Не тот я уже, твой бывший комсорг. Людей стесняться стал. Надломилось что-то во мне. А что, сам не пойму.

Самое трудное — это сознание собственной ненужности. Потерять руки, перенести все кошмары операций — еще не самое страшное. Остаться за бортом жизни в расцвете сил, почувствовать свою ненужность обществу — вот самое жестокое испытание, которое может выпасть на долю человека.

Из письма друзей. …а еще сообщаем тебе — наша бригада коммунистического труда каждую смену дает одну норму сверх плана. Нас девять, а в наших сердцах ты десятый. Так что не погасла твоя шахтерская лампочка! Все мы здесь очень жалеем, что ты не вернулся жить в поселок. Его теперь не узнать. Летом утопает в зелени. Очень пригодился твой совет о саженцах. Шесть тысяч корней пересадили с той балки. Еще раз напоминаем: пожелай — и мы мигом перевезем вас сюда. Квартира будет — какую пожелаешь.

Может быть, то была ошибка. Может, правы Николай и Рафик? Нет, нет, нет… Раненый всегда производит гнетущее впечатление на тех, кто идет в бой.

27 марта. Что заставило меня побежать к трансформатору? Я же знал — это опасно.

Черт знает что… И ни о чем я не думал, когда бежал. Просто мельтешили перед глазами лица ребят, что были там, в лаве…

В чем смысл жизни? Сколько копий поломано на этом вопросе! Смешно, как вспомню сейчас те дискуссии! О каком смысле может идти речь, если во главу угла не ставить труд? Будничный, повседневный, честный труд. Отбери у человека возможность трудиться — и все блага жизни, теряют смысл.

30 марта. Московский журнал «В мире книг» предлагает своим читателям поделиться мыслями о личных библиотеках. Не попробовать ли? Опыт у меня невелик да и библиотека не солидна, но ведь есть люди, у которых и этого нет.

Я никогда не вижу себя во сне без рук. Всегда снится, что у меня чего-то не хватает, а чего — не понять. Сегодня играл в волейбол и такие мячи «тушил», ахали все. Проснулся, на лбу холодный пот, а в голове все тот же вопрос: ну и колюча же ты, жизнь, со всех сторон колешься…

Удивительно ловко, удобно, просто и мудро устроены предметы для пользования руками. Так мудро и так просто, что, имея руки, и в голову не приходит задумываться над этим. А человек все же сильнее вековых навыков.

Вот письмо. Хоть и стоило оно немалых трудов, но в конце концов сцепленные зубы, зажавшие карандаш, заменили руки. Еще более удивителен и непонятен механизм почерка. Сравниваю рукописи, сделанные в техникуме руками, и вот эти, зубами, никакого различия.

Что было бы, если бы я умер? Вот так же светило бы солнце, шумела листва деревьев, по радио пели бы вот эти же песни и комната была такой же… А Таня?.. Страшно? Да. А самое страшное — это то, что нет на земле моего следа.

Для жизни смерти нет. Жизнь бессмертна! Только когда человек за свою жизнь не сделает ничего хорошего, не совершит доброго дела, он умирает. Самой настоящей, самой страшной смертью.

Человек, не украсивший землю своим трудом, навсегда уходит в небытие, ибо после него ничего не остается, что жило бы в делах и памяти потомков.

Отметили день рождения Таниной подруги. На вечере в основном была молодежь. Выпили, танцевали, пели, и вот один пижон с галстучком бабочкой надумал анекдоты рассказывать. По кругу, все по одному. А начал о женщине пошлый, грязный анекдотишко. Сидят все как грязью облитые, кое-кто натужно хихикает. Я не выдержал, встал и… было замахнулся по морде дать… Потребовал извиниться. Парень решил отшутиться:

— А, не защищай — все они такие!

Мы с Таней извинились и ушли. Ох и понервничал я тогда. Какой-то молокосос и, видите ли, подводит базу под слюнтявые мыслишки! «Все…» Так, значит, и твоя мать и миллионы других?

