По описанию Луиша Фроиша, во время одного из таких диспутов, который происходил в присутствии Ода Нобунага, христианские миссионеры беззастенчиво уличали своих буддийских оппонентов в элементарном невежестве в области научных представлений о многих проблемах развития и существования мира, что повергло в уныние буддийских бонз и привело в восторг Нобунага и его окружение.[288]
Проповеди миссионеров, их критика буддийского учения оказывали воздействие не только на высшие круги японского общества, многие представители которых, как говорилось выше, принимали христианство, но и на широкие народные массы, что не могло не вызвать тревогу у правящего класса, который имел все основания опасаться растущего влияния новой религии в этой стране. Причем опасность эту новые правители Японии видели не только, а возможно, не столько в самом христианстве, а прежде всего в его воздействии на массы, что создавало скрытую возможность использовать верующих христиан для более широкого проникновения в эту страну европейских держав и насаждения здесь колониальных порядков, как и в тех странах Востока, где за спинами христианских миссионеров быстро возникали зловещие фигуры колонизаторов. Такую реально существовавшую для Японии опасность своевременно распознал Хидэёси, который стал жестоко преследовать христианских миссионеров.
Трудно сказать, как сложилась бы религиозная ситуация в Японии и каким путем развивалась эта страна, если бы католицизму удалось значительно оттеснить буддизм и прочно утвердиться в Японии. Ведь в свое время буддизм, значительно потеснив влияние местной религии, не ограничил свою роль сферами культуры и искусства, а оказал заметное воздействие па многие стороны не только духовной, но и материальной жизни японцев, на общественное развитие этой страны. Вполне реально предположить, что если бы христианству удалось утвердиться в Японии, как в свое время удалось буддизму, то это, несомненно, сказалось бы на характере развития этой страны, придало бы ему некоторые новые черты, возможно, изменило бы сам уклад жизни японцев. И все же хотя история не рассматривает варианты с «если», не учитывает того, как могли бы развиваться те или иные события, если бы возобладали одни факторы и, наоборот, свелись на нет другие, если попытаться представить себе развитие этой страны в случае полной победы католицизма и его безраздельного господства, на что он, конечно же, претендовал, то вполне возможно предположить, что лицо Японии, ее социально-культурный облик были бы сегодня совершенно иными.[289] Этого не произошло исключительно в силу того, что против католицизма и христиан были приняты поистине драконовские меры. О причинах гонения на христиан речь пойдет в следующей главе. Здесь же отметим лишь то обстоятельство, что Хидэёси и в этом вопросе оказался более прозорливым, чем его выдающийся предшественник Ода Нобунага.
В борьбе против буддизма христианские миссионеры ловко использовали раздоры и распри между различными сектами, каждая из которых пыталась установить свою монополию на Будду. Существование буддийских сект было вызвано тем, что буддизм, отразивший в себе верования разных богословских школ, часто очень непохожих друг на друга в трактовке вопросов вероучения, проникал в Японию в виде учений в основном шести школ, отличавшихся друг от друга главным образом тем, какую сутру каждая из них полагала главной[290].
Споры между различными буддийскими сектами, нередко принимавшие форму ожесточенных схваток, были по большей части вызваны не тем, что их религиозные догматы были столь уж непримиримыми. Объяснялось это скорее другими обстоятельствами: каждая из сект, представлявшая в той или иной мере определенные социальные силы и отдельные группировки, стремилась использовать феодальную междоусобицу для расширения и укрепления своих политических позиций, роста своего экономического и военного могущества. В этом отношении буддийское духовенство мало чем отличалось от воинственно настроенных феодалов, заботившихся лишь о своих собственных владениях. Это вполне соответствовало духу времени, всей внутриполитической обстановке в стране, которая оказалась ввергнутой в раздиравшие ее непрерывные феодальные войны.
Каждая буддийская секта стремилась воспользоваться ситуацией и укрепить свое влияние. Каждая из них объявляла себя единственно правоверным толкователем учения Будды. При этом все они вводили свои культурные обряды и привносили в читаемые ими проповеди взгляды и идеи, которые учитывали бы местные традиции и обычаи. Собственно говоря, появление различных сект в рамках одной религии — буддизма, с одной стороны, отражало стремление выработать вероучение, которое лучше и полнее сочеталось бы с особенностями духовной жизни Японии, а с другой — выражало бы свое отношение к острой внутриполитической борьбе, к которой буддийские храмы и монастыри отнюдь не были индифферентными.
