— Витя, очнись! Ты чуешь, воздух хлынул.
Небольшой корж, скользнув по забою, шлепнулся рядом с бригадиром, тот вздрогнул и посмотрел вверх. В образовавшуюся щель пробивался свет. Михеичев протер глаза, полоска света медленно расширялась.
— Дак вижу!..
Увидел он и то, что в просвет полетели куски породы, и еще сам окончательно не сообразив, что надо делать, сдернул с Тропинина куртку и, защитив ею голову, телом своим закрыл его.
Первым в расступившийся завал спрыгнул Гайворонский. Он был страшен в своем отчаянии и решимости. Измазанное лицо перекосилось, из ссадин на руках сочилась кровь.
Михеичев, скрючившись, лежал животом на Витькиной голове, а тот мертвой хваткой обнимал бригадира за спину. Рядом с разорванным сапогом Витьки Вадим увидел темное пятно крови.
— Витька! — Он вскрикнул отчаянно, с надрывным звоном в голосе, и все те, кто еще не успел опуститься в завал, замерли наверху валуна, нацелив фонари на лежавших внизу шахтеров.
Вадим стянул Михеичева, упав на колени, ощупывал Виктора.
— Витя, ты жив? — Боясь пошевелить друга, он только с опаской гладил его по щекам и повторял: — Ты жив?
Михеичев поднялся на йоги, его качнуло, и он, чтобы не упасть, прислонился к забою плечом.
— Я ничего не слышу, — шахтер закрывал лицо руками. — Не светите так ярко… ослепну…
— Воды, — тихо попросил Виктор.
— Витя… родной мой… Витька… — Вадим целовал его щеки, на Витькин лоб капали слезы, а он бессмысленно повторял: — Витька… родной мой…
На поверхности земли пробило десять часов. Стоял погожий весенний день.