ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Метет поземка. Ветер вырвался из-за высоких новых корпусов и гуляет по пустырю, засыпает снегом кучу щебня, бочки с раствором цемента, стучится в тускло светящееся окно деревянного, доживающего последние дни дома, швыряется колючей крупой в стекла одинокого фонаря. Под ним — В а с и л и й и Л е л я. Сквозь шуршание поземки слабо доносится назойливая слезливая мелодия.
В а с я (взглянув на часы). Полтора часа стоим…
Л е л я. Не может он не прийти! Случилось, наверное, что-нибудь…
В а с я. Что с ним сделается? Пьяный небось в дым! Из-за стола выползти не может.
Л е л я. Зачем вы так?
В а с я. Как?
Л е л я. Человеку ведь плохо!
В а с я. А мне хорошо? Удовольствие, думаешь, тут мерзнуть?
Л е л я. Ну и уходите! Никто вас не заставляет. Я считала, что вы ему друг, а вам наплевать!
В а с я. Это ему наплевать! На меня, на тебя… на всех! Гордость свою показывает! Обидели, так приди к людям, объяснись… А он из себя «живой труп» изображает! (После паузы.) Где записка?
Л е л я. Вот.
В а с я. Читай сама. Я его пьяные каракули не разбираю.
Л е л я. «Приходи часов в девять на пустырь за новыми домами».
В а с я. Так… Ну и что теперь делать?
Л е л я. Не знаю. Вы идите, а я ждать буду.
В а с я. До утра, что ли?
Л е л я. Хоть до утра!
В а с я. В одну палату с матерью лечь хочется? (После паузы.) Как она?
Л е л я. Лучше. Спасибо.
В а с я (прислушиваясь к мелодии). И где они эту пластинку выкопали? Ладно! Подожди меня здесь. Если долго не будет, беги за милицией. Хотя черта лысого их здесь найдешь. Они где посветлей прогуливаются.
Л е л я. Неужели туда пойдете? И не боитесь?
В а с я. Боюсь.
Л е л я. Правда боитесь?
В а с я. Что я, не человек, по-твоему?
Л е л я. А может, не ходить вам?
В а с я. Я не пойду, другой не пойдет… А он, дурак, увязнет по уши. (После паузы.) Ладно! Ушел! (Скрывается в темноте.)
Вытянув шею, напряженно смотрит ему вслед Леля. Медленно гаснет фонарь. Освещается комната в доме. Самая обыкновенная, ничем не напоминающая воровскую «малину». Занавески на окнах. Выцветший абажур над столом, покрытым клеенкой. На кровати под вытертой беличьей, шубой прикорнула с е д о г о л о в а я ж е н щ и н а с усталым лицом. На столе несколько бутылок, скудная еда. За ним сидят А л е к с е й, Н ы р к о в и п а р е н ь, которого мы видели у ворот колонии и в садике у Дома культуры. На нем малиновая шелковая пижама. Алексей в нижней рубашке и ватнике. Он очень пьян, но это заметно только по его глазам, почти стеклянным. Крутится патефонная пластинка, парень в пижаме подпевает ей.
П а р е н ь. «Студенточка — вечерняя заря, студенточка…»
А л е к с е й. Идти мне надо.
П а р е н ь. Рано еще.
А л е к с е й. Сколько?
П а р е н ь (подмигивает Ныркову). Восемь… Разливай, Нырок!
За дверью слышен грохот упавшего ведра. В комнату входит В а с и л и й.
В а с я (после паузы). Здравствуйте!
Все оторопело смотрят на него. Алексей пытается подняться, но Нырков удерживает его за полу ватника. Женщина испуганно вскакивает и замирает у кровати. Первым приходит в себя парень.
П а р е н ь. Садись, гостем будешь… Мать, подкинь-ка жратвы.
Ж е н щ и н а. Нет ничего. Все подчистили.
П а р е н ь. Как то есть нет? В магазин сбегай!
Ж е н щ и н а. Мне на работу надо.
П а р е н ь. В ночную, что ли?
Ж е н щ и н а. Будто не знаешь. Это тебе все гулянки!
П а р е н ь. Иди, не отсвечивай!
Ж е н щ и н а. Постыдился бы при чужом-то человеке! Господи, был бы отец жив.
