Она старалась сосредоточиться только на работе, на самой непосредственной производственной задаче — на монтаже своей панели, только что поданной сюда краном с участка бригады слесарей-сборщиков Владимира Веприкова. Но не было еще горячего темпа в бригаде; все будто в замедленном кино.

Мельком взглянув на соседнюю сетчатую перегородку, на участок ОТК цеха, Мара отметила, что за перегородкой так же пусто, как было утром. Ни одной сданной панели. Все они по-прежнему здесь, на участке бригады. Металлические рамы с установленными на них реле управления, тепловыми реле, селеновыми выпрямителями. И все так же с пустыми гнездами для контакторов!..

Позавчера, в четверг, вся бригада слышала — благо кабинет начальника цеха рядом, — как Петр Николаевич Оградовас — в который уже раз за неделю! — ругался по телефону с отделом кооперированных поставок. Требовал не «вообще рассказов из области фантастики со всем чем», а точного ответа! И похоже было, что отдел ссылался на своего шефа, заместителя директора по снабжению Кареева. Вслед за тем сухой, молчаливый Кареев сам пришел в аппаратный цех и звонил от Оградоваса в Москву. У сухопарого Кареева был густой бас, гудевший как набат в кабинете начальника цеха: «Гримасы материально-технического снабжения… Система материально-технического снабжения нас убивает!» Потом Петр Николаевич Оградовас, проходя вместе с Кареевым мимо участка монтажниц, задержался возле верстака Лаврушиной: объяснял ей тщательно и очень громко — очевидно, в расчете на всю бригаду, — что идет к директору. Пусть сам товарищ Озолов немедленно звонит начальнику главка! И телеграмму надо заместителю министра насчет завода-поставщика. «Значит, да, замало порядка, замного безобразия: внешнеминистерские поставки выдерживаются в сто раз лучше, чем внутриминистерские. А почему? Потому что по внутриминистерским арбитраж не принимает судебных дел!»

Нынче утром в бригаду приходил секретарь парткома Олег Сергеевич Иванов — тонкий, высокий, глаза светлые, живые, лицо худое. Аскетическое — так, кажется, говорят. Он заявил, что пятиминутная «психологическая зарядка» бригаде необходима, и вспомнил, что был такой случай, когда работники министерства дали фонды, то есть разрешение получать продукцию, на завод, который еще только строился, а по их сведениям, он уже был построен год назад.

— Может, и наш завод-поставщик давно на ремонте? — всерьез встревожились монтажницы.

— Ничего! Мы больше ждать не будем, пошлем туда завтра грузовые машины! — успокоил бригаду секретарь парткома.

Едва он ушел, возле верстаков монтажниц появился директор с председателем завкома, секретарем комитета комсомола завода и с несколькими посторонними. Кажется, иностранцы? И действительно, директор попросил к себе начальника цеха и представил ему группу «экспертов предприятий Великобритании сходного с нами профиля». Оградовас что-то тихо сказал. Директор, очевидно, повторил подсказанное:

— Рабочие цеха, в том числе монтажницы, учатся в техникумах, в институтах, в университетах; вот, к примеру, Юлия Дерюгина, студентка-заочница института иностранных языков, уже говорит по-английски…

Марьяна старалась не обращать внимания на посетителей. Надо же! Привести иностранцев перед самым авралом! Хотя директора, очень возможно, обязали в министерстве принять делегацию. Николай что-то говорил про иностранцев, которые собираются посетить завод.

А то, что начальник цеха и директор завода выделили Юлку Дерюгину, совсем не лучшую в бригаде, лишь за ее учебу в институте, Марьяну сильно обидело. Тем более что были у нее счеты с бригадной студенткой: по вине Дерюгиной она чуть не превратилась однажды в подсудимую.

Было это год назад. Марьяна увидела, что Юлка в обеденный перерыв подошла к верстаку слесарей, положила на верстак стальную пластинку, на нее горсть грецких орехов, взяла импульсное реле и принялась их колоть.

— Ведь это же идиотизм! — ахнула Марьяна.

(Как бережно, словно ребятишек, сгружали рабочие на Севере такие же реле в сорокаградусный мороз! Как укутывали их, как аккуратно расставляли реле в новом цехе!)

Юлия Дерюгина, в ту пору только что после десятилетки пришедшая на завод, испугалась:

— Честное комсомольское, не знала, что нельзя!

А уже почти что «кадровая» Раиса Легкобыкова — хоть ей девятнадцать, но пять лет назад ученицей пришла в цех, — заявила авторитетно:

— Подумаешь, что такого? В принципе ничего не случится с этим реле! Они транспортируются, тоже дергаются, бьются!

(А на Севере, когда ящик с запасными частями для таких же аппаратов свалился с машины в снег, что делалось! Буквально поисковую партию организовали! Под пылающей полосой северного сияния пробирались цепочкой, проваливались в сугробы.)

Марьяна Крупицына, председатель цехкома, поставила вопрос о небрежном отношении к технике. Ведь до хулиганства может дойти! Не забывала Мара материнские слова: «Мы — хозяева жизни, мы — не рабы!..» А обернулось дело так, что Марьяну же на собрании стали прорабатывать за неправильное отношение к кадрам. Как будто она намного старше Юлки Дерюгиной! «Как смела сказать «идиотизм»?! Должна объяснять молодежи технику, а не ругаться!»

