Слуги ворчали, ведь как так, так было принято! Если мы некрасиво и тихо проведем эту чудную ночь, то как бы нас не засмеяли соседи! Слуги, увы, слишком много болтают. Но нашим слугам не хотелось уступать перед слугами других господ. Не имея своего богатства, слуги иногда хвастались роскошью своих хозяев и даже сравнивали их друг с другом. Если уж своими глазами покоев чужих не видели и празднеств — не всех же из них отправляли посыльными к соседям и на другие линии — так хотя бы обсуждали и сравнивали приготовления: сколько рулонов шелка ушло, какой новой утвари прикупили, какие одеяния пошили, сколько заказывали молитв…

Мы все же отпирались и праздновать не хотели. Мне даже пришло посланье от госпожи Северных покоев, чтоб в эту ночь я вела себя тихо и скромно — болеет наш господин, пускай отдохнет спокойно.

Но кто-то из старых слуг нажаловался на дам поместья отцу. Что мы решили не отмечать это роскошное полнолуние. И хозяин мой велел слугам передать всем господам в усадьбе, чтобы не стеснялись отпраздновать ночь полной луны как можно прекрасней. И сам обещал выбраться из постели и сыграть нам что-нибудь на флейте.

И мы любовались луной всю ночь. Слагали стихи, услаждали слух музыкой. Отец еще не должен был много ходить. Поэтому мы по очереди играли друг другу на инструментах — и в ночной тиши музыка долетала из одних покоев в другие, связывая наши души. Один смолкал и, чуть погодя, начинал играть другой. Вдвоем сразу играли только отец и госпожа из Северных покоев, дерзнувшая прильнуть к его пронзительной флейте нежными сочными переливами от струн своего кото.

И даже я сыграла.

Чужая служанка, которую я еще не видела, принесла мне стих от отца на красивой светлой бумаге:

«В небе осеннем

Сияет луна.

Налились белым светом

Капли росы,

Жемчугами блестят»(15)

Я велела принести мне еще светильников — и выбрала лист самой красивой бумаги, что у меня была, белой с золотыми блестками, выданной родителем для особо торжественных случаев. Кому как не ему мне писать послание на бумаге с каплями золота?..

И я написала отцу стихотворение на ту же тему, из тех, что знала:

«Гуляет ветер

По полям осенним,

Бросает на землю

Капли росы, ожерельем

Застывшей на стеблях»(16)

Но, впрочем, еще я хотела намекнуть, чтоб мой отец, когда поправиться, вновь зашел ко мне, чтобы поговорить со мной. И только потом подумала, что он мог и решить, будто я требую у него новых подарков — и испугалась. Отец мой был еще болен, он пострадал серьезно, а я… Я будто бы дерзко требовала у него подарков!

Если не считать моего внезапного смятения, то это была чудная ночь, полная небесной красоты и музыки. И даже я решилась сыграть одну мелодию на кото, когда притихли другие музыканты, быть может, устав. И почти сразу же за мной повторило мою мелодию бива, кажется, принадлежавшее отцу. И сыграло сразу за тем иную мелодию, мне не знакомую. И тишина застыла между садов и зданий усадьбы как-то требовательно. Я велела Мурасаки принести мне и бива — и, стараясь играть как можно лучше, попыталась повторить ту мелодию, прежде совсем неизвестную мне.

Отец мой поправился — и даже зашел с визитом в мои покои — он правильно истолковал намек моего послания, что я мечтаю вновь его увидеть. Правда, сопровождающие его слуги и дары мне тоже принесли, поставили возле меня, прежде чем удалиться. Увидев подарки, я испуганно вскричала:

— Мой господин, я совсем не имела в виду, чтоб вы…

— Я и не подумал об этом, — отец усмехнулся, — Но мне в радость одаривать мою дочку. Не лишай меня такого удовольствия! В конце концов, я много лет скорбел, будучи лишенным такой возможности. И счастлив был несказанно, узнав, что одна из моих возлюбленных подарила мне дочь. Жаль, что твоя мать не дожила до новой встречи со мной.

Отец не сказал, почему не навещал нашу усадьбу столь долго. Да и я не посмела бы спросить о том. Поэтому лишь грустно улыбнулась, добавив, что жаль, что моя мать скончалась так рано. И начала разглядывать его подарки.

Он подарил мне новую лаковую шкатулку, черную, с золотым журавлем. И несколько листов изумительно красивой бумаги для писем и брусок туши из Китая, оставляющий чуть зеленоватый след, когда ее смачивали водой. Тушь попросил сохранять для особо важных посланий и особо важных людей. И я тихо пролепетала, что так и будет. Он принес мне дорогой подарок! О, как я была рада! Но, впрочем, еще больше радовало меня, что обошлось, что мой господин поправился!

Мой господин сыграл вместе со мною, прежде чем уйти: я на кото, он — на флейте.

Но другое беспокойство не оставляло меня. Я мечтала, чтобы тот молодой незнакомец забыл о моем постыдном поступке, о том, как я выглядела.

Туда, где желтые

Патринии покрыли землю,

Тебя не позову.

Смятые цветы

Нас выдадут.(17)

В один из дней Восьмой луны опять начали сезонные чтения сутр. Сотню монахов высших рангов призвали во дворец Сисиндэн — и там они четыре дня подряд непрерывно читали Великую сутру Совершенной мудрости.

