Несмотря на то, что братья из Шестерки относительно молоды, они сильнее мужчин, рожденных в моем клане. «Граница на замке», — говорит о них мой отец. Бойцы от мозга до костей. Раньше они были бродячей бандой, которая не приносила присягу Кровному вождю. Они до сих пор оставались бы в пограничных землях, если бы не Перри, который завоевал их преданность и привел их в Поток.

Перри, он такой. Всегда подбирает бездомных. Я вижу доказательства этого повсюду. Маррон и Шестерка. В самих Поселенцах. Даже в такой дворняжке, как Блоха. Перри никогда никого не прогоняет.

Только меня.

— Эй. — Я подхожу к ним, положив руку на бедро. Краем глаза я замечаю хлебные крошки у себя на груди, поэтому стряхиваю их.

Щеки Хайда становятся красными, как редиска, когда на них накатывает румянец. Хейден и Отщепенец начинают тыкать друг друга локтями. Улыбка Грина становится шире, его глаза покидают мое лицо и опускаются ниже.

Я закатываю глаза. Грину и Хейдену уже за двадцать, в отличие от Хайда и Отщепенца, которым ближе к моим девятнадцати, но все они ведут себя так, как будто им по двенадцать. Особенно когда вместе.

— Чего тебе? — спрашиваю я Грина.

— О, Брук, — отвечает он незамедлительно. — Ты мне нужна.

Я отрицательно качаю головой. Началось.

— Мне тоже, — вторит Хейден. — Я отчаянно нуждаюсь в тебе.

— Не слушай их Брук, — подхватывает Хайд, — Ты нужна мне.

— Мне ты нужна больше, — добавляет Отщепенец, самый младший брат.

— Держись от нее подальше, мальчишка. Ты ничего не знаешь о женщинах.

— Вот почему я нуждаюсь в ней больше всех! Преподай мне урок, Брук!

Я позволяю им продолжать еще некоторое время. Мне нравится Шестерка. Я знаю всех мужчин в Потоке с самого рождения, я общаюсь почти с половиной из них, и так здорово, когда рядом появляются новые мальчики. Они постоянно подшучивают, но я сражалась вместе с ними, так что доверяю им. Они могут быть немного грубыми, но они уважают меня. Я бы надавала им тумаков, если бы они этого не делали.

— Вы не видели мою сестру? — спрашиваю я, заставляя их замолчать.

На них опускается тишина. Их улыбки угасают, и они смотрят друг на друга так, будто я только что поставила перед ними сложную задачу. К счастью, Медведь, который сидит рядом, все слышал.

— Она с твоими родителями, — отвечает он. — Они уложили ее в постель.

— Увидимся, — говорю я Шестерке. Я направляюсь в укромную часть главной пещеры, где установлены палатки, надеясь застать Клару до того, как она уснет.

Грин так тихо догоняет меня, что он почти уже рядом со мной, прежде чем я замечаю его. Его рыжие волнистые волосы в полумраке напоминают кованую медь. Он самый большой шутник из Шестерки. Но когда случаются неприятности, он обычно берет инициативу на себя, становясь во главе, так что я почти улыбаюсь, хоть он еще не успел заговорить.

— Кое-что случилось во время дневного патрулирования. Были замечены незваные гости.

Небольшой всплеск адреналина пронзает меня. Я останавливаюсь.

— Незваные гости?

Рот Грина сжат в мрачную линию. Он кивает.

— Небольшая группа людей. Далеко внутри северо-восточной границы.

— Кто? Как много?

— Точно не знаю. Может быть, три или четыре человека. Морган и Пирс были там. Они не очень хорошо разглядели.

Морган и Пирс не Видящие. Их зрение вдвое слабее моего. Я бы все увидела. Я должна была быть там сегодня днем вместо того, чтобы подавать воду Кротам.

Когда мы переехали в эту пещеру, мы отказались от поселения Потока, но это все еще наша территория. Мы все еще защищаем нашу землю. Мы должны защищать наши припасы и наше убежище, мы не можем позволить себе потерять ни то, ни другое. Новости Грина могут означать настоящие неприятности. Чужаки на земле Потока могут означать набег.

— Перри знает? — спрашиваю я.

— Риф сейчас ему рассказывает. Сегодня вечером мы собираемся посмотреть поближе. Ты свободна?

Большая часть меня не хочет ничего, кроме как свернуться калачиком рядом с сестрой и заснуть. Но я из Потока. Клан — моя семья, и я сделаю все, чтобы защитить его.

— Дай мне немного времени, чтобы повидаться с Кларой, и я буду там.

На лице Грина появляется улыбка.

— Отлично. — Он уходит, потом останавливается и оборачивается. — Я же говорил, что ты нам нужна.

Проскользнув сквозь тяжелые брезентовые створки нашей семейной палатки, я обнаруживаю маму и сестру сидящими на подстилках на полу. Мама расчесывает волосы Клары, и они обе смотрят на меня, их лица светятся от лампы, которая стоит на маленьком ящике рядом с ними.

