Варенный рис, ослепительно белый в темной посуде. Суп. Три закуски. Соления из выращенных в Киото овощей: тонкие кусочки репы, замоченные в уксусе с морской капустой и красным перцем, а также баклажаны и сисо, приготовленные вместе. А потом я заметила перламутровые вставки на столике-подносе и, сдвинув тарелки, долго разглядывала это чудо, переливающееся радугой. Потом, вдруг подняв взгляд, увидела, что отец смотрит на меня и улыбается. И что-то господину, сидящему рядом с ним, шепнул.
Время шло. Я совершенствовалась в игре на кото и бива. Изучала образцы каллиграфии, принесенные мне отцом и училась их копировать. Училась подбирать ароматы. Разучивала стихи из антологий и семейных сборников.
Все наперебой восхищались мной. Но, может, просто я была единственной его дочерью? Может, поэтому?.. Хотя в словах приветливой госпожи Восточных покоев я как-то не сомневалась, да и к двум из моих пяти служанок я испытывала добрую привязанность.
Но, все-таки, я была единственной дочерью моего отца. Да, сыновья могут выслужиться на придворной службе. Они могут прославиться в музыке, поэзии, живописи. Но дочери — это самое ценное. Если отец найдет своей дочери богатого и влиятельного жениха. Он даже дедушкой следующего наследника престола стать может! Я слышала разговоры служанок, вольно или невольно. Я поняла, что даже девочка из провинции может стать полезной, если отдать ее в императорский дворец или за очень влиятельного сановника.
Порой в мое сердце проникали злые и обиженные мысли: «Не будь я единственной его дочерью, разве разыскал бы он меня?». Или же его позвала в нашу с матерью усадьбу моя кормилица, тайком, пока моя бедная мать еще была жива или, наоборот, когда ее уже не стало, чтобы отец мой приехал за мной, если не из любви к умершей своей любовнице, так хотя бы, чтобы позаботиться об их общем ребенке?..
Еще мать при жизни говорила мне, что у нас не осталось в живых родственников по ее линии. Вот как ее отец получил назначение на должность в дальней провинции, так вся его семья туда и переехала. Но ни дед мой, ни супруга его не выдержали суровой жизни в провинции. Как и двое старших братьев моей матери. Как и ее младшая сестра. Выжила только моя мама. Стараниями верных слуг, стойко терпевших все лишения и невзгоды, не ушедших к другим господам. Но слуги были старые. Какие-то из слуг умерли бездетными. А одной супружеской четы родились две дочери — и их отдали замуж, одну даже за господина из столицы, правда, невысокого ранга. Мать моя даже настояла на этом, чтобы хотя бы у дочерей ее верных слуг была спокойная жизнь. О, моя бедная добрая матушка! Но, впрочем, дочка другой супружеской четы, служившей у нас, замуж выходить и оставлять нас не захотела. Хотя и случился у нее роман с каким-то из проезжих господинов. Но моя милая Аой, моя кормилица, моя нянюшка, осталась с нами. Вот только, что стало с ее маленьким сыном, мне неизвестно: она и хозяйка нашей усадьбы не говорили об этом при мне, а я сама и не расспрашивала.
Ох, что я могу? Я просто женщина. Слабая. Беспомощная. Они все решат за меня. Разве что я прославлюсь в каком-либо виде искусства. Но нет, я скоро поняла, что я была самой обычной. Просто девушка из знатной семьи.
Дни текли. Отец все более и более гордился моими успехами. Ранее он строил планы, кто из аристократов достоин того, чтоб стать его зятем. Сначала шептался об этом с госпожами Северных покоев и Южных. Потом начал говорить даже при мне. Сначала тихо, а позже — громко.
Со временем мой родитель начал подумывать о том, чтоб ввезти меня во дворец. Говорили, что наследник престола уже всерьез увлекся одной из своих наложниц.
«И что же? — читалось на лице моего отца, — Так же спокойно, как оставил предыдущую, принц оставит и эту. И что до того, что они произнесли любовную клятву? Он легко произнесет ее для тебя, Хару. Ты прекрасна. Ты займешь все его сердце, всю его душу и более никого не пропустишь туда. Придет время, когда ты родишь нового наследника престола. А я смогу тогда серьезно влиять на императора».
Но я сама прекрасно понимала, что если наследник когда-то и оставит одну из своих любимейших наложниц ради меня, то спустя время он так же спокойно сможет оставить и меня ради другой дамы.
А мне тогда останется только тосковать о его былой благосклонности да радоваться его редким визитам, случившимся из вежливости или только из жалости. Но, быть может, он подарит мне дитя? Тогда я хотя бы смогу вкусить радости и тяготы материнства.
Я не мечтала о чем-то большом. Отец, увы, мне рано показал, каким переменчивым может быть пылкое мужское сердце.
Как-то вдруг в столице поползли слухи обо мне. Я все же подозреваю, что это отец мой устроил. Что-то сказал обо мне кому-то, такое… такое…
Неожиданно у меня объявилось множество поклонников. Они жаждали взглянуть на меня хоть украдкой, убедиться, так ли я красива, как обо мне говорят, проверить, так ли я талантлива, как шепчут слухи. Они испортили забор, сделав в нем пять дыр чем-то острым. И, судя по размеру, они туда ходили компаниями, подсмотреть, не пройду ли по тому внутреннему дворику я.