Но мне мудрости не хватало. Я снова вспоминала того незнакомца, который невольно увидел мое лицо. Я то молилась всем богам, которых знала, чтобы он забыл меня и никогда больше не вспоминал, то злилась, что он больше ни разу мне ни написал. Неужели же я была столь некрасива, что тот юноша посмел так быстро обо мне забыть?!

А написать самой ему было нельзя. Да и не будь это столь предосудительным, мне не было известно, кто он и откуда, так как я могла ему хоть что-то написать?..

Как набирают силу

Летние травы,

Растет любовь.

Пусть скрыта будет

Дымом от курений.(18)

Мне ежедневно слали письма те, чьи послания мне были не нужны. И порой родитель мой принуждал меня отвечать. Увы, я не могла написать тому единственному, кому хотела. Кажется, эта та самая боль, которую люди зовут любовью?..

Настанет вечер –

Горю светлее светляка.

Но огонь души

Не виден никому –

И оттого так холоден любимый.(19)

Еще недавно я завидовала героиням повестей, мечтая испытать любовь. Теперь я почувствовала ее. И мне стало так же горько, как было им.

Еще безнадежней,

Чем цифры писать

На текущей воде,

Любить человека,

Что не любит тебя!(20)

Шла Девятая луна. Восхитительное время прохлады, особенно приятной телу после утомительной жары Седьмой и Восьмой луны. И не было тех неприятных ветров, которые часто дуют весной. Не шли подолгу дожди. Тихая, теплая или приятно прохладная погода. Высокое голубое небо, часто даже безоблачное.

Расцветали хризантемы. Краснели листья кленов в горах и в усадьбах. В горах — искры всевозможных красок, от золотых до багряных, пересыпанных зеленым росчерками хвойных деревьев.

В 8-ой день Девятой луны по всей нашей усадьбе, да, впрочем, и по всем усадьбам Киото, на всех линиях, прикрывали цветы хризантем кусочками ваты.

А на 9-ый день Девятой луны был Праздник хризантем. Вату, пропитавшуюся росой, сняли с цветов. И протирали ею лица, чтобы жить долго-долго. Ведь где-то в Китае один из монахов пил росу с хризантем — и обрел бессмертие. Из нас, конечно же, его никто не видел, ведь никто из нас не плавал за море, но мы все-таки верили в эту историю. Да просто укрепить хоть немного слабое тело — не чудо ли?..

На 9-ый день Девятой луны отца и других придворных пригласили во дворец Сисиндэн. Там их угощали ледяной рыбой из реки Удзи и хризантемным вином. Там они любовались хризантемами и слагали стихи.

Вернувшись домой, отец красиво написал стихотворение для всех домашних, входящих в нашу семью. Он, видимо, услышал его во дворце — и оно ему очень понравилось — и ему захотелось поделиться красотой с домочадцами:

«На земле

Цветет хризантема.

Но взгляни: словно

Звезда в небе осеннем

Зажглась»(21)

Почерк у нашего господина был изумительный, а бумага послания… Ах, какая красивая была эта красная бумага! И еще он вместе с посланием каждому прислал по кленовой ветке с изящными багряными листьями.

Листья осенние

Красят багрянцем

Склоны гор.

Но облака над пламенем

По-прежнему плывут.(22)

Однажды отец вернулся из дворца с сияющим от радости лицом. Едва только бросив на него взгляд сквозь штору между нами, поняла, что мной заинтересовался наследник. И тотчас получила словесное подтверждение моей догадке. Любая девушка моего круга, услышав это, несказанно бы обрадовалась. А я почувствовала глубокую горечь: теперь мне не быть с моим любимым.

На следующий день принесли письмо от наследника.

— Пришла и ваша весна, госпожа Хару, — как ни старалась Аой, я поняла, что служанка очень сильно мне завидует.

Но моя весна, наоборот, закончилась… и лето мое окончилось. Сейчас в моем сердце сметала листья надежд с деревьев моей мечты осень.

Какому богу

Молится ветер осенний?

Красные листья

Бросает, словно

Жертву приносит.(23)

И я как эти листья. Принесенная в жертву честолюбию своего отца и мимолетному увлечению наследного принца. Нет, я не питала надежд стать самой любимой его наложницей, затем — его женой. Ведь только одна станет матерью нового наследника. И что же другие?..

Вот уже оговорили дату, когда я войду во дворец.

Только раз полюбить –

И столько печали.

Какие же муки –

Кому довелось

Многих любить.(24)

Отец сиял от счастья, служанки наперебой поздравляли меня. Они говорили о весне, а для меня уже была зима.

Однажды на рассвете бессонной ночи ко мне подошла подозрительно притихшая Аой.

— Госпожа, не знаю и как поступить… — произнесла она, пряча глаза.

— Опять тебя уговорили стать посланницей? Тебе не совестно таскать мне все эти ворохи ненужных писем?

— Я знаю, каково любить без ответа, — ее голос стал почти не слышным.

Так вот отчего… У тебя милосердное сердце, Аой. Но как же ты жестока со своей госпожой!

— Знаю, что не должна отдавать вам это письмо, но мне кажется… вы его ждете.

— От того юноши, кто увидел мое лицо? — сажусь на постели.