Евдокия Петровна покачала головой.
— Ты что? — осведомился Давид Исаевич у жены.
— Я приняла бы на себя грех, — отозвалась она озорно. — Согласилась бы заведовать кафедрой нашей.
Озадаченный Давид Исаевич почесал заросший затылок:
— Зачем это тебе? Таланту должность не нужна, ему достаточно иметь рабочее место.
Издали донесся зовущий юный голосок:
— Давид Исаевич! Давид Исаевич!
В вестибюле института тоненькая длинноногая студентка в мини-юбке шепнула что-то Давиду Исаевичу на ухо. Проходящая мимо случайно ли, нарочно ли Норшейн ухмыльнулась: «Кофту напялила — юбку забыла надеть». Но остановила себя, посмотрев на свои не прикрытые подолом платья колени.
Уши Коростенского покраснели. Он поймал себя на том, что с излишним вниманием смотрел на стройные крепкие ноги Анны Арнольдовны.
Вернулась из сада и Евдокия Петровна.
Норшейн окликнула ее:
— Супруга потеряли?
— Представьте себе, из-под носа увели, — пыталась поддержать шутливый тон Евдокия Петровна. — Очередной аврал на ФОПе.
— Видела, как Давид Исаевич бежал от вас.
— Это что же получается — публичный скандал?
— Похоже. Без спиралей. А если серьезно, почему вы такая пасмурная, Евдокия Петровна?
— Сию минуту потому, что муж разбазаривает себя бог весть на что. Воду в ступе толчет. Целыми днями суетится, пыхтит как паровоз, а коэффициент полезного действия — мизерный. Твержу ему, твержу…
— Уж больно вы строги к Давиду Исаевичу. Его же беду ему же в вину. По-моему, он человек исключительно совестливый. Свои обязанности выполняет на высоком уровне. А то, что не все получается у него, так ведь какую махину тащит на себе! Радуйтесь ему такому, какой он есть, со всеми его лохмотьями. Умели же вы это делать до сего времени!
Что-то в Анне Арнольдовне незнакомо настораживало, таило неведомое, — Евдокия Петровна напряглась. Все в ней посуровело: лицо, открытое, широкое, с толстоватыми губами, глаза, прямо и вопросительно устремленные на Норшейн.
— Допускаю, пожалуй, промах, — произнесла Евдокия Петровна. — Сержусь на мужа, а надо — на себя.
— Есть за что?
— Всегда найдется.
Они шептались, спорили и соглашались друг с другом, болтали до тех пор, пока не заметили Давида Исаевича, появившегося из-за угла коридора.
— Сюда, сюда, — окликнула его Норшейн.
Он послушно подошел к женщинам.
— Теперь уж начальство наверняка намылит мне голову, — грустно сообщил он. — Повод есть весомый. Увел из-под носа преподавателя целую группу физмата. Танцоров. Устроили им обязательную консультацию, а у них как раз в это время должно быть занятие отделения хореографии моего факультета. Надо ведь — консультация в принудительном порядке. С одного вола две шкуры драть.
— Самовольничаете? — сверкнула глазами Норшейн.
— Сейчас главное — мы, — слабо защищается Давид Исаевич. — К смотру надо готовиться? Или ухнем и все пойдет само собою?
— Я вас должна оградить от гнева ректора? — осведомилась Анна Арнольдовна.
— Сам набедокурил, сам же и отвечу, — покачал тот головой. — От вас другое требуется. Дать лозунг: «Все для смотра!» Поддержите просьбу в приказном порядке отпускать студентов на репетиции!
— Какая же это будет самодеятельность, если силком загонять людей на ваши подмостки? — вмешалась Евдокия Петровна.
— Очень ты всегда правильная. Хоть бы разок ошиблась, — глухо проворчал Давид Исаевич.
— Не будем ссориться. Я думаю, проблему решим, — обнадежила Норшейн. — Престиж института всем дорог.
«Послушал бы кто-нибудь нас со стороны, ужаснулся бы, не поверил бы, что мы, преподаватели института, кандидаты наук, доценты, не учебой заняты, не наукой, а подготовкой концертов, — подумала Евдокия Петровна. — Смешно и дико».
— Мне посылочку прислали, дорогая, — бархатным, вкрадчивым голосом начала Норшейн, прижимаясь боком к Евдокии Петровне. — Хочу вас угостить. Приходите с супругом ко мне.
— Я сейчас должен переписать на магнитную ленту пластинку с песнями гражданской войны. Меня ждут. — Давид Исаевич развел руками.
— Предупредите, и вся недолга. Это ваше право.
— Да и Илюша, наверно, домой вернулся, — продолжил Давид Исаевич.
— Ничего, сам поухаживает за собой, — поторопилась заверить Евдокия Петровна.
— Он уже у вас большой, — подтвердила Норшейн. — Предоставьте ему побольше свободы, самостоятельности.