Отец, конечно, иногда отправлял слуг упрашивать подглядывающих господ не стоять за забором, но как-то не очень сразу. И иногда даже забывая прогнать их. Так что случалось, что по часу или по несколько мужчины, юные, зрелые или даже старые — но старые всех реже — за забором все-таки стояли, стояли да смотрели. Выжидали. Томились. Мечтали меня увидеть. И слуги наши те дыры не спешили заделывать. Но мне, впрочем, мой господин запретил ходить по тому дворику в ближайшие месяцы. А если очень уж понадобится, строго-настрого наказал лицо прикрывать рукавом или веером. Причем, веером самым дорогим из всех — веер мой отец у лучшего из мастеров столицы заказал.
Полагаю, отец был не последним, кто приложил руку к распространению этих слухов о моей несказанной красоте и моих нескончаемых достоинствах.
Спустя неделю или две все эти новоявленные поклонники осмелели и вздумали мне писать. Красивая бумага, роскошная вязь иероглифов, ветки цветов, приложенные к посланиям. Отец мне наказал в ближайший месяц молчать.
Я испугалась, что эти мужчины и юноши уйдут, разгневавшись.
Но нет. Они ходили часто, стояли, ждали, томились, мечтали…
И писем через месяц стало больше. Мне уже каждый день приносили десятки посланий от воздыхателей. Я не хотела даже смотреть на написанное. Шутка ли, столько всего прочесть и всем ответить! Отец читал все послания. Выслушивал сведения, собранные госпожами Северных и Восточных покоев через слуг. А мне он принес свитки с копией Манъесю — и велел учить стихи из этой антологии.
В конце Седьмой луны отец стал временами приносить чьи-то письма мне, велел читать и мне их и даже отвечать на них. Тем, кого он счел достойными переписки со мною. Уже настаивал, чтоб отвечала тем господам.
— Чтобы эти господа не сочли тебя жестокосердной, — говорил он.
— А другие сочтут, — заметила я из-за разделявшей нас ширмы.
— Что нам до них? — проворчал мужчина.
— Но отец, разве не мечтаешь ты, чтобы я отправилась во дворец? — спросила я растерянно, — К чему мне отвечать этим господам? Вдруг они будут слишком сильно мечтать обо мне?
— Чтоб они больше говорили о тебе, чтоб больше хвалили тебя, — ответил мой господин, степенно обмахиваясь красивым веером, — Тогда и наследник престола сочтет тебя интересной. Но, прежде чем передать письма служанкам, приноси их показать мне. Я прослежу, чтобы ты отправляла только написанное изящным почерком, на достойной бумаге.
— Но… мой господин… А вдруг кто-то из этих мечтателей умрет с тоски? Ведь у некоторых несчастных влюбленных и такая беда случается!
— О, если кто-то из них умрет от безответной любви к тебе, то это даже скажется полезно для твоей репутации, — отец усмехнулся вдруг, — Вполне естественное дело, чтоб из-за самых лучших красавиц и из-за лучших поэтесс страны мужчины в тоске умирали.
— Так выходит, что красота может быть опасной? — я тяжко вздохнула.
— Но красота ее благоуханием и мелодией талантов делает нашу жизнь красивее, — хозяин усадьбы опять улыбнулся, — Так почему бы ей и не быть опасной? Да, пожалуй, чем она опасней, чем дорога к сердцу красавицы сложней, тем и интереснее мужчине стремиться к ней.
Он был очень расчетлив, мой родитель. Да и понятно: кто из аристократов не мечтает стать отцом любимой жены императора? Дочек в цветочной столице много, быть может, микадо разделит сердце между ними всеми или частью из них. Но, впрочем, я помнила, что наследником станет только один из сыновей будущего императора. Так веками случалось, что трон доставался только одному из детей прежнего императора. Разве ж это мой сын будет?.. И потому мечтою отправиться служить микадо я не горела.
Шла Восьмая луна. Все еще было жарко и сухо. Трудно было уснуть из-за постоянного стрекота цикад. Вместо того, чтобы спать, людям оставалось наслаждаться их трескотней. Ведь если вслушаться в пение цикад и найти в нем хоть какую-то долю красоты, им можно наслаждаться, избавившись от гнева. Выходить на улицу совсем не хотелось — моя нежная кожа сразу же могла обгореть на солнце. И, пользуясь тем, что женщинам положено большую часть жизни проводить внутри дома, я этим правом наслаждалась. А вот отцу и другим родственникам из мужчин приходилось выходить — на службу в императорский дворец или на встречи к приятелям.
Звуки цитры
И шелест сосновых
Ветвей — ветерок.
Под музыку эту
Цикада поет.(10)
Приближалось время тайфунов. Люди становились более нервными. Впрочем, жара в этот год была ужасная, так что, пожалуй, тайфунов даже ждали с надеждой, ведь они могли пополнить запасы воды. А будет больше воды — и будет больше урожай риса и мандаринов.