— Мы на матч приехали, — мальчик бросил на худые колени телефон. — Рю у меня футболист. Молодой. Замечательный. Мы приехали в Киото на состязания между старшими школами. Но… — всхлипнул, — На него напали какие-то хулиганы на улице. С битами. Нам позвонили уже потом…
— А где твои родители?! — возмутилась я, — Почему их тут нет?!
— Папа пошел убивать тех янки, а мама — его искать, покуда он сам ничего не натворил, — он вздохнул. — Папе нельзя светиться в скандалах. Он у нас художник. Ему портить репутацию нельзя. То есть… — испуганно посмотрел на нас, опомнившись.
— Я ничего не знаю, — улыбнулся устало наш полицейский, — Не волнуйся, Мамору-кун.
— Вы меня знаете? — он дернулся, вскочил.
Мобильник упал на пол. То есть, почти — мой папа вовремя его подхватил. Ему как-то как раз приперло пойти в нашу сторону, когда он ходил туда-сюда по коридору.
— Я знаю твоего отца, — дружелюбно улыбнулся Сатоси-сан, — То есть, заочно. Я когда-то был на выставке его картин. И после этого я сменил работу. Теперь работаю в полиции, присматриваю за одним из районов. С обычными людьми, — улыбнулся, — Но они все милые. И у них тоже бывают проблемы. Я счастлив, когда удается им помочь. И на этой работе мне не нужно никого убивать. Не волнуйся, я не выдам твоего отца, — обвел рукой меня и моего папу. — А это мои друзья. Они тоже хорошие люди. Не волнуйся. Кстати, а что еще известно о нападении на твоего брата?.. — он полез в карман джинс, достал тонкий потрепанный блокнот, ручку из кармана рубашки снял. — Если расскажешь полезное, я моим друзьям из полиции передам. Они работают в этом городе и других.
И при этом всем он ни капли не смог узнать о моей маме!
Вздохнула.
— Не переживай, девочка, вашему другу повезло, — улыбнулась мне молодая медсестра, идущая с документами по нашему коридору.
Или с записями?..
— Сегодня среди врачей дежурит Рю Мидзугава. У него еще никто не умирал.
Мы с мальчиком напугано переглянулись.
У нас-то было двое! Двое разных пациентов! А Рю Мидзугава был всего один! Кому он достанется? Хотя брата этого мальчика тоже было страшно жаль. Такой молодой, талантливый. Ведь не будут же так подло нападать на молодого спортсмена-неудачника! Только на того, кому жутко завидуют. Кому страшно боятся проиграть. И когда вообще не уверены, что смогут победить его в честном поединке. Хотя… эту игру он уже, похоже, пропустит. Увы. Но… только бы не умер Синдзиро! Ведь… я так и не отдам ему письмо Аюму. И… и даже сама уже ничего сделать для него не смогу. Обидно. Больно. Страшно.
— Не волнуйтесь, господин Рю — замечательный врач! — девушка погладила по голове сначала меня, потом брата молодого футболиста.
Тот вздохнул. Да уж, даже если вылечат, как бы брат его не остался калекой. Тогда ему придется оставить футбол. Да и жаль его семью, которая приехала посмотреть на его игру, но вместо этого из-за чужой подлости будет сидеть у дверей реанимации! Только… а если Синдзиро умрет? О, это ужасно!
Сжала кулаки.
Только бы Синдзиро жил!
И… и брат этого мальчика тоже!
И…
И мне совестно, что я сейчас постоянно забываю о нем, а ведь ему тоже плохо.
Медсестра погладила мальчика по щеке. Он смущенно притих. Всхлипнул. Расплакался, обняв ее. Молодец. Вот она молодец! Добрая. Не то, что я.
— Наш Рю Мидзугава всех спасает, — продолжила она нас успокаивать, — не волнуйтесь, если ваш близкий попал к нему — он его спасет. Его зовут местным богом, — она улыбнулась. — Богом скальпеля. Богом медицины. И счастье, что он всегда отказывается работать в Токио или за границей, хотя его постоянно куда-то приглашают!
— Рю… Мидзугава?.. — мой отец нахмурился, вдруг глаза его расширились, — «Речной Дракон»?..
— Да, — улыбнулась девушка. — Такими иероглифами пишутся его имя и фамилия.
— Рю Мидзугава… — растерянно произнес мужчина.
— За его выносливость и спокойствие его зовут Драконом, — улыбнулась опять медсестра, продолжая радостно расхваливать главного или одного из ведущих врачей их больницы. — А за точность в диагнозах его прозвали Человек-Рентген. Он всегда выбирает нужное оборудование и лекарства, каждое его движение на операции эффектно и полно грации… он…
— Кажется, вы в него влюбились! — усмехнулась я.
— Ох, не надо так говорить! — она прикрыла папкой с записями лицо — история болезни какого-то дедушки.
— Так все же видно! — улыбнулся и мальчик. — Вы так его хвалите!
— Нет! Не правда! — возмутилась девушка и убежала от нас.
— Рю Мидзугава… — растерянно произнес мой отец.
— Вы знакомы? — улыбнулся Сатоси-сан.
— Не знаю… — произнес мой родитель как-то тихо и, неожиданно, даже напугано.
— Но, по крайней мере, она сказала, что кто-то из наших в надежных руках, — наш участковый обнял мальчика и меня. — И мы будем молиться, чтобы всем-всем сегодня повезло!
Но, все-таки, сложно было сидеть перед реанимационной несколько часов. Кажется, несколько часов прошло.
Родители Мамору-куна так и не пришли. Кажется, там тоже что-то случилось. Как некстати погас свет в городе!
