З и н а. Ага! Я ведь в Париже родилась. Папа у меня там в посольстве работал. А вообще-то он граф! И дедушка тоже граф. Из военных. Он сейчас мемуары пишет. «Семьдесят лет на коне». Читали?

Л е л я (после паузы). За дурочку меня считаете? Что я вам сделала? Думаете, если вы художница, то можете…

З и н а. Сварщица я. Самая обыкновенная! Понятно? И ничего вы мне не сделали. За ребят мне обидно. Выходит, вы живете, а мы за вас вкалываем, как придурки? А еще киноартистка! Жизнь изучаете!

Л е л я. Никакая я не артистка!

З и н а. А кто же?

Л е л я. Да никто! (Уронив голову на стол, совсем по-детски, взахлеб, плачет.)

З и н а (опешив). Вот… Да вы что это?.. Ты что?.. А, Нелли?

Л е л я. Меня Лелькой зовут.

З и н а. Ну и хорошо. А меня Зинкой. Ну, брось, Лель! Не плачь. Ты из-за меня, что ли?

Л е л я. Нет…

З и н а. С Лешкой поссорилась? Да плюнь ты! Плакать еще из-за них, дураков! А может, серьезное что? Нашкодил и в кусты? А?

Леля поднимает голову.

(Увидев ее глаза, смущенно бормочет.) Чего-то я не то брякнула, да? Извини, подружка. Я по-простому. Дома плохо?

Л е л я (с трудом). И дома, и на работе.

З и н а. Обойдется! Смотри, носюра какая красная. И распух. Сейчас ребята придут, а ты зареванная. Пудру дать?

Л е л я. А есть?

З и н а. Что мы, не люди? Держи. Помаду хочешь? Ты какую употребляешь, морковную или потемней?

Л е л я. Все равно…

З и н а. Ну вот… Совсем другое дело. Так что с тобой случилось-то?

Л е л я. Долго рассказывать.

З и н а. Ну, как хочешь. Я ведь не набиваюсь.

Л е л я. Вы не сердитесь.

З и н а. А чего мне сердиться? Только ты мне не «выкай», а то на товарищеский суд похоже. (Прислушивается.) Кто-то по коридору топает… Твой, наверно. (Сворачивает бумагу, собирает карандаши.) Пойду, заставлю тетю Феню красный уголок открыть… Музей из него сделала. Без лектора не пускает.

Л е л я. Да вы… ты нам не мешаешь.

З и н а. Ладно. Я как-нибудь не первый год в общежитии живу… (Уходит.)

Слышен ее голос: «Где тебя носит? Гости ждут!» И ответ Алексея: «Знаю». Дверь распахивается. На пороге, с трудом переводя дыхание, стоит  А л е к с е й.

А л е к с е й. Здравствуй!

Л е л я. Здравствуй, Леш… Ты что такой? Бежал?

А л е к с е й. Мне как сказали на вахте, что ты здесь, — не помню, как по лестнице маханул. Случилось чего, Лель?

Л е л я. С работы уволили… И мама…

А л е к с е й. Что?!

Л е л я. Плохо очень.

А л е к с е й. Сердце опять?

Л е л я. Сердце… А сегодня врачиха сказала: воспаление легких еще. Я двое суток около нее просидела, а мне на работе прогул записали… Бюллетень я, дура, не взяла… И уволили!

А л е к с е й. Что уволили — плевать! Вон на каждом углу объявления: «Приглашаем, приглашаем…» И работа у тебя неперспективная: скоро без кондуктора ездить будем… Уколы ей делают какие-нибудь?

Л е л я. Все время колют. А она глаза не открывает. И не ест ничего. Бульон куриный, говорят, надо… А какой тут бульон, когда… (Плачет.)

А л е к с е й. Пошли!

Л е л я. Куда?

А л е к с е й. Идем, говорю… Ах, черт! Денег у меня нет… Ладно, иди… Я сейчас.

Л е л я. Да погоди, Леша.

А л е к с е й. Иди, иди!

Почти силой выталкивает Лелю из комнаты. Несколько секунд стоит в нерешительности, потом подбегает к шкафу и один за другим выдвигает ящики. Найдя в одном из них деньги, сует их в карман. Дверь открывается. В комнату входит  К о н с т а н т и н  Т и м о ф е е в и ч  Ш о х и н.

Д я д я  К о с т я. Алеха!

А л е к с е й (резко обернувшись). А?!

