Глава 20

Рисунок показали мне неожиданным образом, когда мы сидели в холле, ожидая ужин. С бокалами аперитива в руках — чего-то невыносимо горького, приторно-сладкого и невкусного, мы сидели в креслах, когда тот водитель внес мольберт, укрытый тканью. Антонио встал с кресла и попросил внимания.

Ткань упала, открывая рисунок. Я замерла, вглядываясь в него. Это был, действительно — просто набросок. Маэстро немного, очевидно, добавил потом к тому, что успел нарисовать на выставке. И я, вглядываясь в женщину, изображенную на нем, начинала понимать, что во мне особенного, отличающего от других. Это было предсказуемо. Он увидел во мне, в моих движениях ту самую грацию, изысканность и пластику движений, присущие всем иномирцам. И подчеркнул ее, выставив напоказ.

У женщины на рисунке лицо было узнаваемо, но все-таки не закончено, а вот контуры тела, почти не укрытого на его рисунке одеждой (платье было только обозначено штрихами), линии рук, скрещенных лодыжек… Это было прописано подробно и умело. Чистые, изысканные линии руки, длинные тонкие пальцы, изящная кисть, небольшая ступня, изогнутая подъемом каблука… это было красиво. И обводы груди, которую он освободил от белья, угадав форму, и мягкая округлость бедра, изогнутость стана в легком повороте — мы все смотрели, как зачарованные. Удивительный мастер! Потом, после нескольких минут молчания, Маэстро заговорил:

— Я не смогу отдать вам этот рисунок, Арианна. И на то есть причина. Я оставил его почти без изменений, здесь все, что я успел. Разве что немногое добавилось после моей попытки продолжить. Она не увенчалась успехом. Я пробовал рисовать вас по памяти и глядя на фотографии. Многочисленные, надо сказать. У меня ничего не получается…

Я извел кучу бумаги и остался с одним этим наброском, даже не закончив лицо — боюсь испортить его. Но я вижу, что успел ухватить и передать мое впечатление от вас тогда. Я рисовал многих женщин… Не в обиду будь сказано — их лица иногда и превосходили ваше в своем совершенстве. Но то, что я увидел именно в вас, я передал точно. Сейчас я и сам понимаю это. Я больше не стану рисовать вас. Но буду черпать в этом рисунке вдохновение снова и снова. И очень надеюсь на такие вот приятные встречи с вами в дальнейшем. Прошу вас всех к столу — нас приглашают, — неожиданно закончил он свою речь.

Я понимала, что обязана всеми теми своими достоинствами, которые он увидел во мне, только своему происхождению. И это немного разочаровало, но и успокоило почему-то.

Этот замечательный вечер продолжался. Мы говорили много и о многом. Я отвлеклась ото всех своих проблем, наслаждаясь разговором. Алессио ненавязчиво ухаживал за мной, деликатно демонстрируя мужской интерес. Этот интерес был неожиданно приятен, я наслаждалась им… Наверное, мне необходимо было снова почувствовать себя просто женщиной, а не стабильно… жертвой обстоятельств и своей неудобной внешности.

Так получилось, что мне не пришлось узнать этого приятного периода. Почувствовать просыпающийся интерес мужчины, принимать ухаживания — сначала несмелые, потом более настойчивые. Не получилось самой пережить все это — волнение, интерес, приятные переживания и эмоции, связанные с просыпающимся чувством. В этом плане иномирцы многое теряли, были лишены целого пласта восхитительных переживаний. У меня все было просто: поцелуй — разочарование, второй поцелуй — постель. В постели было хорошо, но у меня не было этого, когда — “слегка соприкоснувшись рукавами”…

И сейчас я просто кожей чувствовала взгляды Алессио, ставшие длинными и внимательными… Он старался поймать мой взгляд, и сам смотрел немного растерянно и вопросительно. Когда мы только познакомились, он был спокоен и уверен в себе, смотрел слегка снисходительно — избалованный женским внимание мужчина. Сейчас же притих как-то и пристально наблюдал за мной, словно погрузившись в себя и став немного рассеянным. Это можно было объяснить чем угодно. Но я как-то уверенно знала, что все эти перемены связаны со мной. Что я всерьез заинтересовала его и сейчас он думает об этом, решает что-то для себя… Это волновало, делало меня увереннее в себе, отодвигало беды и неприятности, давало надежду, что не с ним, конечно, но когда-нибудь и с кем-то я буду, наконец, счастлива… Что все у меня будет, как у людей — нормально, понятно, предсказуемо… Я старалась пока гнать эти мысли.

Дария неожиданно оказалась очень интересным собеседником, и я услышала рассказ о судьбах многих людей той волны эмиграции, которая вынесла ее семью на землю Италии. Там было мало хорошего и очень много плохого. Но рассказывала она интересно — заслушалась не только я.

