Глава 18
Я согласилась и он ушел. Что тут можно было сказать или сделать? Он разжевал мне все и положил в рот, образно говоря, как слабоумной. Умный дядька и очень опасный. От него просто мороз шел по коже. Я не сомневалась, что он костьми ляжет, чтобы не допустить меня на трон. Как будто я к этому стремилась…
Я действительно сразу не поверила ему, что Ярослав отказался от меня. Но это его предложение посмотреть… я посмотрю. Чего-то такого я и ожидала, никак не решаясь сделать шаг навстречу. И то, что, похоже, оказалась права, меня совсем не радовало.
Я опять потянулась к нему, я решилась, больше того — я поверила. Он убедил меня и словами и действиями в своем чувстве. Возможно даже, что он был искренен тогда, но сейчас соблазн оказался слишком велик — трон, власть, экзотика, сказка. Он согласился с этим их обнюхиванием и даже поцелуем? Это меняло все. Если это правда, то смысл настаивать, как тот сказал? Нет никакого смысла. А то, что внутри все сжалось и замерло, готовясь болеть…
За мной пришли через некоторое время. Несмотря на настоящую ситуацию, я все равно чувствовала себя неловко рядом с мужчиной, сопровождающим меня — немытая, нечесаная, босая, в жутком одеянии, пропахшая вонью этой камеры. Это унижало, хотя и не зависело от меня.
Мы прошли довольно длинным путем по коридорам этой то ли тюрьмы, то ли крепости. Вокруг поднимались темные каменные стены. Двери, окованные металлическими полосами, встречались редко, как и отходящие в стороны узкие коридоры. Камень пола не просто холодил босые ноги, а буквально вымораживал все внутри, проникая к сердцу.
Вошли в небольшую темную комнатку, он предложил мне табурет и показал окошко, в которое я могла наблюдать церемонию. Я села, поджав замерзшие ноги. Просторный зал, просматривающийся из окна, пока был пуст. Мы ждали. Потом послышался отдаленный шум, шаги, разговоры и в зал вошли люди.
Ярослав в джинсах и свитере смотрелся экзотично на фоне то ли колетов, то ли жилетов, пышных рукавов рубах и бархатных штанов. Он осматривался и, судя по всему — нервничал. Мой Ярослав… Я впилась в него взглядом, затаив дыхание. Всей душой тянулась к нему и мысленно просила спасти меня… не бросать. Не верю, не верю, черт возьми! Не может он!
А он, оглядываясь, заговорил о чем-то с окружающими его мужчинами. О чем был разговор — я не слышала. Только гул, отдельные звуки. Ему, похоже, предложили сесть в кресло. Он сел. Прошло некоторое время в ожидании, потом дальняя дверь открылась и в зал вошла девушка. Я замерла, заледенела, оцепенела, застыв на своем табурете. Что-то в груди разом ухнуло вниз, сжимая, придавливая внутренности, стягивая их тугим узлом…
Это была милая девушка… и двигалась она, как все они тут — грациозно и плавно. На вид лет шестнадцати — семнадцати, по их законам — еще ребенок. Она была одета в великолепное платье, наверняка очень дорогое. И его светлый цвет, и целомудренный крой подчеркивали и заявляли ее невинность, как и скромная толстая коса, перекинутая через плечо. Она не поднимала глаз, прикрывая их ресницами, но черты ее лица были чистыми и приятными. Она прошла и стала перед Ярославом. Он молча смотрел на нее. А я медленно умирала, глядя на это. Я начинала верить тому мужику и …отчаянно надеялась все еще на что-то.
Ярослав встал, подошел к девушке и медленно наклонился к ней, очевидно пробуя на вкус аромат ее тела. Замер. Я не дышала… Он поднял ее лицо двумя пальцами, заставив взглянуть на себя, и потянулся к губам… Припал длинным поцелуем.
Я встала с табурета, молча пошла к выходу. Так же молча прошла обратный путь до своей камеры. Ее заперли опять, мужчина ушел. Казалось, что тот холод каменных плит пола дошел, наконец, до головы, выморозив там все и не давая полностью осознать то, что случилось. Иначе как я еще держусь?
Надо бы биться головой о стену, кричать, плакать, выпустить из себя эту невыносимую боль. А я ходила по камере с сухими глазами и уговаривала себя — у меня есть Мирослава, есть папа, мама. Они — мое все. Я найду Лизку, и она вернет меня к жизни, расставив все по своим местам и назвав правильными словами. Да я свяжусь с Антонио и он… что он? Не знаю, посмотрим — что? Но так случилось, что он — один из якорей, который меня держит. Тем своим уважительным и трепетным отношением. А это — жизнь, так бывает… Плохо, что часто, но время лечит — я знаю это.
Дверь в камеру распахнулась, и в нее ворвался Ярослав. Я молча смотрела на него, стоя у стены. Он кинулся ко мне, обнял, прижал к себе. Руки у него дрожали. Я не двигалась, опустив свои. Тот мужик стоял за его спиной и смотрел на меня.
— Аринка, с тобой все в порядке? Скажи, не молчи, пожалуйста. Что с тобой сделали?
— По голове ударили, довольно сильно. Сотрясение мозга, скорее всего. Поблевала немного, а так — все в порядке, — глухо выдавливала я из себя.
— Кто? — развернулся Ярослав к сопровождающим, — кто, я спрашиваю?
