СВОБОДНЫЙ ДИПЛОМ

Мерл тихонько подсела к отдыхавшему после обеда мужу, положила ему на грудь голые, полные локти, глубоко вздохнула. Он наморщил лоб и кряхтя отодвинулся к спинке канапе, заскрипевшего старыми пружинами. Аба знал все вздохи супруги: ничего приятного на сей раз не предвиделось.

Сквозь опущенные веки он выжидающе глядел на ее смуглое лицо, узкий гладкий лоб, выщипанные брови, тонкие некрашеные губы. Его тянуло вздремнуть, она же озабоченно перебирала его курчавые, тронутые сединой волосы, настырно напоминая о своем существовании: я здесь, не спать… Дрема приятно расслабила его мышцы, глаза слипались, но вот откуда-то издалека, совсем как в блаженные и уже забытые дни молодости, он услышал ее вкрадчивый голос:

— Захрапел, шалунишка.

— Га? Что? — Аба попытался повернуться на бок. — Кто?

— Ты о чем-нибудь думаешь в этой жизни? — настаивала на своем жена.

— Нет. То есть…

— Ясненько, — серые глаза Мерл налились свинцом. — Думать — это мой удел.

Помогая себе руками, Аба медленно слез с дивана.

— Распределение на работу выпускников в институте Тани через три дня, — многозначительно произнесла Мерл.

— Вот и прекрасно. Дождались, слава богу, и этого часа.

— Все у тебя вызывает телячий восторг, — оттолкнула Мерл круглое плечо мужа. — Ты разве не слышал, куда их собираются заслать?

— Ну что ты всполошилась? Туда пошлют, где люди живут, где есть дети, которых надо обучать. Ничего страшного.

— Поглядите-ка на него! Какое спокойствие! Это Якутия — ничего страшного? Бурятия?!

— Не Крым, не Сочи, конечно, но жить можно.

— Чтоб все черные сны приснились моим врагам!

Мерл вслед за мужем соскочила с дивана на пол, энергично заходила по комнате.

— Тебе все равно, куда наша Тайбелэ угодит. Тебя это мало трогает. Ты, несчастный, видимо, забыл, что являешься отцом дочери. Отец ты или нет?

— Это ты должна знать лучше меня…

— Он безумец или сумасшедший, не иначе. Слышишь, что твой язык болтает?

— Короче, что же ты хочешь?

Мерл замешкалась на минуту, стрельнула глазами на мужа:

— Ты лучше меня спроси, чего я не хочу, тогда я тебе отвечу, что мне не надо ни Бурятии, ни Магадана.

— Красивенькая история, да жаль, что коротка: учили, воспитывали, а работает пусть кто-то.

Слова Абы вызывают новый приступ возмущения:

— Мы обязаны вытащить девочку из огня. Да за какие такие грехи наша Тайбелэ должна ехать в глушь? — Мягкими, по-кошачьи плавными шажками Мерл подходит к мужу: — Может, все-таки обратиться к Петру Сергеевичу?

— У тебя безудержная фантазия.

— Утопающий и за соломинку хватается. Петр Сергеевич человек основательный, надежный. Настоящий мужчина.

— Насколько я понимаю, ты уже сейчас готова забыть, кто он, какого, так сказать, роду-племени.

— Когда нуждаешься в разбойнике, вытаскиваешь его даже из петли. Петр же Сергеевич честный человек…

— Да? Это ты только сейчас узнала? А раньше…

— Ай, перестань мозги пудрить. Я и без твоих подначек голову потеряла. Одного боюсь: Таня заартачится.

— Не трогай их, — в голосе Абы слышна досада. — Мало мы вторгались в их отношения? Пусть сами разбираются. Это дела интимные. Может быть, Тайбл его уже не любит.

— Зато он к ней прикипел. Как раз то, что нужно.

— Женская логика.

— Какое мне дело до твоей логики-шмогики. — Глаза Мерл буравили мужа. Сейчас она ненавидела его. — Ты о материнском сердце когда-нибудь что-нибудь слышал? Это тебе все едино, куда нашу дочь загонят. Я этого не перенесу! Своими глазами видеть, как надвигается эта вечная мерзлота или черт его знает что, и молчать? Не будет этого! Если б можно было поехать вместо нее.

— Вечная песня. Всю жизнь «вместо нее» нельзя, пойми ты это.

Аба еле сдерживался. Он понимал, что возражать сейчас не было никакого смысла. Но также он знал, что Мерл не отстанет. На него обрушивались потоки упреков:

— Значит, пусть мается твое дитя, да? Пусть мучается, пусть страдает, да? Пусть отправляется к черту на кулички, да?

— Ей пора стоять на своих ногах. На своих двух ногах! А сейчас благодаря тебе у нее четыре ноги. Она человек, а не домашнее животное.

— С нее хватит целины, хватит стройотрядов. Свой гражданский долг она выполнила. А из пионервожатых бедная девочка не вылезает. Сполна расплатилась за все, что государство на нее потратило. Потом — она же такая беспомощная.

Мерл была неиссякаема в своих аргументах. Она была неутомима. Аба знал, что скоро в ход будут пущены слезы. Аба сердито заметил:

— Беспомощная… Это твоя работа.

Лучше бы ему этого не говорить. У Мерл великолепная реакция. Она моментально возвращает ему это обвинение:

— Везде моя вина! А ты-то? Ты где был?

— У тебя в услужении, вот под этим каблуком. В посыльного меня превратила. Найди то, принеси это. Сказка эта без конца. Блюдце с неба достань! Тайбелэ должна пить козье молоко — пожалуйста, получайте, дорогуши! Но птичье молоко — нет уж, увольте. Чтоб я так знал про болячки под мышкой, как я знаю о технологии дойки птиц…

— Ты камень! — Мерл внезапно замолкает.

