Если изменения, происшедшие в военной и социально-экономической областях, оказались не столь глубокими, то в политической структуре и феодально-административной сфере они были еще менее существенными. Здесь Ода Нобунага не очень-то преуспел, сохранив почти в неизменном виде прежнюю политическую систему и прежний механизм управления страной, хотя в аппарате управления появилось много новых людей, в том числе и из непосредственного окружения Нобунага. Как администратор он оказался не таким одаренным, а скорее всего он просто не хотел ничего менять. Правда, кое-какие перемены произошли и в этой области.

Лишив сёгуна политической власти и фактически заняв его место, Ода Нобунага тем не менее не провозгласил себя сёгуном. Чем объяснить столь, казалось бы, странное поведение Нобунага, тем более что его знатное происхождение вполне позволяло ему претендовать на самый высокий в ту пору титул в табели о рангах?

Некоторые японские историки, анализируя отношения между сёгуном Асикага Ёсиаки и Ода Нобунага, полагают, что последний первоначально не собирался свергать сёгуна и вполне мог довольствоваться должностью вице-сёгуна, которую попеременно занимали представители трех влиятельных феодальных домов, и что он, собственно, использовал сёгуна лишь для того, чтобы отстранить от власти эту могущественную феодальную группировку, сосредоточившую в своих руках слишком большую власть.[168]

Но не таков был нрав у Нобунага, чтобы останавливаться на полпути. Он действительно вошел в доверие к сёгуну и использовал его расположение к себе, но не для того, конечно, чтобы стать вице-сёгуном и признать над собой чью-то власть. Действуя именем сёгуна, он меньше всего навлекал на себя подозрения других феодалов, которые, как и он, тоже мечтали войти с войсками в столицу и лишь ждали удобного случая. В этом отношении Нобунага оказался и хитрее и проворнее их. Все было обставлено так, что его войска вошли в столицу по просьбе сёгуна, и поэтому никто не мог воспрепятствовать этому. Некоторое время Нобунага, усыпляя бдительность своих врагов, демонстративно показывал свою лояльность и даже преданность традиционным институтам власти — сёгуну и императорскому трону. Но это продолжалось недолго. Как только представился случай, как только он почувствовал, что у него достаточно сил, чтобы самому полностью контролировать ситуацию, он тут же воспользовался этим и отстранил сёгуна и все его окружение от власти.

Что же касается вопроса о том, почему Нобунага не провозгласил себя сёгуном ни тогда, когда вошел с войсками в столицу, ни позже, когда окончательно утвердился у власти, то объяснения этому могут быть разные. Дело тут не просто в его высокомерном пренебрежении к чинам, должностям и званиям. Для него это были, очевидно, лишь атрибуты старых порядков, против которых он решительно выступал. Даже титул сёгуна за время правления династии Асикага, дискредитировавшей себя поразительным неумением управлять страной, потерял свой прежний престиж, и в таких условиях гальванизация этого звания, в представлении Ода Нобунага, могла означать воскрешение старого режима. Поэтому, вероятно, Нобунага, который смотрел вперед, а не назад, отказался или по крайней мере не претендовал на этот высокий титул.

Характер политической власти в стране фактически не изменился. Вакита Осаму, автор книги «Структура политической власти Ода Нобунага», посвященной этой малоразработанной проблеме, отмечает, что в период правления Нобунага политическая система средневекового японского государства не претерпела сколько-нибудь существенных изменений и в силу этого не являлась той основой, опираясь на которую общество могло осуществить переход от средневековья к новому времени[169]. В дальнейшем, развивая эту тему, японский историк подчеркнул, что Нобунага проявлял большую осмотрительность и величайшую осторожность, когда дело касалось прав и интересов придворной аристократии, буддийских и синтоистских храмов — словом, тех сил, которые служили надежной опорой императора. Он не только не посягал на традиционные институты власти средневековой Японии, но и широко использовал их и активно опирался на них[170].

В самом деле, политическая сфера — возможно, в большей степени, чем любая другая область, — особенно отчетливо вскрыла противоречивость сложной натуры Нобунага и его непоследовательность.

С одной стороны, для него не существовало никаких авторитетов ни в какой области человеческой деятельности. Более того, он испытывал даже какую-то особую, сильно выраженную и открыто проявлявшуюся страсть к переменам, к ломке всего старого, не считаясь ни с высокими авторитетами знаменитых аристократических родов и фамилий, ни со светской и духовной властью, ни даже с древними традициями и обычаями народа, если они не соответствовали его взглядам на жизнь, его ценностным представлениям. Того же он требовал и от своих вассалов, которые, как и он, железной рукой должны были проводить в жизнь все его начинания, не считаясь ни с чем.

