— Но… Но как такое возможно?

— Вы позволите мне закончить?

— Конечно, сэр. Простите.

Помедлив несколько секунд, адмирал продолжил рассказ.

— К счастью, этот дьявольский нацистский план по захвату власти над миром провалился в самый последний момент… несмотря на поддержку весьма могучего союзника, который, однако, сам того не желая, способствовал осуществлению этого плана.

— Могучий союзник? И кто же он?

Годфри пристально посмотрел на коммандера; на лице его не было даже тени улыбки.

— Мы.

— Как вы сказали?

— Это долго объяснять, к тому же я не знаю всех подробностей, однако нацистам удалось обмануть высших правительственных чиновников, заставив их поверить, что они собираются напасть на Соединённые Штаты, чтобы вынудить их ввязаться в войну, чего те делать не собирались… На самом же деле их цель состояла в том, чтобы полностью опустошить Соединённые Штаты, прежде чем они успеют вступить в войну.

— Просто не могу поверить, — прошептал Флеминг. — Получается, что мы помогали нацистам. Это же… просто немыслимо!..

— Мы обсуждаем гипотетическую возможность, — уточнил Годфри. — Не забывайте об этом.

— Конечно, конечно… — коммандер все ещё не мог поверить словам своего начальника, однако все же спросил: — Но… какое отношение это имеет к операции «Почтальон»?

Адмирал пожал плечами и вновь повернулся к карте; казалось, он внимательно изучает африканский континент.

— Возможно, и никакого, — задумчиво протянул он, словно отвечал сам себе, — а быть может, самое непосредственное. Во всяком случае, мне известно, что она напрямую связана с содержимым трюмов итальянского судна, который они хотят украсть. И кстати, я уверен, что именно поэтому они меня и не пригласили, — он повернулся к Флемингу. — И вот тут в игру вступаете вы.

— Я? — удивился Флеминг.

— Ни Мензис, ни Нельсон мне не доверяют. То есть, правильнее сказать, не верят, что чувство патриотизма перевесит мои нравственные принципы. Так что вам предстоит сделать то, чего не могу сделать я; иными словами, если перед нами закрыли двери, мы влезем в окно.

— А премьер-министр, сэр? — напомнил Флеминг. — Почему бы вам не пойти к нему и не рассказать о ваших опасениях? Уж перед ним-то все двери открыты.

— Мы не можем этого сделать.

И тут до Флеминга дошло, что Годфри сказал о себе во множественном числе. Это означало, что Флеминга, нравится ему это или нет, только что приняли в ряды этого маленького заговора.

— Я до сих пор не знаю, на чьей он стороне, — добавил Годфри.

Флеминга изумлённо вытаращил глаза.

— Вы полагаете, Черчилль знает?..

Годфри едва заметно пожал плечами.

— Он такой ярый патриот и так ненавидит нацистов, что мне страшно подумать, насколько далеко он способен зайти, лишь бы выиграть эту войну. Есть… некие вещи, которые, как я считаю, должны быть важнее любых военных или политических соображений.

— Такие, как нравственность, — сказал Флеминг.

— Да, нравственность, — подтвердил Годфри.

— Для меня нравственность значит больше, чем даже чувство патриотизма, — заметил Флеминг и, немного помедлив, спросил: — Но скажите, чем кончилась эта нацистская операция? Полным провалом? — он слегка прищурился. — Благодаря вашему вмешательству?

Адмирал решительно покачал головой.

— Нет-нет, никоим образом. Я узнал об этом, разумеется, по неофициальным каналам. На самом деле массовое убийство предотвратила кучка контрабандистов, в последний момент им удалось сорвать этот ужасный план, которому мы, к сожалению, способствовали.

Флеминг растерянно заморгал.

— Контрабандисты? — изумлённо поднял брови он. — Вы шутите?

— Никоим образом. Именно этих нарушителей закона мы должны благодарить за то, что Гитлеру до сих пор не удалось устроить пикник в Гайд-Парке.

Если бы он это услышал не из уст адмирала Годфри, Флеминг мог бы дать руку на отсечение, что все это — не более чем мистификация. Очередная бредовая теория заговора — одна из многих, что ходили по улицам Лондона с самого начала войны — скажем, вроде той, что у нацистов имеется военная база на Луне, или что Рузвельту было известно о нападении японцев на Гавайи за несколько дней до этого события.

Но этот суровый угрюмый человек не был ни фантазёром, ни доверчивым простаком. Более того, Флеминг не знал более правдивого человека, чем адмирал, а потому весьма вероятно, что, несмотря на свою неправдоподобность, все сказанное правда.

— Если бы я вдруг решил написать шпионский роман — сомневаюсь, что смог бы придумать настолько неправдоподобный сюжетный ход, — вздохнул Флеминг, покачав головой. — И что же сталось с этими контрабандистами? — поинтересовался он. — Удалось ли им выжить?

— Кажется, удалось, — кивнул адмирал. — Во всяком случае, большинству из них, насколько мне известно. Собственно говоря… я слышал, их спасли после кораблекрушения посреди Атлантики после того, как их судно затонуло, протаранив немецкого корсара, и теперь они поступили на службу в Управление морской разведки военно-морского флота Соединённых Штатов.

Флемингу пришлось приложить немало усилий, чтобы скрыть недоверие.

— Вот как? — спросил он, стараясь подавить скептицизм. — Значит, теперь они — тайные агенты?

Словно не услышав этих слов, Годфри провёл рукой по подбородку и продолжил:

— Насколько я помню, у судна какое-то испанское название, совершенно непроизносимое. А его капитан… то есть, главарь банды — бывший моряк из Бостона. А также ветеран батальона Линкольна, воевавшего в Испании во время Гражданской войны.

— Так он американец?

— Ну да. Кажется, его зовут то ли Рипли, то ли Ридли, или, может быть, Райли… — задумчиво протянул он. — Крепкий орешек, мне кажется.