П а р е н ь. Слыхали!
Ж е н щ и н а. От людей бегала, праздников не замечала, куски от себя отрывала: «Сыночек, сыночек!» Вырастила!..
П а р е н ь. Денег ты от меня не видела? А шубу чью носишь?
Ж е н щ и н а. Кабы знать, чья она…
П а р е н ь (угрожающе). Разговорилась!
Женщина замолкает и, торопливо обмотав голову платком, уходит. Парень наливает стакан до краев и пододвигает его Василию.
Вон студня еще ошметок остался… За что пьем?
В а с я (взглянув на Алексея). За него!
П а р е н ь. За Лапу, значит, желаешь выпить? Нырок, плесни ему.
А л е к с е й (глухо). Не буду я…
П а р е н ь. Неудобно. За тебя пьют… Будь здоров!
Василий, глядя в глаза Алексею, выпивает свой стакан до дна. Алексей, отхлебнув из своего, закашлялся и отставил стакан в сторону.
П а р е н ь. Не в то горло, что ли? (Василию.) А ты, я вижу, употребляешь! Закусывай.
В а с я. Покурю…
П а р е н ь. С чего это тебя к нам занесло?
В а с я. Решил поглядеть, как гуляете.
П а р е н ь. Ну и что, увидел?
В а с я. Не богато.
П а р е н ь. Сегодня не богато, завтра в красном вине ноги мыть будем.
В а с я. Без мыла?
П а р е н ь. Как пожелаем! А ты за кусок мыла восемь часов в день вкалываешь! Или теперь семь?
В а с я. Семь… Только мы на мыло не считаем!
П а р е н ь. Миллион у тебя на книжке?
В а с я. А зачем мне миллион? Как Остапу Бендеру, с ним мучиться?
П а р е н ь. Это какой же чудак с деньгами мучился?
В а с я. Был один такой…
П а р е н ь. Лапоть! Дали бы мне миллион!
В а с я. Ну и что бы ты с ним делал?
П а р е н ь. Жил бы! По потребностям.
В а с я. Разбираешься…
П а р е н ь. А ты как думал?
В а с я. Не выйдет у тебя.
П а р е н ь. Не пустите, значит, в коммунизм?
В а с я. Нет.
П а р е н ь. Пролезем! На вашем горбу!.. А вообще-то я ждать не расположен. Мне в молодые годы охота в свое удовольствие пожить.
В а с я. Разве ты живешь?
П а р е н ь. А что же я делаю? Прозябаю, да?
В а с я. На чужого дядю работаешь. В шестерках ходишь.
П а р е н ь. Я?!
В а с я. И ты, и он… и Алешка! На Зубка работаете. За него и сроки отсиживаете.
П а р е н ь. Ты Зубка не тронь! Он тебе не чета!
В а с я. Это точно! Я с вами за одним столом сижу, а он брезгует.
П а р е н ь. Замолчи, гад! (После паузы.) И лекторий тут не устраивай! Я этих лекций за пять лет вот как наслушался!
В а с я. Где?
П а р е н ь. Тебе не доехать!
В а с я. А я в ту сторону не собираюсь. Мне юг больше нравится.
П а р е н ь. Короче! Зачем явился?
В а с я (указывая на Алексея). За ним!
П а р е н ь. А на что он вам теперь? Замаранный-то! Ну, раньше вы под его марку делишки свои обделывали. Звонили, как балаболки: «Перевоспитываем, доверяем!» А как до дела дошло, так за грудки, руки ломать, в свисток свистеть? Где же ваше товарищество хваленое?
Н ы р к о в. За премию человека продают! У них это просто.
В а с я (парню). В «три листка» играешь? И передернуть толком не умеешь!
П а р е н ь. В чем я соврал? Суд над ним будет?
В а с я. Поговорим. По-товарищески…
П а р е н ь. А это бара-бир! Условно навесите — будет всю дорогу под участковым ходить. А за что? Свой инструмент вынес! Сами в руки сунули, а потом подловили! Это называется — он вам друг, товарищ и брат, да?
В а с я. Да! И горишь ты, как твоя пижама, малиновым пламенем! Судить мы его будем не за то, что он эти резцы вынес, а за то, что сменщику их не оставил!
А л е к с е й. Что?!