Аба видит, как жена вдруг прислоняется к раме окна, закрывает лицо руками. Да, пришел черед слезам. Он не выносит ее слез.

— Извини, — тихо говорит он.

Мерл поспешно вытирает лицо, ресницы мгновенно просыхают. Всхлипывая, она требует:

— Ребенка надо срочно спасать. И чтоб комар носа не подточил! Чтоб петух не пропел, как говаривала бабушка. Словом, сейчас придет Петр Сергеевич. Я его уже пригласила, дорогой.

Мерл — прекрасная мать. Мерл — неугомонная женщина. Внутри Мерл бьет неиссякаемый фонтан предприимчивости. Она готова выдержать любые возражения Абы. Она готова ответить ему на любой вопрос, но он безмолвствует.

— Торчишь тут как пень, — уже успокоенно произнесла она. Две морщинки, итог борьбы, предательски выступают около губ, делают ее старше на десяток лет. — Пришли сюда дочь. Сам можешь не возвращаться.

Она уперлась взглядом в спину удалявшегося мужа.

Высокая, статная, в коротеньком халатике и тапках на босу ногу, Таня порывисто влетела в комнату, остановилась напротив матери, устремив на нее свой кроткий взгляд.

Мерл положила пухлые руки на плечи дочери, привлекла ее к себе.

— В чем дело? Папа не в себе…

— Ты мне веришь, доченька? Скажи, веришь?

— Ну, мама…

Мерл обняла дочь за талию, крепко сцепила пальцы, внимательно посмотрела в ее тихие, всегда спокойные, как у отца, глаза:

— Страшно — туда?

— Немного боязно. Начинать, наверное, всегда нелегко. Не волнуйся, мама. Другие едут, и я не пропаду.

— Ты у меня одна-единственная, Тайбелэ.

Девушка старалась не смотреть на мать. Мерл расценила это по-своему.

— Можно остаться дома. Я все узнала. Нам нужен свободный диплом, — Мерл перешла на шепот, словно раскрывала дочери великую тайну. — Получи его и гуляй на все четыре стороны. Ни тебе тайги, ни тебе вечной мерзлоты.

Уголки Таниных губ дрогнули. Казалось, она улыбается.

— У меня нет оснований на свободное распределение.

— Основания не ждут, основания завоевывают. Как милости от природы. У тебя есть прекрасный шанс. Ты понимаешь, о чем я говорю? Мужа с женой не разлучают. Выйди замуж.

Таня упрямо молчала. В этом молчании Мерл почувствовала непривычную для девочки решительность, отказ.

— Конечно, — Мерл выпустила дочь из своих объятий, — ты получила хорошее воспитание, можешь и покапризничать. Вот радости-то! Спасибо родному институту за доверие! Шалеешь от собственного героизма. А я так скажу: нет в тебе воли.

Таня медленно произнесла:

— Может, ее, этой воли, нет сейчас, оттого что у тебя всегда ее слишком много. И на меня хватало, и на папу.

Мерл изумленно наблюдала за дочерью. Она с трудом подавляла раздражение, прекрасно понимая, что сейчас не время для ссор: сгоряча девочка могла наломать дров.

— Я, наверное, большая дура, — смиренно произнесла она. — Но кто еще в этом мире желает тебе большего добра, чем родная мать? — Она ласково приподняла подбородок дочери, нежно гладила мягкими пальцами ее черные блестящие брови. Голос Мерл был тих и доброжелателен: — Не обижайся на меня. Я виновата в том, что Петр Сергеевич перестал приходить к нам. Я отвадила его. Ты знаешь, меня пугала разница лет. Думала, что он староват для моей красавицы. Но муж и должен быть старше жены. Вот я старше твоего папы, а что в этом хорошего? Конечно, Петр Сергеевич не иудей… Но в наше время все так смешалось. Словом, и это не препятствие. У него масса достоинств, а главное — тебя любит…

— Хватит, мама.

— Почему ты так? Когда-то все равно замуж надо выходить. Он в тебе души не чает. И с положением человек, не мальчишка какой-нибудь. Авторитетный специалист, хороший инженер. Ведь сама мечтала о нем.

Таня нетерпеливо передернула плечами, устало спросила:

— Чего ты от меня добиваешься?

— Согласись — и будешь счастлива. Это судьба. Сегодня он сделает тебе предложение. Ну, не согласна на настоящий брак, устроим фиктивный. Получишь свободный диплом, и все вновь встанет на свои места. Порази гром всех врагов этого дома…

Мерл заметила, как щеки Тани заливает румянец. Дочь еще не могла владеть собой, она все еще была очень наивна. О какой Якутии может идти речь!

Таня была в нерешительности. Она испытывала неловкость, смущение: Петра Сергеевича она обидела незаслуженно, зря. Она причинила ему боль. Вряд ли он придет…

Он пришел. Его скуластое, толстогубое лицо выражало состояние смятения и незащищенности. Она чувствовала, как ее захлестывает жалость. «За что его казнить? За то, что любит? И полюбит ли еще кто-нибудь меня так, как он?..» — рассуждала девушка. Ей было жаль и его, и себя.

— Твоя мама… Мама ваша, Татьяна Абовна, пригласила меня…

Лицо ее казалось ему враждебным. Не сразу дошла до него оброненная Таней фраза: «Дышать нечем». А когда понял смысл сказанного, бросился отворять окно. Надвигалась гроза. Низко над землей нависла туча. Свежий ветерок играл Таниными волосами. Петр Сергеевич подошел сзади, робко коснулся губами кончика ее уха. Она не шелохнулась.