— Генерал-майор юстиции Никитченко, прибыл в связи с назначением судьей от Советского Союза на процесс над главными немецкими военными преступниками.

Затем он представил своих коллег. Вместе с генералом были профессор М. Ю. Рагинский, полковник юстиции С. Я. Розенблит, подполковник юстиции А. Ф. Волчков. Никого из них, кроме С. Я. Розенблита, автора многих учебников по криминалистике, я до этого не встречал.

И. Т. Никитченко сообщил, что 8 августа он и представители США, Великобритании и Франции подписала соглашение о судебном преследовании и наказании главных военных преступников европейских стран оси, что конкретно такими преступниками является все фашистское правительство и что суд над ними будет проводиться в Нюрнберге. Сказанное генералом Никитченко для меня явилось открытием. Мы, военные юристы, работавшие на территории бывшего фашистского рейха, опираясь на директивы четырех союзных держав, уже несколько месяцев вели уголовные дела и, решительно, строго соблюдая закон, осуществляли наказание военных нацистских преступников. Но о том, что создан Международный военный трибунал, я услышал впервые. От Никитченко нам стало известно, что суд начнет работать в Берлине, проведет несколько организационных заседаний, что главноначальствующие военных администраций союзных держав уже получили указания, и первое такое заседание откроется в расположении Контрольного совета — зале пресс-конференций. [171]

Через несколько дней я был вызван в прокуратуру Группы оккупационных войск в Германии. В кабинете прокурора генерал-майора Л. И. Яченина находился незнакомый мне человек, лет сорока, чуточку выше среднего роста, сухощавый, с четко очерченным ртом и волевым подбородком, с высоким лбом, с зачесанными назад не очень густыми, но без единой седины волосами. Он нетерпеливо прохаживался по кабинету, то и дело расстегивая и застегивая светлый добротный пиджак. Сложилось впечатление, что я прервал какую-то задушевную беседу и этот незнакомый человек был недоволен моим появлением. Яченин представил:

— Руденко Роман Андреевич — мой коллега по прокуратуре республики. Назначен главным советским обвинителем в Международном военном трибунале.

Я назвал свою фамилию и должность. Руденко задал несколько вопросов о том, чем занимается прокуратура Берлина, много ли в производстве дел, как мы справляемся с немецким языком. При нем же я доложил все, чем интересовался и для чего меня вызвал Яченин. Руденко внимательно слушал, однако в беседу не вмешивался. Прощаясь, я пригласил его побывать в Берлине, посмотреть, как живут наши юристы, как работают.

Дня через два Руденко навестил прокуратуру, побывал у меня дома и, уезжая, попросил:

— Если в ваши руки попадут интересные материалы о преступлениях нацистов, ставьте в известность нашу следственную группу — ее в Нюрнберге будет возглавлять Георгий Николаевич Александров.

Все работники прокуратуры армии были очарованы простотой, душевностью, какой-то мягкой обходительностью Романа Андреевича.

9 октября 1945 года в Контрольном совете состоялось первое организационное заседание Международного военного трибунала. Мне очень хотелось попасть туда. Ведь подобного суда история человечества не знала. Не было такого, чтобы на скамью подсудимых как главного военного преступника посадили правительство целого государства за то, что оно затеяло и навязало народам грабительскую, истребительную, кровавую войну. После первой мировой войны победители сделали красивый жест перед измученными и обездоленными войной народами — намеревались судить немецкого кайзера. Но алчный, жестокий император, захватчик чужих земель, торопливо покинул [172] раздосадованную поражением Германию, пересек границу одной из соседних стран и припеваючи дожил до тех дней, когда его бывший ефрейтор затеял новое истребление и ограбление народов.

У меня и моих заместителей были постоянные пропуска для входа в здание Контрольного совета. Мы решили воспользоваться ими и в день заседания суда выехали туда пораньше. Вошли в холл, примыкающий к залу пресс-конференций, и удивились: хотя до начала заседания оставалось еще около часа, в холле толпились военные юристы и прокуроры США, Англии и Франции.

Зал был закрыт.

Минут через двадцать появился служитель-немец и вместе с американским майором, поклонившись всем нам, прошел в зал и закрыл за собой дверь изнутри. Мы услыхали, как передвигались столы, стулья. Минут через десять они вышли и снова закрыли дверь.

Наконец появился состав суда. Впереди, держа в руке ключи и какую-то папку, шел тот же майор, за ним судьи — американцы, англичане, французы. Я увидел И. Т. Никитченко и поклонился ему. Никто из них не выказал удивления, увидев толпящихся юристов четырех стран: по-видимому, они понимали, сколь велик наш интерес к такому событию.

Состав суда зашел в зал, за ним двинулись к двери и мы: первыми — англичане, за ними — остальные. Однако нас остановил американский майор:

— Господа, очень сожалею, но заседание будет закрытым...

Такого поворота событий никто из нас не ожидал.

