ИТАН

Мне казалось, что до этого было плохо.

После зимних каникул, мы вернулись к цунами под названием Выпускное шоу. Напряжение ощущалось физически.

Мы вчетвером заключили пакт, что будем обсуждать прослушивания в колледж только после шоу. У нас даже не было концертов, которые бы отвлекали. Всё сосредоточено на шоу, всё время.

Я направляюсь в репетиционную, когда замечаю знакомую рыжую копну волос, две гитары, большой рюкзак и зимнее пальто.

— Эмма! — зову я.

Она оборачивается и случайно роняет одну из гитар. Я подбираю её.

— Так, давай и это сюда, — забираю у нее и рюкзак. — Ты пытаешься сделать себе больно?

Она улыбается мне… и моё сердце расплывается от умиления. И так всегда.

— Может, май уже наступит? — она берет другую гитару. — Я не уверена, какую гитару выбрать для песни — электрическую или акустику… Все еще в раздумьях, так что принесла обе. А может мне вообще сыграть на пианино?

— Ты не спрячешься за пианино на этот раз.

— Да, а куда вы денетесь? — Она кусает губу. — Потому что это не мой момент. — Она перестает ходить. — Можем мне перестать называть это моим моментом? Каждый раз, как думаю об этом, мой желудок переворачивается.

Я киваю. Могу согласиться со всем, что она говорит. Но это будет её моментом.

Мы заходим в комнату и начинаем распаковывать оборудование. Я достаю из кармана протеиновый батончик и протягиваю ей.

Она отказывается.

— Тебе надо что-то поесть.

Желудок начал беспокоить её неделю назад. Она едва ела и уже стала невозможно худой. Не то чтобы мне стоило это упоминать, но когда я нервничаю, то много ем. Видимо поэтому я набрал столько веса (кажется, это необходимость), с тех пор как я в СРА. Постоянно в волнении.

Как только она подключила гитару, я указываю ей на место.

Эмма смотрит на меня, словно ожидает большую лекцию.

— Пожалуйста, съешь что-нибудь. — Я открываю батончик и даю ей.

Она делает небольшой укус.

— Догадайтесь у кого сегодня ранний приём в Оберлин? — Джек заходит в комнату в обнимку с Беном.

Эмма кричит:

— Бен, это фантастика! — Она вскакивает и обнимает его.

— Только подумай. — Джек смеётся. — Год назад я был в солнечном Лос-Анджелесе и сражался за внимание дам в бикини из CalArts (Калифорнийский институт искусств — прим. пер.), пока вы прохлаждались, один на Среднем Западе, а вы два альбиноса тут.

Эмма делает еще один кусок протеинового батончика. Секунду она смотрит на него, а затем бежит к мусорной корзине, чтобы выплюнуть его.

— Что, Рыжик, у тебя начинает болеть живот от мысли, что ты далеко от меня? Я бы сказал, что тебе следует съездить в Лос-Анджелес, но думается, что сгоришь ненароком, ступив под лучи солнца.

Я игнорирую Джека и подбегаю к Эмме.

— Извини, батончик на вкус как мел.

— Все в порядке… — Она отдаёт его мне обратно. — Раз, хм, прослушивания закончились. Надеюсь. — Эмма вытаскивает бутылку воды и делает глубокий залп. Внимание её задерживается на Бене. — Бен, ты должен обо всём рассказать. Что было сказано в письме? Когда ты узнал?

— Мне пришлось сбегать в компьютерный класс, чтобы напечатать его. Всё это казалось шуткой. — Бен даёт нам копию электронного письма, который он получил несколько минут назад.

— Здорово, — я крепко его обнимаю.

Я не знаю, почему не взволнован также по поводу поступления в колледж, как остальные. То есть, давайте признаем, я никогда не бываю спокойным, хладнокровным, собранным. Полагаю, куда-нибудь поступлю, хотя на самом деле хочу остаться в Нью-Йорке и пойти в Джулиард с Эммой. Это моя мечта. Практически всё, включающее Эмму и будущее, — это моя мечта, единственное, что необязательно исполнится.

Знаю, что хочу писать песни и буду рад делать это либо в престижном колледже, либо для троих человек в магазине кофе. Не то, что бы мне нечему учиться в Джулиарде или в любом другом музыкальном колледже; просто это не так важно для меня, как для остальных.

Но выражение лица Бена заставило меня задуматься, что стоило относиться к этому более серьезно.

— Спасибо, — благодарит он. — Словно огромный груз слетел с плеч. Мне не надо волноваться о… — он прерывается. Потому что мы трое еще ждем прослушивания и нам есть о чем волноваться. — Что ж, нам все также надо выступить на шоу. Готовы?

Мы несколько раз проходимся по моей песне; мы уже некоторое время репетируем. Конечно, это не помешало мне ошибиться дважды в словах, но остальные ребята справились отлично.

Когда все удовлетворены работой, наше внимание переключается на песню Эммы. Я опустил стойку микрофона чуть ниже на несколько сантиметров, чтобы она доставала до неё.

Эмма поправляет микрофон и делает стойку длиннее, чем для неё требуется.

— Хм, ладно. — Наконец она поворачивается. — Полагаю, можно начинать. Я тут подумала, что мне стоит начать первой, — она проигрывает несколько аккордов и дает знак, чтобы мы присоединились к ней. Мы добрались до той части, где Эмма должна петь, но вместо этого просто также продолжает играть. — Очевидно, здесь я пою, — говорит она, подходя ближе к ударной установке и отходя дальше от микрофона.

