Вагранов хотел что-то сказать, но промолчал. Вопросительно посмотрел на Черенцова. «Дипломат. Или просто тактичен. Умеет даже молча посоветоваться с руководством», — подумал о нем Рубилин.

Секретарь обкома расхохотался. И мгновенно лицо его, длинноватое и обычно малоподвижное, стало удивительно обаятельным.

— Вот тут ты меня переиграл, Федор Николаевич! Я думал, что ты требуешь контакторы, а оказывается, снимок и статью! Подведет тебя когда-нибудь твоя любимая бригада!.. А кстати, почему Лаврушина вслух читает? Другие монтажницы неграмотные, что ли?

— Другие не успели выписать «Правду», — примирительно сказал Вагранов.

— Почему «подведет»? Это заявление в шутку или всерьез, Виктор Дмитриевич? — сухо спросил Озолов. — Если всерьез, то я хотел бы услышать обоснование. И не только от вас, но и от первого секретаря обкома партии товарища Рогалева.

— А я могу и так и этак: и в шутку и всерьез. И обосновать могу. На всякий случай. Завод у вас большой, бригад много, не правда ли? Я, например, сам слышал, что в обкоме комсомола хвалят бригаду Веприкова. Непьющие ребята, хорошие производственники. А директор завода все только с Лаврушиной. А если вы других иной раз почти не замечаете, то и многосторонние связи бригады Лаврушиной с огромной жизнью завода и города, иначе говоря, различные интересы бригады можете проглядеть! Надо бы вам объясниться с Лаврушиной. Кстати, молодая художница, о картине которое ночью шел разговор, кажется, из этой же бригады монтажниц?

— Я не занимаюсь идеологией, на мне план, но с так называемыми разносторонними духовными интересами мы разберемся, — пообещал Озолов. И многозначительно одобрил: — Правильно, что поснимали картины!

Наступившая пауза показалась Рубилину неловкой, может быть, потому, что она была вызвана сосредоточенным молчанием Черенцова; секретарь обкома думал о чем-то, глядя на стены зала, наспех украшенные живыми цветами.

— Дадим статью, — нарушил заминку Вагранов. — И поставим вопрос — почему бригада не получает вовремя контакторы?

— «Нет, не просто тактичен, а именно дипломат», — мысленно отметил Рубилин.

— Только не забудьте, что я не отвечаю за то предприятие, которое выпускает контакторы недоброкачественные и не в срок! — иронически-поучительно сказал Озолов.

— Партия отвечает, Федор Николаевич, стало быть, и мы с вами.

— Что значит «мы»? Некоторые работники свои ошибки и просчеты привыкли обобщать: «мы допустили ошибку», «мы отстаем в данной отрасли». Я не допускаю ошибок, и мой завод не отстает! А если кто-то из моего многотысячного коллектива допустит ошибку, как монтажница со своей мазней, то мной и будет это исправлено. С одобрения высшей инстанции, конечно. Ибо сам я идеологией не занимаюсь.

— Сдается мне, что идеология в лице нового редактора займется нашим Федором Николаевичем, — шепнул Рубилин, подойдя к жене. Она кивнула. В ее сияющей умиротворенности была гордость.

«Наблюдает за Ваграновым как… мать!» — снова удивился Рубилин. Он заметил, что Озолов уже не первый раз покосился на Ольгу тоже с удивлением.

Вагранов все так же мягко:

— Конечно, вы можете попросить меня не печалиться по поводу какой-либо вашей ошибки. Но я — как бы это объяснить поточнее? — всегда стараюсь выявить для себя линию моей личной ответственности даже за чужую ошибку. Действительно, привычка такая. — Он пожал плечами. — Кажется, я все-таки объяснил не очень убедительно?..

«В самом деле дипломат! Ведь почти извинился за то, что он, новый человек в области, собирается активно вмешиваться во все дела!» — мысленно заключил Рубилин.

— Теоретически вы, может быть, правы, — сдержанно сказал Озолов, и было видно, что сдержанность давалась ему с трудом. — Разрешите спросить, как практически вы представляете себе ваше небезразличие к ошибкам соседнего участка? Отвечу за вас, ибо ответ ясен: вы будете вмешиваться в чужие дела!.. А я ваше мнение буду игнорировать, ибо знаю мои дела лучше, чем вы!

— А может быть, не игнорировать, а уважать? — поправил Черенцов.