Сегодня пришел к нам тот хохмач. Чуть не на коленях просил прощения за ту пьяную выходку. Он-де не знал ничего о нас и прочее. И что интересно — искренне. Разговорились мы с ним. Вообще-то он парень неплохой. Наслушался только всякой дряни и решил блеснуть остроумием.

13 апреля. Весна!.. А отчего так грустно? Да. Годовщина…

Побежал бы я, если бы знал, что навсегда оставлю там свои руки?

Но тогда я должен был бы знать, что случится с рабочими в лаве после взрыва трансформатора. Если ничего — нет, если да — побежал бы.

Впереди — пустота, позади — пропасть… Можно оступиться и упасть. Душевная боль — это камень потяжелей, чем боль ран. Неужели не осилю?

Да, Серега, если повесишь нос — сломаешься. И никакой «костер на снегу» тогда тебе не поможет.

17 апреля. Перечитал «Тихий Дон». Никогда не видел я Дона да и казаков настоящих. Но верю — именно так все и было. А черное солнце?!

Да, оно может быть не только ослепительно ярким!

Боже мой, как мало я знаю! Надо перестроить, уплотнить свой распорядок дня. Интересно, какой минимум сна возможен для человека?

Сергей, так нехорошо! С тех пор, как ты научился писать, я не принимаю участия в ведении дневника.

Ты отвратительно пишешь букву «ж». Не стыдно?

Приехал Николай Гончаров. Вошел в квартиру и по привычке протянул руку поздороваться. Опомнился, засмущался и прижал меня к груди, как ребенка. Эх, Коля, Коля… Перешел работать в другую шахту. Рафик ушел в институт, Игнатова взяли в армию, руководство шахты сменилось — в общем, не узнать пенатов. Сколько хороших дел вспомнили мы, друг мой! А на вокзале поспешно поцеловал и убежал в вагон. Таня сказала, что ты заплакал. Коля, неужели ты пожалел меня? Я не верю. Просто обидно видеть друга вот таким…

22 апреля. Ура! Получил ответ от редакции журнала «В мире книг». Моя статья о библиотеке будет использована в обзоре писем. Значит, могу! Могу еще чем-то быть полезен!

Встретил одного. Он мне сказал:

— Я бы на твоем месте пил да спал. Деньги платят, чего еще надо!

Отвратительно! В горе для него одно лекарство — водка.

1 мая. Сегодня год той операции. Год… Как это много! Если эту дату не отмечать какими-то успехами, то она действительно может превратиться в поминальную. Тогда конец.

Окончил новую статью. Получилась очень длинной. Как подумаю, что ее должен кто-то прочитать, — страх берет. Вдруг это никому не нужно? И я отнимаю время у людей…

Бередит душу большая тема. Ее мучительно трудно переваривать. А не думать о ней еще трудней. Смогу ли? Надо постараться. Сжимай, Серега, зубы, как на операционном столе, — и вперед. Не бейся, сердце, такими толчками. Тебе придется повторить все заново. Будет трудно, не легче, чем в первый раз. Но так надо, надо…

Первую весну мы встречаем с Таней вместе. Сколько мечтали об этом? Была на нашем пути и армия, и учеба, и больница… Каждый год была весна, и мы были врозь.

Здравствуй, весна!

Сережа, у нас будет ребенок…

Таня, Танечка, Танюша!! Родная моя! Любимая! Солнышко ненаглядное мое!..

Сейчас мне особенно близко стихотворение Константина Симонова.

И наиболее дороги его заключительные строки:

Все эти дни хожу пьяный от счастья. Забываю, что у меня нет рук. Выросли крылья, и я лечу и лечу куда-то над цветущей, радостной землей. Иногда наплывает облачко беспокойства: а все ли будет хорошо?

Каким ты будешь, родной, незнакомый человек? Сколько пережито, просто не верится, что и в наш дом стучится простое и такое желанное человеческое счастье.