– Что? – встрепенулся Вундеркинд.

Дремавший в углу Куманек моментально ожил и, повинуясь жесту Мазура, шмыгнул бесшумно в соседнюю комнату, чтобы в темпе сыграть там подъем.

– Она идет к нашему крылечку, – сказал Мазур. – Та, из соседнего домика. Второй пока не видно. Одна. Подозрительных предметов при ней не усматриваю.

Вундеркинд с непроницаемым лицом опустил руку на пояс, где под пестрой рубашкой у него, понятное дело, был заткнут за пояс пистоль с глушителем. Через несколько секунд в дверь громко, бесцеремонно постучали.

Они обменялись взглядами. Мазур встал, пошел открывать. Мимоходом взял со стола откупоренную бутылку, набрал в рот старки и брызнул на рубашку для запаха, мысленно передернувшись от такого кощунства.

Едва он приоткрыл легонькую дверь, девушка с длинными светлыми волосами энергично протиснулась мимо него в комнату. Пока она шла, Мазур, разумеется, три раза мог бы сломать ей лебединую шейку или прикончить каким-нибудь другим, не менее молниеносным и эффективным способом, – но спешка в таких делах ни к чему.

Она присвистнула, углядев натюрморт на столе, помотала головой и безмятежно произнесла по-английски:

– Ну вы даете… Основательно, – спохватилась. – Эй, а вы по-английски-то понимаете? А то жил тут до вас такой… Непонятно кто. Ни на одном человеческом языке не толковал… но по заднице хлопать порывался.

– Понимаем, – сказал Мазур. – И даже говорим иногда.

На ней были белоснежные шортики и легкомысленно завязанная узлом на загорелом пузике пестрая рубашка, весьма аппетитно распахнутая. Вся она была загорелая, вертлявая и симпатичная, как чертенок, даже убивать жалко, если что, не дай бог.

– Точно, говорите… Вы кто? А то, я слышала, песню пели на каком-то экзотическом наречии…

– Поляки, – сказал Мазур доброжелательно. – Польша – это, как бы вам объяснить… Если выехать из Парижа и держать все время на восток, никуда не сворачивая…

– Я студентка, – чуточку обиделась она, – университета. Так что примерно представляю, где ваша Польша… Возле Германии, а? Я имею в виду, возле красной.

– Точно, – сказал Мазур.

Она засунула ладошки в тесные карманы шортов и, покачиваясь с пятки на носок, с любопытством оглядывала комнату. Из соседней вернулся Куманек, гостеприимно кивнул и уселся на прежнее место. Судя по его виду, в соседнем кубрике в темпе сыграли побудку. Жить этой киске, ежели что, оставались секунды…

– Точно поляки?

– Не сойти мне с этого места, – сказал Мазур, перекрестившись на католический манер, как и следовало приличному поляку. – Я – Юзеф, это вот Рышард, – показал он на Вундеркинда, – а там, в углу – Янек. Можем паспорта показать.

– Зачем? Я же не полицейский… – сказала она, ухмыляясь во весь рот. – Поляки? Здорово. Экзотично, я имею в виду. А я – Джоанна, только не зовите меня ни Джо, ни Анна, я этого терпеть не могу. Канада, Квебек.

Выговор у нее, и в самом деле, был специфически канадский… или какой-то спец грамотно поставил ей именно канадский выговор, как Мазуру когда-то ставили австралийский. Могло быть и так, и этак. Верить в их положении нельзя никому и ничему.

– А остальные где? – спросила она, озираясь с детской непосредственностью. – Мы в окно видели, вас много было…

– Спят, – сказал Мазур. – Утомились в дороге.

– Ага, понимаю… – Она смешливо окинула взглядом натюрморт на столе. – Я поляков мало встречала, но анекдотов про них наслушалась… Парни, вы не гомики, а?

– Бог миловал, – сказал Мазур с искренним омерзением. – С чего вы взяли?

– Сидите тут взаперти и хлещете это ваше пойло с непроизносимыми названиями… А как же насчет того, чтобы жизнь прожигать на экзотическом курорте?