Д я д я  К о с т я. Я это. Ты чего испугался?

А л е к с е й. Показалось вам.

Д я д я  К о с т я. За город я хотел тебя прихватить. Снег мне надо со своей хибары покидать. И воздухом бы подышали заодно. Знаешь, какая там сейчас красотища! Снег белый… И тихо! Поедем?

А л е к с е й. Не могу, дядя Костя. Меня человек ожидает.

Д я д я  К о с т я. В юбке человек-то?

А л е к с е й. В юбке.

Д я д я  К о с т я. Так бы сразу и сказал. Тогда, конечно, не по пути нам. А жаль. Идем, что ли?

А л е к с е й. Пошли…

Алексей и Константин Тимофеевич идут к дверям, в комнату входит  Ш у р а, А н а т о л и й  и  В а с я.

В а с я. На ловца и зверь… Не уходите, разговор есть.

А л е к с е й. Не могу я сейчас.

Д я д я  К о с т я. Его человек ждет. Не видели разве?

В а с я. Так это Леля внизу стоит? А я не узнал… Ну, беги тогда.

Алексей уходит.

А ты, Тимофеич, погоди!

Д я д я  К о с т я. Электричка у меня…

В а с я. Успеешь.

Д я д я  К о с т я. А в чем дело-то?

В а с я. Все в том же. Кузнецов мы прижали, а конструкторы артачатся: «Неинженерно обосновано».

Д я д я  К о с т я. Бросьте вы, ребята, крохоборством заниматься. На сто граммов больше стружки, на сто меньше. Не за буфетом стоите.

Ш у р а. Кому бы про крохоборство говорить!

А н а т о л и й. Брось, Шура!

Ш у р а. А что, не так?

Д я д я  К о с т я. Так, да не так. А в общем, что нам с тобой толковать: чужая душа потемки! Я тебе, Вася, вот что скажу: мне чертеж дают, я выполняю. На большее мне ума не отпущено. Можешь ты им хвост прижать — доказывай свою силу! (В дверях.) Что касается крохоборства, то в универмаге шапки ондатровые продают. У меня деньги в кубышке, пока откапывать буду, расхватают. А вам близко. Правду говорю. Хорошие шапки! (Уходит.)

В а с я. Как он тебя насчет кубышки! А, Шур?

Ш у р а. Носитесь вы с ним…

В а с я. А ты думала как? Раз-два — и человека слепила? Мы не боги, он не Адам! А шапки купить надо… (Идет к шкафу, открывает ящик. Не найдя денег, медленно задвигает его и отходит к окну.)

А н а т о л и й. Давай деньги! Мы сходим.

В а с я (после паузы). Да ну их к шуту, шапки эти! Опять у всех одинаковые будут. Помнишь, как с плащами?

А н а т о л и й. Точно! Ходим, как в цирке эти… ну, как их?

Ш у р а. Униформа.

А н а т о л и й. Вот-вот! (Помолчав.) Ты никуда вечером не собираешься?

В а с я. Вы, ребята, на меня не обижайтесь, но я сейчас за расчеты сяду. Слушай, Толь, а почему ты заявление на комнату не подаешь?

А н а т о л и й. Не хочу. Принципиально!

В а с я. Смотри, гордый какой! А ты, Шура?

Ш у р а. Успеется. (Анатолию.) Идем?

А н а т о л и й (вздохнув). Идем.

Анатолий и Шура уходят. Василий задумчиво стоит у окна. Потом опять подходит к шкафу. Открывает ящики, задвигает обратно. В комнату входит  П а р е н ь  в  к у р т к е  н а  м о л н и и.

П а р е н ь. Малинин!

В а с я. Ну?

П а р е н ь. Одолжи денег до получки.

В а с я. Нет у меня.

П а р е н ь. Жмотишься?

В а с я. Говорю — нет.

П а р е н ь. Отдам ведь в получку!

В а с я. Слушай, ты… Тебе русским языком говорят: нет денег! Были и все вышли! Понял?

П а р е н ь. А чего ты заводишься? Жалко тебе, что ли? Шапки ондатровые выбросили!

В а с я. Уйди отсюда! Слышишь? Уходи по-хорошему, пока я тебя не изувечил. Шапка ему понадобилась!.. Я из тебя самого сейчас ондатру сделаю!

П а р е н ь. Да ты что?!

В а с я. Ну?!