— Рыжик, — Джек перестает играть, — ты должна присвоить песню и микрофон. Вообще исполнение "Beat it" должно достаться тебе.

— Не смущай меня.

— Если ты не можешь спеть перед нами, — Джек стонет, — как ты собираешься делать это на шоу?

— Не думаю, что смогу сделать это, — её голос едва слышен.

— Может, мы сделаем перерыв? — спрашиваю я. Джек и Бен покидают комнату. Эмма застывает на месте как вкопанная.

— Ты сможешь. — Я обнимаю её.

— Я вообще не понимаю, как согласилась на прослушивание.

— Очевидно, комиссия увидела что-то в тебе.

— Я не привыкла петь вне твоей студии. — Она несколько минут кивает.

— Ладно, закрой глаза.

Она смотрит на меня и это убивает, что она не доверяет мне настолько, чтобы закрыть глаза.

— Пожалуйста, доверься мне.

Эмма закрывает глаза.

— Ок, представь, что мы в студии. И пой.

— Чувствую себя глупо.

— Не настолько глупо, как если ты застынешь на сцене.

Она берет гитару и наигрывает, пока не доходит до первой строки. Эмма начинает играть и открывает рот. Её приятный голос звучит и разливается по комнате. Хорошо, что у неё не было столько лет практики, как у других студентов вокального отделения. Так что она технически не такая профессиональная певица. Но что делает её особенной — это душа. Она делает песни только своими. Нет необходимости в десяти октавах, чтобы исполнить композиции. Их следует просто почувствовать. Я загипнотизирован её пением. Тем временем Эмма теряется в своей песне.

Она заканчивает, я заставляю её начать заново. Она играет, а я пытаюсь извернуться своим неловким и неуклюжим телом так, чтобы незаметно вернуть в комнату Джека и Бена. Дверь издаёт легкий треск, но Эмма не останавливается. Ребята входят, Джек замирает как вкопанный, как только слышит пение Эммы. Его рот открывается и он изрекает:

— О, мой Рыжик!

Как только проигрывает финальный аккорд песни, она улыбается и открывает глаза. Эмма осматривается, её щеки начинают краснеть, когда она замечает Бена и Джека.

— Рыжик, — Джек начинает хлопать, — у тебя была какая-то причина, чтобы не петь всё это время? Мы могли бы быть группой с жаркой исполнительницей. Черт. Хоть на шоу приходили бы больше парней, так что полагаю, это стало бы хорошим моментом. А не только девочки, у которых ноги подкашиваются и о которых можно дома что-нибудь написать. — Он подмигивает мне.

Я не виню Джека, когда он говорит подобные вещи, но у меня внутри всё сжимается от того, что Эмма это слышит.

— Ок, давай повторим еще раз, теперь уже с открытыми глазами, а мы послушаем. Идёт?

— Ок. — Она сомневается.

На третий раз ей становится комфортнее в нашем присутствии. Я слышал бесчисленное количество песен Эммы. Но играя вместе с ней, я понял, насколько сложны аккорды, насколько глубоки слова. Это заставило меня захотеть снова прочитать все её песни. Также это заставило меня понять, я вполне уверен, что тут дело не только в моей увлеченности. Мне всегда говорили, что я лучший автор песен в классе, я верил в это.

До сих пор.

Если мои подсчеты правильны, то уже к середине шоу за кулисами мы имеем троих человек, которых рвёт, одного танцора в обмороке и одного актера, ушедшего со сцены в слезах.

Отличный способ показать таланты школы СРА.

Мои мысли роятся, я встаю и начинаю подпрыгивать. Любая физическая активность помогает мне отвлечься. Джек ведет себя как клоун, попутно отвлекает Эмму. Но если честно, я думаю, Джек изображает из себя клоуна, чтобы отвлечь себя перед грядущим выступлением.

Мне очень хочется найти повод быть рядом с Эммой, но волнуюсь, что скажу какую-нибудь ерунду… или что-то пойдет не так, а я буду виноват. Так что если понадоблюсь ей, то я рядом.

Лист выступающих постепенно сокращается. За кулисами мы слышим разные песни и выступления. Быть частью этого действительно вдохновляет, но пугающе выступать, закрывая шоу.

Мы понимаем, что идем следующие. Все вместе направляемся ближе к цели. Джек указывает нам, чтобы мы собрались в круг для мотивирующей речи.

— Итак… — Джек прочищает горло. — Мы…

Неужели у Джека Комбса не хватает слов? Полагаю, нам не стоит беспокоиться о выступлении, раз судя по всему наступает конец света.

— Ребята, — говорит Эмма. — Я хочу поблагодарить вас за то, что были рядом, не только сегодня, а все эти четыре года.

В воздухе застыла понимающая тишина. Джеку нравится думать, что он наш мотиватор, но именно Эмме удаётся до нас достучаться.

— Вся эта откровенность начинает меня выводить из себя. — Джек вздыхает.

— Отлично. — Эмма смеётся. — Джек, тебе следует научиться жевать закрытом ртом.

— Вот это другое дело!

— Бен, хм, считаю, что твои средства для волос ответственны за значительную потерю озонового слоя.

— Забавно. — Бен начинает смеяться.

— И правда, — Джек протягивает руку, пытаясь нарушить идеальную прическу Бена, но тот отталкивает её до того, как будет нанесён непоправимый ущерб.