— Да. Двое могут не согласиться.

— Вы же…

— Мы — другое дело: Кошечкину все равно, где было жить. Я — из интереса.

— Спасибо. С вами, Максимилиан Гурьянович, приятно говорить — все точно, строго, без лишних слов. Прошу поработать, пока подыщу замену.

— Поработаю.

— Из особого фонда получите премию, приказом по кооперативу объявлю благодарность, — Журба жестко и четко пожал Минусову руку и прибавил, заметив хмуроватую, слегка растерянную его улыбку: — Решено. Не отговаривайте меня, бесполезно.

Дома, вспоминая этот разговор, Минусов всякий раз думал о председателе гаражного кооператива «Сигнал» с чувством смущенного умиления, даже зависти: вот человек, которому было и будет все понятно «без лишних слов».

А ему нужны слова, нет, не лишние — лишними он достаточно испортил бумаги, — единственные, мучительно найденные и потому правдивые.

Бродя по осеннему лесу, сидя на холодной скамейке в пустом, замирающем перед зимними холодами парке, Максимилиан Минусов, навсегда расставшийся с Максминусом, почти не мыслил — внутренне, напряженно зрел, сбрасывая, как дерево, все увядшее, перегоревшее, зря отягчающее. Он выстрадал и знал теперь самое главное: сторонний наблюдатель — тот же преступник, только его за это не судят.

Надо жить!

1977