— Возьми себя в руки, слышишь!

Девушка повернула к нему горящий взгляд. Промолчала, только нервно вздернула руку и заправила прядь волос за ухо.

— Сцены на людях устраивать не надо. Так что давай — включай улыбку. Окружающим не обязательно знать, что у нас… проблемы, — выдавил он. — Мы с тобой разберемся… может быть… когда вернемся домой. — Шаурин еще не решил, хочет ли разбираться во всем этом.

Алёна коротко вздохнула и разомкнула губы, чтобы что-то сказать.

— Замолчи! — проговорил сквозь зубы и, крепко сжав ее узкую ладонь, потянул вверх. — Просто иди со мной и молчи!

Алёна торопливо оперлась свободной рукой о плитку и вылезла из бассейна, встав на ноги. Едва успела влезть в сланцы, Ванька потащил ее к беседке, и они уселись на широкие белые качели.

Сначала Алёна сидела окаменев.

Шаурин хотел, чтобы они делали вид, что у них все хорошо. Что они счастливы.

Она скрестила руки на груди, сильнее сжав локти.

Только бы сохранить на лице подобие улыбки. Не сорваться в крик, в боль и нелепые признания. Сейчас они точно не к месту. Только бы не сорваться…

Алёна пристроила подушку у шауринского бедра и улеглась лицом к спинке, подогнув ноги в коленях. Вот так они с Ванькой будут выглядеть намного романтичнее. Прям счастливая до умопомрачения парочка.

Не хотел же обнимать ее. Даже прикасаться к ней не хотел. Но так сложно было удерживать свою руку, которая упрямо ползла на ее полуобнаженное плечо. Злясь на свою слабость, Иван поддался желанию. Так просто удобнее. И так Алёна точно не свалится с лавки.

Алёна живо ощущала, как озлоблен, напряжен и недоволен Шаурин. Меньше всего, наверное, он хотел сейчас находиться рядом с ней. Его горячая рука лежала у нее на плече, но касалась только едва. Лишь спустя какое-то время почувствовалась знакомая тяжесть: как будто смирившись, Ваня расслабил руку.

Подумалось: совсем неплохо, что облака все еще царапают спину, внутренности заледенели, а осознание надвигающейся катастрофы обосновалось где-то в подкорке. Ей просто нельзя расползаться, нужно быть стойкой, сильной, собранной, чтобы успеть сделать хоть что-то, пока их с Ваней отношения не превратились в прах. Победа достается спокойным.

— Это было глупостью, — начала она, несмотря на явное нежелание Шаурина разговаривать.

В его голове уже роились мысли. Вспомнились все двусмысленные фразы, непреодолимой стеной встали недоговоренности и недомолвки. Все теперь обернулось другой стороной и приобрело четкий окрас. Кажется, только-только пришел к какому-то пониманию, а все рухнуло в одночасье. Все пустое. До банального. До смешного.

Алёна, не дождавшись ответа, продолжила:

— В жизни никогда не думала, что скажу эти слова, но я жалею об этом.

Он цинично улыбнулся, стараясь сделать это пооткровеннее, и не смог смолчать:

— А тебе никто никогда не говорил, что глупости не нужно делать даже от скуки? Мне очень часто говорили. Я уже вышел из того возраста, когда люди совершают глупости просто потому, что им захотелось. — Язвительно засмеялся: — Чтобы потом — не жалеть. А ты, видимо, нет. Я не живу идиотским правилом: лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и жалеть. Представь, не могу себе позволить такой роскоши. Знаешь, как я называю тех, кому просто захотелось? — оборвался, разозлившись, что Алёне удалось втянуть его в беседу.

А она вдруг вскочила, так резво, что качели вздрогнули. Ваня схватил ее за предплечье, удерживая от падения.

— Как? — с вызовом спросила она. — Скажи. Шлюха? Молчишь. Потому что у тебя нет повода бросаться такими громкими словами. За все время, что мы с тобой вместе, я тебе ни разу не дала повода, и ты это знаешь! И ты не спросил: правда, что ты мне изменила? Ты был очень аккуратен и точен в словах. Потому что это не измена, и ты это прекрасно понимаешь! И не хочешь меня слушать, потому что боишься, что я покрошу твою логику на куски, если начну говорить. А я покрошу, Шаурин! Потому что тогда у нас не было отношений, мы не вели разговоров «о нас», у нас не было «мы». Был ты, и была я. Мы не целовались, не обнимались, мы даже за ручку не ходили! Я не могла тебе изменить, потому что тогда я не была твоей. Это мое прошлое, и оно тебя не касается! Я не спрашиваю, сколько у тебя было до меня баб! И спал ли ты с кем-нибудь, когда дружил со мной! У меня другая точка отсчета!

Шаурин вдруг понял, что она яростно давит на него. Будто тащит за руку по узкому, темному коридору. Смотрит сверкающим льдистым взглядом и наступает, говоря с таким оттенком в голосе, какого он еще ни разу от нее не слышал. Мать твою, он уже видел свет в конце тоннеля…

— Вот видишь, какие мы разные, — язвительно сказал он, усилием воли сбрасывая трансовое оцепенение и впадая в глухую защиту. — Я оказывается встречался с тобой с пятого числа, а ты со мной — с двадцать пятого! И у меня не было других баб. Нет, бабы были, но я с ними не спал. Я хотел только тебя. И спросил — зачем… Понял бы, ответь ты, что тогда любила его…

— Не смеши меня, Шаурин! Понял бы он! Только не ты. У тебя от ревности асфальт под ногами плавится. Кому ты рассказываешь!

— А дело знаешь, в чем? Мы дружили, как ты говоришь, совсем недолго. Можно посчитать с точностью до одного дня. Но тебе срочно понадобилось в это время переспать со своим бывшим! А мне нахрен не надо думать, что когда тебя в очередной раз переклинит, тебе снова захочется с ним потрахаться! А думать вот так — у меня повод есть! У меня куча поводов! Я просто не верю тебе…

Внезапно Алёна поднесла руку к его лицу.

— Как трудно с тобой Ванечка, — перебила настойчиво и уверенно. — Больно. У меня рука дрожит, ты видишь?

Он вынужденно обратил взгляд на ее ладонь. Она и правда заметно дрожала. Ее тонкие пальцы с аккуратным французским маникюром дрожали.

Алёна пристально смотрела Ваньке в глаза. Уловила, как на миг, на какие-то доли секунды, как из его взгляда исчезла сосредоточенность.

Почувствовав брешь, она юркнула в его сознание:

— Ваня, есть неправильные вещи, а есть просто непонятные. Если ты чего-то не понимаешь, то это не значит, что оно – неправильно. Ведь даже аналогия — не есть правило. И ты это знаешь.

Шаурин молчал. Грудь его высоко и часто вздымалась.

Вот сейчас они действительно похожи на счастливую до умопомрачения парочку.

Она трогает его за лицо, будто собирается поцеловать. А он держит ее за руку. Так заботливо и нежно. И друзьям точно не слышно и не видно, что оба едва переводят дыхание, стараясь не сорваться на высокие тона. До полного взрыва.