3

Напряжение в Париже возрастало день ото дня. После неудачной попытки, предпринятой королем 23 июня, Национальное собрание продолжало заседать в Версале, занявшись составлением конституции. Ему не мешали. Казалось, правительство примирилось с совершившимся фактом. Но это только казалось. Из провинциальных гарнизонов, из пограничных крепостей к Парижу стягивались наемные полки.

На французских солдат правительство не могло положиться. Они были слишком тесно связаны с населением. Вся надежда была только на иностранные части.

Столица была окружена войсками: они стояли в Версале, Севре, Кламаре, Венсенне, у заставы Сен-Дени, на Марсовом поле…

В воскресенье 12 июля Егор проснулся раньше обычного. Он решил посвятить воскресное утро занятиям, а после полудня вместе со своими новыми друзьями отправиться куда-нибудь за город.

В крошечной мансарде под самой крышей, накаленной июльским солнцем, было нестерпимо жарко. Все же Егор прилежно просидел за столом два часа. Затем он вышел на улицу.

У входа на Новый мост висел огромный плакат. Это было королевское воззвание, призывавшее парижан под угрозой ареста не скопляться на улицах и площадях.

По улицам правого берега Сены двигались пехота, кавалерия, пушки. Народ, стоявший на панелях, угрюмо глядел на это необычное зрелище.

— Можно подумать, что Парижу угрожает неприятельское нашествие! — сказал вслух Егор, стоявший на панели.

— Угрожает? — повторил какой-то простолюдин. — Да вот же оно!..

Жильбер Ромм со своим питомцем жили в небольшой гостинице на улице Тампль.

— Я собирался предложить вам прогуляться за город, — сказал Егор, войдя к ним. — Но, кажется, это невозможно: вряд ли пропустят через заставы… Все улицы заполнены войсками.

— Очевидно, близится момент, которого ждали все! — молвил Ромм задумчиво. — Пойдемте в Пале-Рояль!

Пале-Рояль был переполнен как никогда. С трудом удалось отыскать свободный столик в кафе де ла Фуа, помешавшемся в саду. Они уселись под сенью каштана, прислушиваясь к разговорам. Никто толком ничего не знал, из уст в уста передавались самые невероятные известия, слухи, предположения.

Вдруг Егор заметил своего приятеля, шагавшего по саду.

— Рени! — окликнул он.

Студент оглянулся и жестом показал, что торопится.

— Только одну минуту! — крикнул Егор и побежал к нему.

Возвратившись, Егор взволнованно сообщил:

— Неккер изгнан!..

— Неужели? — воскликнул юный Строганов. — Не выдумка ли?

— Нет… Рени знает наверное. Вчера Неккеру было вручено письмо короля: отставка и предписание немедленно покинуть Францию! Неккер с женой тотчас же сели в карету и выехали в неизвестном направлении…

— Чудесно! — сказал Ромм.

Оба юноши с недоумением посмотрели на него.

— Вы, должно быть, шутите? — заметил Егор.

— Нисколько! — сказал Ромм. — Лучше и быть не может! До сих пор народ тешился надеждами… Это были пустые и пагубные иллюзии! Неккер еще хуже Мирабо. Он верный слуга монархии, и все, что он делал, было ей только на пользу. К счастью, аристократические болваны не могут этого понять, они спешат навстречу своей гибели. Теперь у народа откроются глаза…

Должно быть, весть об изгнании популярного министра облетела уже весь город; Толпа все прибывала…

Вдруг на один из столиков под деревьями вскочил молодой человек. Он был бледен как полотно, глаза его сверкали. В каждой руке он держал по пистолету…

Егор сразу узнал Камилла Демулена.

— Внимание! — раздались крики вокруг. — Слушайте!

— Граждане! — воскликнул оратор. — Изгнание Неккера — это набат, призывающий к новой Варфоломеевской ночи!..

Теперь Демулен не заикался, голос его звенел.

— Неужели же мы уподобимся зайцам, бегущим от охотника, или овцам, покорно спешащим на бойню? Долгожданный час пробил! Да будет он благословен!.. Либо нас постигнет славная гибель, либо мы добьемся вечной свободы! К оружию, братья! Пусть весь Париж, вся Франция повторят наш призыв: «К оружию!»

— К оружию! — подхватила толпа.

— Граждане! Нам нужны опознавательные знаки, нужны кокарды, по которым мы сможем отличать друзей от врагов… Какой цвет хотите вы избрать? Я предлагаю зеленый… Цвет надежды!

— Зеленый! — раздались голоса. — Зеленые кокарды!..

Демулен поднимает голову… Над ним ветвь каштанового дерева. Он срывает лист, прикрепляет его к ленте своей шляпы. Тотчас же другие следуют его примеру: прыгают на столы и скамьи, взбираются друг другу на плечи… Не проходит и десяти минут, как деревья в саду становятся голыми, будто теперь не июль, а поздняя осень.

Павел Строганов тоже срывает листья и раздает своим спутникам. Все трое украшают шляпы зелеными кокардами.

— Куда нам идти? — кричат из толпы.

— К Курциусу! — отвечает Демулен.

Народ устремляется в мастерскую скульптора Курциуса, чтобы взять там бюст Неккера. Заодно берут и изображение герцога Орлеанского, так как прошел слух, что он тоже изгнан. Оба гипсовых бюста покрывают черным крепом, и огромная процессия, над которой, как знамена, плывут эти эмблемы национального траура, движется по улицам Сен-Дени и Сент-Оноре.