Председательствовал Владимир Веприков, бригадир слесарей-сборщиков. Марьяна сидела с ним рядом, разъяренная и растерянная, — стали обсуждать ее, а не Юлку! Чувствовала, как раздуваются ее ноздри, хватая воздух, а губы дрожат и растягиваются в гримасе плача.

Владимир Веприков уставился на Дерюгину как на само северное сияние, засверкавшее в цехе. А Юлка была в заграничной спортивной куртке, утыканной всякими значками, и с разрисованной сумкой, в которую иностранные журналы напиханы. Хипповая куртка, и сумка хипповая. Да и сама Юлка — девчонка хипповая. Влюбился Веприков — это ясно! Потому и поворачивал собрание в пользу Дерюгиной.

И сидела Марьяна тогда у всех на виду, судорожно зажимая рукой свои расползавшиеся губы. И хотя обошлось все нормально — Оградовас выступил, сказал, что технику надо беречь, и нормальную резолюцию приняли, — Марьяна не забыла унижения. Ведь некрасиво плакала на виду у всех!

Дерюгина же с тех пор, по мнению Марьяны, становилась все более и более самоуверенной.

А нынче она провела иностранцев между верстаками как хозяйка. Даже позволила им брать в руки аппаратуру. Один реле взял, да чуть не уронил. Надо же! Вот что значит не проучили Юлку как следует тогда, на профсоюзном собрании!.. Отвечала Дерюгина на вопросы иностранцев сама, к Александре Матвеевне даже и не подумала обратиться, хотя та над ней квохчет: студентка, студентка! Расспрашивала о чем-то иностранцев — кто ее знает, чем она могла интересоваться?! Ну ушли наконец…

Марьяна в душе бранила себя за то, что отвлекается от работы. Но как тут не отвлечься?! Не успели иностранцы уйти, главный экономист завода, Ольга Владимировна Пахомова, вбежала в цех. Ну действительно вбежала, не назовешь иначе ее походку. Интересно, сколько ей лет? Сорок уж, наверно, есть. Голова у Ольги Владимировны вскинута, будто хочет добавить себе роста. Она, впрочем, симпатичная: стройная, загорелая, волосы русые, некрашеные. И говорить умеет так, что за душу берет. Однажды пришла Ольга Владимировна на открытое партийное собрание цеха, сказала, что она член Советского комитета защиты мира, и рассказала, как люди вносят свои личные деньги в помощь вьетнамскому народу. Марьяна, слушая, вздыхала: копили-копили и вносят. Надо же! А когда Пахомова, отвечая на вопросы, сказала, что в Европе, у натовских генералов, тысячи термоядерных бомб, Марьяна ужаснулась в душе. Вот что значит не читать газет — все времени не хватает!.. И Николушка о бомбах молчит. Мара вообще иногда замечает, что он скрытничает чего-то. Не забыть бы ей за всякими делами расспросить Колюшку о бомбах. А то как хлопнет «атомка» — пожалеть не успеешь, что не пожила всласть, как другие живут. Как та же Ольга Владимировна Пахомова. За границей была, небось добра понавезла в дом — девать некуда; на машине гоняет на работу и с работы. И должно бы это нравиться Маре, а вот не нравится! Недавно поняла Мара: просто-напросто завидует она Пахомовой. Ну и что? Ничего плохого в этом нет! Нормальное дело — позавидовать человеку, на которого блага сыплются. Однажды Ольга Владимировна предложила Марьяне подвезти ее. И растерялась Мара, нагруженная авоськами. Кивнула, влезла в машину и только адрес сказала. Хотелось Маре поговорить с этой женщиной, но молчком доехали.

И сейчас Ольга Владимировна Пахомова по своей привычке, которая Марьяне претила, молча стояла с блокнотом в руке возле участка бригады монтажниц.

Марьяна заставила себя думать только о работе, только о том, что ей самой надо делать в эту минуту.

Перед монтажницей была мешанина, путаница толстых, как ветки, и тоненьких, как стебли, разноцветных проводов — синих, желтых, красных, зеленых. Надо сначала пропустить провода, не закрепляя их концы, в отверстия, потом собрать все «ветки» и «стебли» в жгут, зажать его изоляционными скрепами, взять пневматический гайковерт и закрепить провода болтами на выводных контактах. На пистолет похож этот гайковерт с длинным и черным, толщиной в полтора пальца, хвостом-шлангом, наполненным сжатым воздухом.

Марьяна работала, мысленно следя за безупречно точными движениями воображаемой монтажницы и стараясь повторить эти движения. Работала, наслаждаясь своим телом, игрой пальцев рук, мускулов плена, спины…

Провода закреплены. Готова панель То есть почти готова — пустые гнезда для контакторов. И сейчас же Марьяне и ее напарнице Маше Бобровой другую панель надо класть на верстак, а эту, пока не привезут контакторы, оттащить в сторону. Морока! Марьяна мельком оглядела товарок. Она и Маша обогнали остальных — над всеми панелями очередной партии еще склонены аккуратные тугие прически (косынки положено надевать, но аврал допускает некоторые вольности. Тем более что душно в цехе).