Поздним вечером, почти ночью уже, все разошлись по своим комнатам. Я разделась, приняла горячий душ, посидела немного на кровати, потом опять оделась и тихонько вышла на террасу. Я неплохо выспалась днем. И сейчас боялась, что вместе с бессонницей вернутся все мои переживания, испортив хорошее настроение, которое принес приятный вечер — тоска уже давала знать о себе. Мне нужны были еще впечатления, снова нужно было утомить себя, заставляя отвлечься.

В Италии еще не похолодало по-зимнему. Но и не стало слякотно, как поздней осенью. Мне, в моей короткой шубке, было хорошо этой ночью. Темное южное небо было затянуто светлыми ночными облаками, отражающими свет большого города — уличных фонарей, неона рекламы, вывесок, подсветки памятников архитектуры. Мутная луна почти не освещала террасу, едва пробиваясь сквозь вытянутые облачные пряди. Когда глаза привыкли к убогому освещению, я смогла оценить вид с террасы на участок — сплошная романтика. Никакой японщины, валунов и ручьев — только изысканность и немножко грусти. Как так можно было передать настроение в ландшафте — оставалось загадкой. А, возможно, просто сказывалось время года и мое настроение…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я раздумывала — а что, если пойти побродить там, чтобы рассмотреть все подробнее? Слишком темно и поэтому мало видно отсюда. В то же время, было страшновато — не сработает ли какой-нибудь датчик движения, включив сигнализацию и потревожив сон хозяев? Я уже почти решилась на прогулку, когда в помещении за моей спиной кто-то прошел, заслонив собой на мгновенье источник света — слабую ночную подсветку в большом холле. Краем глаза заметила, как мелькнула высокая мужская фигура, но точно — не Антонио. Тот был более худым — почти тощим.

Я не успела ничего рассмотреть, как свет погас и мужчина вышел ко мне на террасу. Я отвернулась от него — глаза привыкали к новому освещению. И не оборачивалась. Кто это мог быть, кроме Алессио? Мужчина подошел ко мне вплотную, и я не возмутилась, наоборот — замерла, закрыв глаза. Что это было — я не знала… волшебство какое-то… момент настроения? Казалось, что меня окутывает его аура, тепло, его приятный незнакомый запах. Он опустил руки на балюстраду по обе стороны от меня. На секунду показалось…но нет — сильная рука, нервно вцепившаяся в камень ограждения, была без повязки.

Это был он — мой персональный Мэл Гибсон… на сегодня… на сейчас… на одну ночь… Если он только захочет… А мне нужно было это, просто необходимо. Я немного помедлила и решительно развернулась к нему, прикрыв глаза от неловкости, которую все же чувствовала. Бросило в жар… стыдно… сладко… Руки сами потянулись… не оттолкнуть — обнять. Вдохнула глубоко пару раз, как перед прыжком в воду. Запрокинула голову, подставляя губы…

И он поцеловал меня… обхватив так же решительно, жестко и требовательно. Вжал в себя, впился в губы, сминая их и неожиданно делая больно. Потом ослабил натиск в ответ на мой болезненный стон, и этот поцелуй… я испытала немыслимое, сумасшедшее наслаждение, изысканное и ошеломляющее. Качалась на каких-то волнах, голова кружилась, в ушах шумело. Цветные круги плыли под закрытыми веками, тепло растекалось по телу, затрагивая и душу, заполняя ее светлой радостью, ликованием, восторгом… Воздух в легких закончился — я не дышала все это время, наслаждаясь ощущениями, немыслимой силы эмоциями. А мужчина оторвался от моих губ и немного хрипло, голосом Ярослава сказал: — Дыши, Арина, дыши уже.

Я замерла. Ступор… шок… мой хриплый вдох… В сумраке террасы опять раздался его слегка прерывистый, взволнованный голос:

— Я признаю… что был неправ тогда, позволив манипулировать собой чужому, заинтересованному человеку. Я сделал выводы и пересмотрел свое окружение… Я виноват, что самоуверенно рисковал нами, но я тогда был абсолютно, совершенно, безоговорочно уверен, что справлюсь, потому что люблю тебя с немыслимой силой. Я признаю свою вину. Но! Этот поцелуй ты точно собиралась подарить не мне, милая, а может и не только его… и теперь мы квиты, какие бы выводы ты ни сделала до этого.

И еще я понял… сама ты, Арина, не подойдешь ко мне никогда из-за своего дурного, упертого характера. Я устал ждать и не собираюсь больше пускать все на самотек, позволяя тебе делать ошибки. Я уже предупредил, что свое не отдам. И если нужно было сделать выбор за тебя — я его сделал. Ты моя и только моя — запомни это. Ты уходишь со мной сейчас?

— Вещи… — проблеяла я, пытаясь прийти в себя от его внезапного появления и этой речи, и мыслить разумно.

— Мои ниндзя заберут, — последовал ответ, — ты согласна уйти?

— Да, д-да… — Мы, продолжая обниматься, сделали несколько шагов к дому, меня бросило в жар, потом — в холод, повеяло теплом жилого помещения. Ярослав бормотал уже в полной, абсолютной темноте:

— Где же эти подсвечники? Темно, как у негра…

Я потерянно пролепетала: — Выключатель, ты выключил…