Старик подумал немного.

– Нет, – ответил он, запнувшись, – верно, это бывает не с такими, как я.

Как странно, как неловко было услышать его ответ. Неужели он не чувствует убожества своего существования, не подозревает, как богата и прекрасна жизнь!

– Нет, – повторил он, погруженный в свои мысли, – нам бог нужен меньше, чем другим. Если бы он и существовал, он мог бы открыть нам лишь то, что мы сами поняли, лишь то, за что сами благодарны. Я часто говорил об этом с нашим хозяином, – продолжал Линдгрен, – и он меня многому научил. Господин, наверное, не знает нашего хозяина, а жалко, – это замечательный человек.

– Нет, я с ним незнаком.

– Да, конечно, конечно, но это очень жалко.

«Ну еще бы, – думал я, – откуда мне знать, что это за удивительный хозяин, – возможно, он и впрямь редкостный человек, – но я-то живу в другом доме». Все это я только подумал, а вслух ничего не сказал.

– Странно, – сказал старик, – у него так много домов, чуть ли не все дома здесь принадлежат ему; наверно, и господин живет в одном из его домов... Да, – продолжал он, – конечно, ему трудно со всем управиться! Когда я пришел к нему и спросил, не приютит ли он меня – потому что мне ведь тоже нужно где-то жить, – он сперва долго меня рассматривал. «Помещу тебя в подвале, – сказал он потом, – наверху тебе жить нельзя». – «Ну конечно, – говорю, – я прекрасно все понимаю». – «По-моему, подвал тебе подойдет, – говорит, – надеюсь, я в тебе не ошибся? Ты-то сам как считаешь?» – «По-моему, это для меня самое подходящее». – «То-то. Я не могу пускать в подвал кого попало. Не хочу, чтобы люди ругались и ссорились, не хочу плохих и подозрительных жильцов. Наверх я еще пускаю тех, в ком не уверен, о ком почти ничего не знаю, но в подвале у меня пусть живут хорошие и надежные люди, мои друзья. Ну, как ты считаешь, подойдет это тебе?» – «Да, конечно», – говорю; я очень обрадовался. «Стало быть, все в порядке. А платить-то ты сможешь? – спрашивает; человек он строгий, ничего не скажешь. – Платить должны все, ничего не поделаешь, как бы ты ни был беден. Ты будешь платить недорого, потому что много с тебя не возьмешь. Но хоть сколько-нибудь, а платить надо. Где ты достанешь деньги?» – «Мне приходится жить за счет добрых людей». – «И есть такие на свете?» – удивился он и поглядел на меня. «Конечно, есть, и много, а как же иначе?» – «Да, верно, – говорит, – и при желании их нетрудно пересчитать. Ты неглупый старик, оставайся у меня». Да, он замечательный, хоть с виду такой простой. Он мне очень помог. Без него худо мне пришлось бы. Он часто сюда заглядывает – посидит немного, поболтает. А ведь мне это такая поддержка. Как важно знать, что кто-то тебя понимает. «Линдгрен солидный человек» – вот как он говорит. Такое приятно услышать.

Счастливый и довольный, глядел он на меня.

– А вы, господин, тоже солидный человек? – спросил он.

Я не ответил и опустил глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом.

Мы сидели в его тихой и убогой комнатке. Свет лампы падал на низкий стол с подпиленными ножками, на скатерть, на черствые куски хлеба, на кровать, где он спал. Мое молчание не тревожило его. Я заметил, что он думает о своем.

Потом он сполз со стула, взглянул на камин, вымыл чашки и аккуратно поставил их на полку. Подполз к кровати, что-то поправил там, снял одеяло. Но, положив его на стул и разгладив рукой складки, он остался лежать на полу.

– Хорошо, когда день кончается, – сказал он. Он и вправду устал, это было видно.

– И это говорите вы, Линдгрен, хотя считаете жизнь такой богатой и значительной.

– Да, – ответил он, спокойно глядя прямо перед собой, – жизнь богата. Я так хорошо понимаю, так ясно чувствую это. Но день всегда трудно прожить до конца. Что поделаешь, уж таков я есть.

Он глубоко вздохнул. Глядя, как он стоит скорчившись, на коленях, можно было бы подумать, что он молится, но таким вот сотворила его природа.

Я тихо встал, собираясь уйти. Подошел к нему, поблагодарил, пожелал доброй ночи. Он пригласил меня заходить, когда мне захочется, и я сказал, что с удовольствием зайду. Потом он пополз, провожая меня до дверей, и я вышел на улицу.

Теперь во всем доме было темно. Темно было и во втором этаже, где недавно сверкали люстры. Наверное, у них и не было званого вечера, раз все так рано кончилось. Только внизу у старика горел свет, он освещал мне дорогу почти до самого дома.