– Такая уж у нас национальная традиция, – сказал Мазур непринужденно. – Когда приезжаем на новое место, следует непременно выпить как следует, иначе счастья не будет. Вы хоть и из Канады, но, судя по имени, из англичан? Вот и прекрасно, что мне вам объяснять? Сами должны понимать, Джоанна, какая упрямая и цепкая штука – национальные традиции…

– Ага, понятно… А они что, по-английски совсем не понимают? Эти двое, я имею в виду? Сидят, как истуканчики.

– Почти не понимают, – сказал Мазур. – Я тут самый способный к языкам, отмечу без ложной скромности.

– Ну да, язычок у вас подвешен… – кивнула незваная гостья не без подначки.

Время шло, а она так и торчала посреди комнаты, не чувствуя ни малейшей неловкости, – то ли скучающая кукла, живая и непосредственная до ужаса, то ли… С ходу не определишь, пока не грянули события.

– Слушайте, э… Джузеф… А вы, часом, не разбираетесь во всякой бытовой технике? У меня в домике вентилятор барахлит, то вертится, то замрет, а жара такая, что никакого спасу…

– Ну, вообще-то… – осторожно произнес Мазур.

– Да разбираетесь, сразу видно! Вон вы какой… основательный. Не зайдете ко мне посмотреть, что с ним?

Мазур еще осторожнее сказал:

– Здесь же наверняка есть специальные люди…

– Да ничего они не умеют, научена горьким опытом! Только и знают, что чаевые сшибать за каждый чих! Нет, правда, не посмотрите? Может, там и дел-то на пару минут?

Момент настал щекотливейший. Весьма даже не исключено, что их начали растаскивать. Или возжелали взять языка, под благовидным предлогом выманить к соседям, а там уже от спецназовцев не продохнуть, по всем шкафам затаились, под потолком висят, люстрами прикинувшись…

Мазур оглянулся на Вундеркинда. Тот после мгновенного колебания едва заметно кивнул. Ах, ты ж сволочь, ласково подумал Мазур. Прекрасно понимаешь, что это – великолепная проверочка. Если там засада, то никакой неопределенности не останется, пойдут события, вот и не останется никакой неопределенности. А впрочем, я на его месте рассуждал бы точно так же, живца послал бы, не моргнув глазом – что поделать, служба такая…

Выходя следом за шустрой девицей, он вынул из-под ремня пистолет и, не глядя, швырнул его Куманьку, заранее зная, что тот поймает. Судя по отсутствию стука об пол, так и произошло. Пистолет ему пока что без надобности. Если в соседнем домике засада, то, во-первых, от них пистолетом не отобьешься, во-вторых, у засады и без того достаточно будет при себе стволов, которые можно в темпе национализировать, а в-третьих, без единой улики на теле есть шанс дурку гнать какое-то время.

Не голова у него сейчас была, а сплошная вычислительная машина, быстродействующая, не имевшая ничего общего с обычным человеческим мозгом. Он смотрел, как вихляет аппетитная попка в обтягивающих шортах, – и в то же время прикидывал, как встретить, если кто-то прыгнет на спину из-за того дерева, кинется в крохотной передней, рванется заламывать руку из-за дверцы шкафа.

«Бляха-муха, а если это проститутка? – пришло ему в голову вдруг. – На хорошем курорте всегда навалом проституток любого цвета кожи и вполне невинного облика. С ней же рассчитываться придется, а у меня – ни копья. Интересно, у Вундеркинда есть заначка? Нет, если возникнет намек на деньги, то нужно в темпе голубым прикинуться или на самую передовую идеологию сослаться. Может скандал устроить, кто-то из обслуги, а то и полиции у таких пташек определенно прикормлен…»

Никто на него так и не кинулся. Комната с низкой широкой постелью, закрытой смятым пестрым покрывалом, была пуста. На столике слева красовался примечательный натюрморт – несколько бутылок местного вина, окруженных тарелками с закуской.

Перехватив его взгляд, Джоанна, не моргнув глазом, пояснила:

– Работников надо кормить, правда? У меня отец фермер, так что я понимаю. А ты вдобавок из-за «железного занавеса», где, везде пишут, люди ходят полуголые и голодные… – Она с сомнением пожала плечами: – Но у вас на столе столько всего… Не похожи что-то на голодающих… А может, вы видные коммунисты или кагебисты?

– Мы – моряки, золотко, – сказал Мазур не медля. – А моряки, надо тебе сказать, всегда заколачивают приличные деньги, что у вас, что за «железным занавесом».