Парень скрывается за дверь. Василий закуривает, ложится на кровать. Звучит фортепьянный концерт Рахманинова. Василий слушает. В комнату входит  А л е к с е й. Увидев лежащего Василия, убавляет радио.

Не надо… Рихтер это.

А л е к с е й. Что?..

В а с я. Рихтер, говорю, играет.

А л е к с е й. Я думал, ты спишь…

В а с я. Нет. Не сплю…

А л е к с е й (после паузы). Ничего я в этой музыке не понимаю… Джазик — дело другое.

В а с я. Я тоже таким был. Тоня меня в Филармонию привела, а я заснул.

А л е к с е й. Какая Тоня?

В а с я. Практику у нас проходила. Тоже из Кораблестроительного. Только она на дневном была.

А л е к с е й. А сейчас где?

В а с я. В Николаеве работает.

А л е к с е й. А ты здесь?

В а с я. А я здесь…

Молчат. Отзвучали последние аккорды рояля. Диктор объявил: «Вы слушали передачу: «Играет Святослав Рихтер». Перерыв до двадцати часов».

А л е к с е й. Свет зажечь?

В а с я. Не надо.

А л е к с е й (после паузы). Вот… деньги я у тебя взял.

В а с я. Знаю.

А л е к с е й. Для Лельки…

В а с я. Не взяла?

А л е к с е й. Побоялась, что чужие. Мать у нее умирает. А в больницу не берут.

В а с я. Как это не берут?

А л е к с е й. Говорят, тревожить нельзя. А я так думаю, что не хотят себе показатели портить. Они ведь тоже перед начальством отчитываются. Ты понимаешь, Вась, ко мне она пришла, не к кому-нибудь! А я сделать ничего не могу! Плачет она все время…

В а с я (после паузы). Пойдем! (Решительно идет к двери.)

Алексей растерянно стоит посреди комнаты, потом бежит за Василием. Пауза. Затем в комнату входит  З и н а. Увидев брошенные на кровать рулон чертежей и боксерские перчатки Василия, горестно вздыхает. Потом натягивает перчатки и принимается избивать подушку. В дверях показывается  т е т я  Ф е н я.

Т е т я  Ф е н я. За что ты его?

З и н а (растерянно). Кого?

Т е т я  Ф е н я. Ваську.

З и н а. Здрасьте! Я не его вовсе… Тренируюсь.

Т е т я  Ф е н я. Неужели на бокс записалась?

З и н а. Ага!.. (Продолжает «бой».) Слева… Справа… Апперкот… Хук… Крюк… Нокдаун!

Т е т я  Ф е н я. Виданное ли дело — девчонке кулаками махать! Да еще в трусах! Тьфу!..

З и н а. Я в дружине состою. Пригодится…

Т е т я  Ф е н я. Знаешь, что я тебе скажу: злость любви не помощник.

Зина хочет возразить, но только взмахивает руками в боксерских перчатках и плачет.

Не плачь… Может, и наладится у вас… Откуда ему письма-то приходят?

З и н а. Из Николаева.

Т е т я  Ф е н я. Не убивайся ты так…

З и н а. Больно нужно! (Вдруг поет.) «Город Николаев, Французский завод…»

Т е т я  Ф е н я (басом). «А мне, мальчишечке, двадцать первый год…»

З а н а в е с.

Проходная завода. Металлические, потемневшие от времени стойки образуют от дверей до дверей коридор. У стены стоит стол, светится лампа под зеленым колпаком. На стене круглые часы и коробка радио. П о ж и л о й  в а х т е р  в аккуратном полушубке с пистолетной кобурой у пояса сидит за столом, слушая трансляцию хоккейного матча.

Г о л о с  к о м м е н т а т о р а. К воротам прорывается Альметов. Бросок! И… Наши радиослушатели не могут видеть светового сигнала, но по восторженному гулу зрителей вы, очевидно, уже догадались, что шайба в воротах! Счет стал пять — четыре. Пять — четыре, товарищи!

Открывается дверь, ведущая на улицу. В проходную заглядывает  м о р с к о й  с т а р ш и н а, в бушлатике с надраенными пуговицами, в мичманке с лакированным козырьком.

С т а р ш и н а (с трудом шевеля посиневшими от холода губами). Забросили?

В а х т е р (перекрикивая гул стадиона). Что?

С т а р ш и н а. Воткнули шведам, спрашиваю?

В а х т е р. Пять — четыре! Наши ведут!

С т а р ш и н а. Добро! (Трет перчаткой нос, поглядывая на батарею центрального отопления.)