С другой стороны, Нобунага фактически сохранил старую политическую систему, являя тем самым непоследовательность в своих взглядах и делах.

Хотелось бы обратить внимание еще на одну область деятельности Ода Нобунага. С его именем связан новый этап в истории строительства феодальных замков и развитии дворцово-замковой архитектуры. Воздвигнутый им в Адзути замок представлял собой не только грандиозное сооружение из камня, каких не знала до того Япония, но и новый архитектурный стиль и вообще новую культуру, получившую название «культура Адзути — Момояма».

Замок располагался на холме высотой 110 м над уровнем моря, вблизи живописного озера Бива, и отстоял от столицы на расстоянии 14 ри (около 55 км), которое можно было покрыть за один день. Он был выгодно расположен в стратегическом отношении: через этот пункт пролегала дорога в столицу из областей Хокурику и Токайдо, что имело немаловажное значение, учитывая возможное нашествие на столицу войск тех феодалов, которые не отказались от своих претензий на верховную власть.

О размерах замка можно судить по высоте ограждавшей его каменной стены, которая достигала 12 кэн (около 22 м). Замок был целиком выложен из камней-великанов. Отдельные монолиты были так велики, что на стройку их доставляли 2–3 тыс. человек. А один из них, получивший название «камень-змея», волокли наверх три дня и три ночи 10 тыс. человек. Одним из руководителей этой операции был Хидэёси[171]. Над всей округой возвышалась высоченная главная башня замка, с которой, как с наблюдательного пункта, далеко можно было обозревать бескрайние равнины и широкую гладь озера.

На строительстве замка, над его архитектурным оформлением и внутренним убранством трудились лучшие мастера, строители, архитекторы и живописцы. Почти четыре года провел здесь известный художник того времени Кано Эйтоку, старательно расписывая стены замка и искусно оформляя его интерьер.

На стенных росписях он старался запечатлеть не только сюжеты на конфуцианские и буддийские темы, но и японские пейзажи, животный мир, жанровые сцены и т. д. Знаменитая фреска, принадлежащая кисти этого живописца, на которой изображена схватка дракона и тигра, символически отобразила дух и атмосферу того смутного времени[172]. Наряду с реальными изображались и мифические животные и птицы вроде птицы Хоо со змеиной шеей, рыбьим хвостом, черепашьей спиной и куриным клювом. Появление такой мифической птицы считалось счастливым предзнаменованием. На створчатых ширмах часто изображался китайский лев.

На одной из створчатых ширм художник нарисовал с натуры замок и город Адзути. Ода Нобунага так высоко оцепил эту работу, что решил показать ее самому императору. Впоследствии Нобунага через христианских миссионеров переслал эту ширму папе римскому. Благодаря этой картине европейцы впервые смогли представить себе облик японского города[173], да и саму Японию.

Мы рассмотрели основные аспекты военной и государственной деятельности Ода Нобунага, которые позволяют представить характер этого человека, его политические взгляды, ту обстановку, в которой оказался Хидэёси и под влиянием которой формировалось собственное мировоззрение последнего, его отношение к жизни, к реальной действительности.

Главным итогом деятельности Ода Нобунага за непродолжительный период его пребывания у власти следует считать то, что ему удалось значительно продвинуть процесс объединения страны, который неумолимо вел к прекращению беспрерывных феодальных войн и феодальной междоусобицы. Дело шло к образованию единого централизованного японского государства.

В осуществлении своей объединительной миссии и проведении социально-экономических реформ Ода Нобунага проявил себя не только выдающимся полководцем, прекрасно разбиравшимся во всех тонкостях военной деятельности, но и незаурядным государственным мужем. Конечно, будучи человеком крутого нрава, он в своих действиях неоправданно часто прибегал к грубым методам принуждения и насилия, не останавливаясь перед самыми крайними проявлениями жестокости. Впрочем, ему не чужды были и некоторые приемы и методы дипломатии, к коим он охотно прибегал, если с их помощью добивался нужных результатов. Он широко применял, например, заключение браков между своими детьми с детьми враждебных ему феодалов, усыновление детей феодалов из противоположного лагеря и т. д. Этим он привлекал на свою сторону противников или по крайней мере нейтрализовал их. Даже одержав военную победу над своими грозными соперниками, он спешил тут же заключить с ними «мирное соглашение», которое сводило бы на нет честолюбивые амбиции не в меру властолюбивых даймё, лишало их всякой возможности приблизиться к кормилу верховной власти.