Мамору-кун то сидел, то вставал. Потом, вздохнув, полез читать что-то в мобильнике. Я, не выдержав, села рядом, через плечо его заглянула. Ну, невыносимо было столько сидеть и ждать! Даже если читать чужие письма неприлично.
Но, к счастью, у него было не письмо. Он читал новости, нашего города.
«Люди ночью заметили ворону, дерущуюся с лисицей…»
«Ужасная жестокость! Напали на молодого продавца сладостей. Хозяин собаки предпочел скрыться…»
— Интересно, кто?.. — вздохнула.
Мамору-кун повернулся ко мне. Не рассердился, что подсматривала.
— Это у вас?
— Ага… — вздохнула.
Он перелистнул заголовки статей. Но о его брате так ничего и не было. Мы вздохнули.
Дальше сидели. Сколько-то. Это было невыносимо.
— Папа, расскажи сказку! — потребовала я.
— Ну, хорошо, — он сел с другой стороны от брата футболиста. — Пожалуй… я расскажу вам о чайкиной мечте.
— А чайки тоже умеют мечтать? — нахмурился Мамору-кун.
— Разумеется, — мужчина улыбнулся. — У каждого в этом мире есть своя мечта. Значит, слушайте…
Но отца отвлек топот ног. По коридору. Не из операционных, эх.
К нам подошел иностранец, заставив нас удивиться. То есть, всех кроме папы: папа почему-то не растерялся. А я, смотря на это непривычное лицо и незнакомый оттенок волос, не сразу вспомнила, что уже видела его. Тот, кто делал репортаж о подвиге Каппы. Тот, кто не смог сфотографировать Кикуко, потому что девочка-убийца вовремя засекла, как он прицеливается с фотоаппаратом — и пульнула в него каштаном. Тот, который вступился за Хикари. Макусиму из Росиа. Он же Синсэй, чьи статьи и фото иногда появлялись в утренних газетах, которые так любит читать мой папа на завтрак.
— Прошу прощения за любопытство… — дружелюбно начал он, протягивая руку моему отцу.
Тот продолжал серьезно смотреть на него.
Тогда Макусиму протянул руку Сатоси-сан. Тот смущенно пожал. Слабо. Мы к этому европейскому жесту не привыкли. А иностранцам, особенно из Европы и Америки, почему-то нравилось лапать других, руки жать, обниматься. Вот бесстыдные люди! Зачем же нужно трогать незнакомцев? Хотя… у нас один из мальчишек, которому из-за папиной работы пришлось два года учиться в Америке, говорил, что люди там даже целуются с незнакомцами! Вот как «здравствуйте!» или «спасибо» сказать: чуть что — и хвать, и поцеловали. Масару радовался, что он оттуда сбежал. Он так и не привык к этой заморской привычке, а его иностранные одноклассники так и не смогли привыкнуть, что он шарахается ото всех и глаза прячет. Даже обвинили его, что он врет, когда у кого-то что-то пропало!
То есть, мои мысли опять ушли куда-то не туда. Простите.
— Я — репортер из местной газеты, Синсэй, — представился европеец. — Приехал из Росиа. Такая далекая страна. Вы, наверное, не знаете…
— Это самая большая страна в мире! — возмутился Мамору-кун, — Как не знать?..
Я смутилась, что не так хорошо училась в школе как он.
— Обычно не знают… — смущенно улыбнулся молодой мужчина, сдвигая со лба длинные волосы странного оттенка.
Но, наверное, не крашенные. У них — в Европе — разные цвета волос. Нашим девушкам и парням иногда даже обидно, что у нас только черные.
— Это которые острова нам не хотят отдать, — шепнул мне Мамору на ухо.
— Это наши острова! — возмутился молодой иностранец.
Он, увы, расслышал. И понимал нашу речь. Хорошо, увы.
— Да вы посмотрите на нашу территорию и у вас! — не смутился мальчик. — Жалко вам, что ли? Тем более, мы первые их открыли! Они когда-то принадлежали айну…
— Там не было написано, что они ваши! — возмутился гайдзин.
Сатоси-сан, подкравшись к ним, обнял иностранца за плечи.
— Простите, господин Макусиму, но здесь больница. Нельзя шуметь.
— Мы знакомы? — иностранец вскинул брови.
— Я читал ваши статьи.
— И я читал, — вздохнул отец. — Там, конечно, очень проникновенно было написано о той погибшей собаке, но фото ее, мертвой, не стоило бы лепить. Дети иногда подглядывают через плечо, знаете ли.
— Простите… — европеец наконец-то смутился.
— Да я-то что! — вздохнул мой отец. — Просто это подруги дочери. Представьте, каково ей было увидеть труп бедного животного второй раз?
— Простите! — иностранец виновато потупился.
Кажется, он был приличный человек.
Мы сколько-то молчали.
— Тут, говорят, собака напала на человека… — вздохнув, Макусиму-сан прислонился к стене.
Мамору-кун вздохнул. Опять спросили не про его брата. Я робко обняла мальчика за плечи. Он уткнулся мне в плечо.
Тишина угнетала.
— Папа, расскажи сказку! — потребовала я, взглянув на него, но не отпуская брата футболиста и без того расстроенного.
Родители его до сих пор не пришли!
— Просто… — голос понизила, — Сложно так сидеть.
Отец почему-то посмотрел на Макусиму-сан. Вдруг улыбнулся неожиданно. Тот тут же улыбнулся в ответ. Смущенно. Смотря прямо в глаза. Иностранцы могли пялиться в глаза ужасно долго. Даже туристы, которые приезжали в Киото. Европейцы все. Вот у азиатов было не принято. Иностранцы из Азии понимали нас. Они были вежливые.