Едва ли не самой распространенной и влиятельной была секта Дзэн, которая, как считают некоторые исследователи, больше других преуспела в том, что касается соединения буддийского вероучения с японскими духовными ценностями.[291] Сторонники этой секты уверяли, что каждый может достигнуть состояния просветления и стать Буддой, если познает «благородный путь спасения»; спасения можно достигнуть, овладев медитацией, т. е. сосредоточенным размышлением с принятием определенной позы (по-японски дзадзэн). Наилучшей позой, по их утверждению, является сидение с поджатыми под себя ногами. Такое положение тела, заявляют сторонники секты Дзэн, наилучшим образом содействует самоуглублению и молчаливому созерцанию. Вот почему его избрал сам Будда, который, согласно легенде, сидя под деревом бодхи в такой позе, пребывал в глубоких размышлениях, и тут ему открылась истина. Он нашел путь к конечному «спасению» и стал называться Буддой, что значит «Умудренный», «Просветленный истиной».
Секта Дзэн пользовалась особым покровительством военного сословия. Она и сама напоминала военизированную организацию, члены которой должны были руководствоваться самыми строгими предписаниями относительно пищи, внешнего поведения и освоения дисциплины[292]. Вместе с тем эта секта оказала заметное влияние на развитие национальных форм литературы и искусства.
Из других буддийских сект следует упомянуть Нитирэн, названную так по имени ее основателя, религиозного реформатора второй половины XIII века, и секту Икко, или Икко-сю, которая пользовалась большим влиянием среди крестьян: частые крестьянские восстания в XV и XVI веках проходили в основном под ее религиозными лозунгами.
Сторонники секты Нитирэн главным в буддийском учении считали сутру Лотоса («Саддхарма пундарика сутра», или по-японски «Хоккэкё»), в которой, как утверждал Нитирэн, есть все необходимое для спасения человека. Достаточно произнести молитвенное восклицание: «Поклоняюсь сутре Лотоса», как у верующего наступает прозрение, он познает истину и освобождается от всех грехов. Эта секта была, возможно, самой непримиримой и наиболее воинственно настроенной в отношении всех остальных религиозных течений, существовавших в то время в Японии.
Кроме упомянутых были и другие секты — как чисто буддийские по своему характеру, так и представлявшие некий симбиоз двух религий — буддизма и синтоизма[293]. Если к этому добавить широкое распространение конфуцианства, хотя и не в виде особой религиозной секты, но тем не менее в форме определенной нравственно-богословской школы, то легко себе представить, насколько сложной и противоречивой была в Японии религиозная и духовно-нравственная обстановка, которой не замедлили воспользоваться в своих интересах католические миссионеры.
Правда, проповедники некоторых буддийских сект утверждали, что между конфуцианством и буддизмом нет, собственно, никаких различий. Конфуцианство — это, мол, «божественная» сущность отношений между людьми в обществе, а буддизм — это «любовь», которая должна очаровывать и очищать сердца людей. Так считал, в частности, Кэйан (1427–1505), один из проповедников секты Дзэн, мечтавший о том, чтобы конфуцианство, как и в Китае, играло в Японии роль идеологии единого государственного организма под управлением божественного императорского дома[294].
Следует назвать еще одну причину, обусловившую относительно быстрое распространение христианства среди японцев. Речь идет о любознательности японцев, их тяготении ко всему новому, доселе неизвестному. К христианской религии у них тоже поначалу было отношение как к чему-то неведомому, и уже одно это вызывало у них повышенный интерес.
Однако внимание к новому не означает автоматическое заимствование всего без разбору. Японцы столь же склонны к заимствованиям, как и к сохранению в неприкосновенности своего уклада жизни и традиционных форм взаимоотношений. Поэтому их соприкосновение с новой религией не обязательно приводило к принятию христианской веры. Однако интерес к ней был действительно велик, а в отдельные периоды и в некоторых районах страны наблюдалось даже массовое увлечение христианством; это облегчало проповедническую деятельность миссионеров, гарантировало им немалый успех.
Миссионеры довольно умело лавировали, прибегая к различным приемам и методам пропаганды, чтобы показать японцам свое уважение к их обычаям и традициям. Они шли даже на то, что изменяли католическую обрядность, чтобы в ней как можно меньше чувствовалось отличий от обрядов, привычных японцам. Это тоже была одна из сторон политики приспособления к местным условиям, которой следовали иезуиты в странах Востока, в том числе в Японии, и начало которой положил Франциск Ксавье. Написанные специально для этих стран католические книги, молитвы, гимны излагались по образцу привычных населению книг и молитв местных культов[295].