— Шляпы долой! — повелительно кричат из толпы встречным.

Все почтительно обнажают головы, многие присоединяются к шествию. Процессия растет, как снежный ком. Невдалеке от Вандомской площади ей преграждает путь конный отряд. Но, слава богу, это не иностранцы.

— Солдаты! — восклицает Камилл Демулен. — Вы же французы, вы наши братья!

И патруль уступает дорогу.

Егор с друзьями идет в первых рядах. Никогда еще не испытывал он такого пьянящего ощущения восторга, невесомости, безграничной свободы, отрешенности от всего земного.

…Опять конный отряд, на этот раз немцы! Они движутся на толпу, теснят ее. Кто-то поднимает булыжник. Здесь их целая куча — должно быть, для ремонта мостовой…

Камни летят тучей в солдат. Егор тоже швыряет булыжник.

«Неужели это я? — мелькает мысль. — Я тоже участвую в свалке? Я, Егор Аникин, русский студент, христианин?»

Он оглядывается и видит, как Павел Строганов запускает камнем в какого-то всадника. А Жильбер Ромм спокойно стоит, скрестив руки, словно полководец, следящий за сражением…

О чудо!.. Солдаты сбиваются в кучу, осаживают коней, отряд отступает. Толпа ревет от радости. Еще выше вздымаются траурные бюсты, шествие вступает на площадь Людовика XV. Но снова конский топот!.. Это немецкий драгунский полк. Драгуны галопом влетают на площадь. Бюст Неккера исчезает. Очевидно, упал тот, кто его нес… Брань. Проклятия. Крики боли и ужаса… Процессия рассыпается: одни бегут к набережной, другие — к саду Тюильри… Драгуны преследуют их, врываются в сад. Здесь, кроме демонстрантов, много гуляющей публики. Сверкают сабли, сыплются удары.

Егор потерял своих спутников. Он озирается по сторонам, но разве их отыщешь в этой каше!.. Спасаясь от драгун, публика валит на террасу, к столикам кафе.

— Преградите им путь! — кричит кто-то и швыряет вниз стол.

С треском обрушиваются с террасы столы, стулья, скамьи. Внизу, на садовой аллее, вырастает баррикада. В драгун летят уже не булыжники, а бутылки, стаканы, тарелки, пивные кружки… Солдаты поворачивают коней.

Опять победа!.. Но на этот раз уже не слышно торжествующих возгласов, толпа слишком обессилена…

— Пойдемте отсюда! — говорит кто-то рядом. — Нужно поскорее выбраться из этой мышеловки.

Егор медленно бредет к выходу, голова у него кружится, ноги подкашиваются от усталости. Посреди центральной аллеи толпятся люди. Егор протискивается и видит распростертое на земле тело. Это сухонький старичок. Его морщинистое лицо совсем пожелтело, стеклянные глаза устремлены в небо. Гравий вокруг окрашен кровью.

— Я знаю его, — произнес какой-то буржуа рядом. — Это господин Ришар, школьный учитель, Он живет неподалеку от меня…

Лицо убитого показалось Егору знакомым.

«Где я его видел? — припоминал он. — Где?»

Только выйдя из парка, он наконец вспомнил… Это был тот самый старичок, который однажды в Пале-Рояле так расхваливал ангельскую доброту короля Людовика.

Стемнело… Фонарей на улице не зажигают, вдалеке у застав полыхает зарево.

Егор едва доплелся до дому. Не раздеваясь, повалился на кровать и уснул мертвым сном. Его разбудили частые удары колоколов. Набат!.. Егор вскочил, сунул в карманы остатки черствого сыра и кусок такого же сухого хлеба и поспешил на улицу. Люди быстро шагали по направлению к Новому мосту.

— В ратушу! — отвечали они на его расспросы.

Егор пошел вместе с ними. По пути он заглянул в гостиницу, где жили Ромм со Строгановым. Их уже не было дома…

На площади перед ратушей чернеет море голов. Вокруг говорят о событиях минувшей ночи.

— Вчера все театры были закрыты… В знак траура по убитым патриотам.

— А зачем нас сюда созвали?

— Ждут вторжения войск в Париж…

— Не посмеют! Слыхал вчера стрельбу на Елисейских полях? Солдаты взбунтовались. Полк французской гвардии покинул казармы и объявил, что присоединяется к народу.

— Ах, молодцы!

— Швейцарцам было приказано разоружить их. Наши ребята дали залп и готовы были ударить в штыки. И представьте: швейцарцы отказались драться. Как ни бесновались офицеры, ничего у них не вышло…

— Здо́рово! Значит, иностранные солдаты тоже начинают шевелить мозгами.

— Потому я и говорю: не посмеют они напасть на Париж.

— Ну, это неизвестно!.. Одни отказались, других пошлют. У аристократов войск немало.

— Верно! Мы должны быть наготове… Да вот беда — нет оружия!

— Вот нас сюда и созвали: требовать оружия.

На балкон ратуши вышел человек. Он поднял руку.

— Флессель! — заговорили в толпе. — Парижский прево[31].

— Друзья мои! — крикнул Флессель. — Вы просите оружия. У нас его нет.

Толпа зашумела…

— Погодите! — сказал прево. — Я послал людей на завод в Шарлевилль. Оттуда привезут двенадцать тысяч ружей…