— Исполнитель, Ваше Высочество. Мы сожалеем, что так получилось, уже принесли свои извинения. Она поняла необходимость данного…
— Кто, мать вашу, отдал распоряжение ударить ее? Я спросил!
— Я, Ваше Высочество. Но это был вынужденный…
— Ты понимаешь, что … если сейчас ты уйдешь, и я тебя больше никогда не увижу — будешь жить.
Мужчина коротко поклонился, прижав руку к сердцу, и вышел, внимательно взглянув напоследок на меня. Меня захлестнула паника. Не очень соображая, что говорю, я дернулась в руках Ярослава:
— Он угрожал жизни Славки, если я не откажусь от тебя, — вырвалось у меня.
Ярослав отстранился, вылетел за дверь, и оттуда послышалось его: — Взять! В крепости есть палач? Рубите голову! Проверю через полчаса. Исполнять! Будет вам король, — добавил уже тише дрожащим от ярости голосом.
Вернулся, опять обнял меня. Голос подрагивал.
— Я чуть с ума не сошел… Думал, что ты у машины, кинулся за одеждой, а там гардеробщик на полу под стойкой. Два плюс два сложилось быстро. Меня задержали там… Я его чуть не задушил, суку, зато теперь тут. Что ты молчишь, тебя не били, почему ты в таком виде? Кто ее сюда посадил? Н-ну, будет вам король, уроды.
Я вывернулась из его рук.
— Отпусти уже меня домой, Ярослав. Там и приведу себя в порядок. Я уже не могу здесь, видеть тебя не могу. Скажи, пусть отправят. Если можно — к родителям.
— Арина, что с тобой? Тебе плохо? Что ты несешь?
— Ярослав, мне показали ту церемонию. Все это обнюхивание и поцелуй ваш. И я прошу тебя — отпусти скорее, смотреть на тебя тошно!
— Артем, проводи нас в нормальную комнату, дай возможность Арине привести себя в порядок. Только без этих ваших фокусов. Если с ней что-нибудь случится — палач во дворе, мужик.
— Ты совсем идиот?! Я сказала — отпусти меня! Что ты несешь сам? Какой палач? Иди к своей девке, обнюхивайся, облизывайся, видеть не могу тебя! Я минуты лишней тут не останусь, я тебя ненавижу, убирайся к черту отсюда!.. — Оно рвалось из меня уже неконтролируемо, я не могла остановиться. Ярослав скрутил меня своими руками, не давал двинуться, а я рвалась, кричала, обзывала… Он бормотал мне в волосы, иногда до мозга что-то доходило: — С-суки, убью на …, всю, твари… сейчас…вас, ублюдки… Довели, бл…ь, со своим миром долбанным. Ладно…
Постепенно истерика отступала, меня переставало трясти, всхлипы прорывались реже, заставляя дергаться всем телом. Я опять попыталась отстраниться, со злостью высморкалась в подол. Ярослав оглянулся на свою свиту, как будто только сейчас вспомнив о них: — Пожалуйста, выйдите все, оставьте нас одних.
— Арина, ты в состоянии меня выслушать сейчас?
— Пошел на…
— Тихо! Я спросил, ты можешь сейчас мыслить адекватно, разумно?
— Не могу!! Пошел к черту, отвали от меня, наконец! Сколько…
— Арина! Выслушай ты. Что тебе стоит просто выслушать?
— Да пропади ты пропадом, слушала уже, хватит! Иди ты…
— Пойду! Когда все скажу! А сейчас слушай! Ты сказала, что теперь на мне огромная ответственность за твою жизнь. Что ты не перенесешь предательства или моей гибели. Я чувствую так же и поэтому поверил тебе. Ты не знаешь, но я еле выжил тогда и я тоже не понимаю природы этого безумия, ничего не знаю об этом. Они сейчас рассказали мне, что ты не одна можешь вызвать это во мне, что есть еще варианты и то, что это когда-нибудь произойдет — гарантированно. И черт их знает…
Если это так, и ты будешь уже привязана ко мне этим поцелуем и этими их ожерельями, а я по этой их природе не смогу устоять перед другой, то ты погибнешь. Это — если я не смогу себя контролировать, а я не знал — смогу ли. Я ничего не знал! Что это, насколько сильно ломает волю, меняет приоритеты? А они убеждали, что есть вариант, который сведет меня с ума наверняка — эта девочка. Мне нужно было проверить, насколько это опасно для нас, насколько адекватен я буду после этого их приворота.
Пока ты не привязана ко мне, пока ты просто любишь, а не сходишь с ума, как я по тебе. Ты тогда просто возненавидела бы меня, но выжила бы. Я согласился на это обнюхивание, на эту дикость, чтобы проверить. Девочка вкусно пахнет — снегом и фиалками, будь проклята эта их особенность. Мне нужно было проверить, устою ли я и каково будет действие поцелуя, если ее запах тоже привлекателен для меня. Я рисковал, Арина, но не твоей жизнью!
Она ничего не пробудила во мне, с чем я не справлюсь. Ничего! Чужая, незнакомая, перепуганная девочка, почти ребенок. И ее невинность мне по фигу! Были у меня и не распечатанные, и не раз. Это не важно, если не ценно для тебя, просто мороки больше. Ты понимаешь, о чем я говорю? Мне она не нужна, вообще не нужна. Мне нужна только ты и если это их не устраивает, то и флаг им в руки! Мне не нужна другая женщина и дети от нее не нужны и к черту чистоту крови! Не хотят менять традиции — пусть ищут другого короля. Мне по фигу их корона!