П а р е н ь (растерянно). Погоди! Это как так?
В а с я. А вот так! Почему он должен хорошим инструментом работать, а товарищ его плохим?
П а р е н ь. Ну, это ты брось! Такой и статьи нет, чтоб за это судили.
В а с я. А тебя по ней никто судить и не будет. Рылом не вышел. Твои статьи все в уголовном кодексе помещаются!
А л е к с е й (с трудом). Вась… ты почему раньше не приходил? Вась… Я всю подушку зубами изорвал. Вась… (Плачет.)
В а с я. Не надо, Алешка. Не надо при них. Пойдем!
Н ы р к о в (парню). Уйдет ведь… Слышишь!
П а р е н ь (заложив руки за спину, подходит к Василию, тупо бормочет). Не уйдет… Никуда он не уйдет! (Коротко размахнувшись, бьет Василия бутылкой по голове.)
Глухо застонав, обхватив рукам» голову, Василий оседает на пол к ногам парня.
И все! Концы!
Алексей непонимающе смотрит на лежащего Василия, потом медленно поднимает тяжелый табурет и идет на парня. Разбивается и гаснет задетая табуретом лампа.
З а н а в е с.
Комната в заводоуправлении. Стол, покрытый кумачовой скатертью, на стенах плакаты, в углу свернутое знамя. За окном мокрые, словно отлакированные, ветки молодого деревца и по-весеннему прозрачное небо. У стола сидит З и н а и сердито выговаривает кому-то в телефонную трубку.
З и н а. Ты подожди… Это вторая хирургия? Да подожди, слушай! Что ты заладила: в справочное, в справочное… У нас непосредственно с вами контакт установлен. Ты недавно тут, что ли? Из терапии перевели? Оно и видно! Записывай телефонограмму… Больным не передаешь? Слушай, подружка, ты что, обратно в терапию хочешь? Или куда пониже! Из горздрава говорят! Ну, давно бы так! Пиши: восьмая палата, Василию Малинину… Нет такого? Слушай, переводись в психиатрию! Ладно, ладно! Пиши: наша технология пошла! Технология! Слушай, ты в ухе-горле-носе не работала? Тех-но-логия!.. Наконец-то! Слушай, иди в родилку работать. Твое призвание! Ладно, пиши: технология пошла… Куда пошла? Он знает куда! (Вешает трубку.)
Входит К о н с т а н т и н Т и м о ф е е в и ч Ш о х и н. В руках у него банка варенья.
Д я д я К о с т я. Ты сегодня в больницу пойдешь?
З и н а. Шура. У меня занятия вечером. Чего принесли?
Д я д я К о с т я. Черная смородина. Самый витамин!
З и н а. Своя?
Д я д я К о с т я. У нас в доме вся закуска своя. Что к чаю, что к водке. Осуждаешь?
З и н а. С одной стороны — осуждаю, с другой — завидую.
Д я д я К о с т я. Это как же?
З и н а. Приятно, наверно, когда у тебя дом настоящий, гостей позвать можно… А с другой стороны — мещанство это и пережиток!
Д я д я К о с т я. Так ты за или против?
З и н а. Я мыслю диалектически! Понятно?
Д я д я К о с т я. Нет.
З и н а. Формулировать научилась, объяснить еще не могу. В общем, сама с собой борюсь.
Д я д я К о с т я. Теперь понятно. Вроде выпить охота и совесть не велит.
З и н а. Вот-вот!
Смеются. В комнату входят А н а т о л и й, Ш у р а и А л е к с е й. Они в рабочих костюмах. В руках у Анатолия бутылка молока. Он дожевывает бутерброд, время от времени прикладываясь в бутылке.
А н а т о л и й. Давайте, братцы! Скоро обеденный перерыв кончится. Шура, бери бумагу, пиши.
Ш у р а. Не понимаю я! Ну как можно писать: обязуюсь быть добрее, чище, бескорыстнее?
А н а т о л и й. А кто тебя заставляет так писать? Пиши про показатели.
Ш у р а. А если я хочу лучше стать? Человечески! Вот говорят — злая я, гордая, сухарь в юбке… Может быть, мне легче надо к людям относиться?
А н а т о л и й. Не мешало бы.
З и н а. Не про тебя речь, между прочим. Она вообще говорит. Верно, Шура?