18 октября в том же помещении состоялось первое распорядительное (подготовительное) заседание. Мы долго судили, ехать или не ехать. Решили не ехать: не так уж приятно, когда перед тобой захлопывают дверь! Как же были все огорчены, узнав на следующий день, что заседание проходило открыто!

* * *

На рассвете меня разбудил телефонный звонок. Старший лейтенант юстиции Т. В. Лаврентьева, старший секретарь прокуратуры 5-й ударной, коротко сообщила:

— Приказано по тревоге грузиться.

— Что случилось?

— Ничего не знаю. Какие будут указания? [173]

Какие могут быть указания, когда объявлена тревога.

— Выполняйте распоряжение, сейчас же выезжаю.

Два дня у меня не было возможности встретиться с генералом А. В. Горбатовым. Что же за это время случилось? Как медленно мы едем! Ну вот и наши. Возле домов стоят крытые «студебеккеры» и легковые машины. Погрузка имущества прокуратуры шла к концу. Меня окружили работники аппарата.

— Вы с нами? — спросили меня.

Для меня это был мучительный и нерешенный вопрос. Я все еще оставался прокурором не только Берлинского гарнизона. В октябре в Берлин прибыл заместитель главного военного прокурора по кадрам генерал-майор юстиции Д. И. Китаев. Я доложил ему о своем положении и просил освободить от одной из должностей.

Д. И. Китаев спросил:

— Где бы вы хотели остаться?

Меня прельщала работа в гарнизоне. Я все еще мечтал вернуться в институт на научную работу и готовил диссертацию о германской проблеме. Работа в Берлине открывала неограниченную возможность для сбора материалов, о чем и было сказано Китаеву.

— Ну что ж, поговорю еще раз с Ячениным и Горбатовым.

На второй день Д. И. Китаев сообщил:

— Беседовал с Горбатовым. Он категорически возражает иметь дело с двумя прокурорами — в Берлине и в войсках. Когда же я поднажал, Горбатов при мне позвонил главному и тот с ним согласился... Вернусь в Москву — попробую его переубедить...

Однако все решилось, когда я увидел груженые машины, всех тех, с кем проведено столько трудных дней, с кем ютились в одной землянке, ели из одного котелка, делили поровну радость и горе, кого понимал я и кто понимал меня с полуслова.

— Я с вами, — ответил я и почувствовал, как мне стало легко.

В Берлин вместе с генерал-полковником А. В. Горбатовым мы вернулись через два дня. Ехали сначала каждый в своей машине, затем Александр Васильевич остановился и пригласил меня к себе.

— Вы знаете, что я еду сдавать дела коменданта?

— Нет. Кому?

— Я представлял своего заместителя генерал-майора [174] Баринова. Никакими другими делами, кроме комендантских, он заниматься не будет. Так давно следовало поступить. А вы как решили, куда вас больше тянет?

— До последних дней тянуло в Берлин, но, когда увидел машины под погрузкой, защемило сердце...

— Послушайте мой совет — не оставайтесь в Берлине. В коллективе вас хорошо знают, мы сработались и еще поработаем вместе... Я звонил вашему московскому начальству и сказал, что вы едете, что прокуратура Берлина осталась без руководства.

— И что же вам ответили?

— Сказали, что сегодня или завтра разберутся с вами.

Из Берлина позвонил Яченину. Услышав мой голос, он гневно спросил:

— Что за фокусы выбрасываете вы с Горбатовым? Немедленно приезжайте ко мне.

От Берлина до Потсдама, где расположилась прокуратура, теперь носившая название прокуратуры Группы советских оккупационных войск в Германии, всего километров двадцать.

Через сорок минут я был у Яченина.

— Что же вы, голубчик?.. Мы хлопотали по вашему желанию, чтобы оставить вас в Берлине... Обойдя меня, бросили гарнизон и сбежали?

— Честное слово, товарищ генерал, я ничего не предпринимал, только в вашем присутствии высказал Китаеву свое пожелание остаться в Берлине...

— Ну что ж, будем ждать решения главного, а пока оставайтесь в Берлине.

В декабре 1945 года я сдал дела вновь назначенному прокурору Берлинского гарнизона подполковнику юстиции Н. Ф. Попову.

Без права на ошибку

Через несколько дней я оказался в незнакомом немецком городке. Там — ни одного разрушенного дома, никаких следов войны, словно ее и не было. В центре — старинный средневековый замок. Высокие каменные зубчатые стены, остроконечные, тянущиеся к небу шпили, узкие, будто щели, окна, обводной ров с массивными подъемными мостами... На северо-восточной окраине, в тенистом, запущенном парке, еще один замок: маленький, стилизованный под средневековье, смесь старины и [175] модерна. Хозяин замка бежал, бросив все: домашнюю утварь, причудливые кареты, конюшни, французскую мебель. Этот замок и отвели для прокуратуры.