Хотя они похожи, как бывают мать и дочь, подобны мне, с большими голубыми Видящими глазами и сердцевидными лицами, их выражения не могут быть более разными.

Мама улыбается. Она что-то говорила, проводя щеткой по длинным волосам Клары, пока я не вошла. Теперь ее рука замерла, и ее возбужденное, радостное лицо поднялось ко мне.

В течение прошлого года я слушала ее плач каждую ночь. Интересно, будет ли она когда-нибудь снова счастлива? Интересно, остановится ли она когда-нибудь?

Меня не будет здесь сегодня вечером, но я знаю, что она не будет плакать.

Ее доченька вернулась. Ее маленькая девочка. Ее лучик солнца, как она называет Клару.

А Клара и есть лучик солнца. Яркий, золотистый и веселый. Ребенок, чьи радостные визги всегда были слышны в поселении. Она та, кто всегда бегала из одного места в другое, никогда не ходила спокойно. Она всегда была наполнена энергией.

Девочка, чьи волосы расчесываются, больше не выглядит светящейся или веселой.

Лицо Клары по-прежнему круглое, как у младенца, но в ее голубых глазах поселились серьезность и взрослость. Я мельком вижу испуганный, потерянный взгляд, прежде чем она успевает прикрыться улыбкой.

— Привет, Бруки, — говорит она, становясь снова лучиком света. Таким ярким, что ослепляет. Таким ярким, что ее даже становится не видно.

Я подхожу к маме и целую ее в макушку.

Она смеется.

— Это еще зачем?

Я не особо нежная.

— Просто так. — Потому что я хочу, чтобы ты была счастлива.

Я протягиваю руку.

— Могу теперь я?

— Конечно. — Мама отдает мне щетку и собирается уйти. — Я принесу нам воды и еще несколько одеял. Сегодня будет прохладнее.

Это не так. Температура здесь не колеблется. Здесь всегда неприятно прохладно. Но я знаю, что она хочет, чтобы все было идеально для первой ночи возращения Клары.

Мама останавливается у полога палатки, переводя взгляд с меня на Клару. Любовь в ее глазах настолько сильна, что кажется объятием.

— Мои прекрасные девочки, — говорит она и выскальзывает наружу.

Я сажусь позади Клары и провожу щеткой по ее волосам, позволяя установиться тишине. Люди спят в палатках вокруг нас. С каждым движением щетки по светлым волосам сестры звуки шагов и голосов становятся тише.

— Ты скучаешь по Лив? — спрашивает Клара. Ее голос такой тихий, что я почти не слышу ее.

Я не знаю, откуда она узнала о Лив? От Когтя? От мамы? И что еще она знает, что удивит меня? Когда-то я могла предвидеть все, что Клара говорила и делала. Год разлуки изменил это.

— Да. Я скучаю по ней, — отвечаю я.

— Но с тобой же все будет в порядке? Без нее, я имею в виду?

Мои глаза широко распахиваются. Клара — единственная, кто спрашивает меня об этом. Все остальные слишком обеспокоены из-за Эфира, или из-за Поселенцев, или из-за Уголька и Рокота.

— Ты вернулась, Клара. Так что, да. Так и будет.

— Со мной тоже должно быть все в порядке. Потому что я вернулась.

Я положила щетку на колени. То, что она не произносит в слух, гораздо громче, чем то, что она говорит. Я не могу притворяться, что не понимаю, что она имеет в виду.

— Но ведь это не так, правда?

Клара качает головой.

К горлу подступает комок.

— Почему, сладкая?

Ее узкие плечики пожимаются. В любом случае, это был глупый вопрос.

Клара не пострадала в Грезе. Похоже Поселенцы относились к ней достаточно хорошо. Но ее забрали у нас на год и превратили в подопытного. Теперь мы получили ее обратно, но мир полыхает, небо — одно большое одеяло из Эфира, и мы живем в гнилой, темной, ужасной пещере.

Клара не единственная, кто изменился за последний год. Поток тоже. Всё здесь.

У нее есть все основания быть напуганной и потерянной.

— Ты сказала об этом маме? — шепчу я.

Клара яростно качает головой, и я знаю, что мы думаем об одном и том же. Самое меньшее, что она может сделать, и любой из нас — это избавить наших родителей от лишней боли. Они достаточно настрадались.

Это та же самая причина, по которой я не сказала маме, как мне больно из-за потери Лив. Как я скучаю по глупому, неотразимому Рокоту, который должен быть здесь. Рокот раздражает, но он, по крайней мере, понимает, через что я прохожу. А его здесь нет.

Моя самая близкая подруга мертва. Рокот далеко. Перри выбрал другую. Для меня нет других вариантов. Я не могу обратиться ни к кому другому.

Мы все страдаем и скучаем по людям. Все напуганы, поэтому вы не можете ходить и разглагольствовать о своих печалях, потому что печали повсюду. Когда все, кого вы знаете, находятся на грани утопления, вы не останавливаетесь, чтобы сказать человеку рядом с вами, что вы не любите плавать.

Вы так не делаете.

Я откладываю щетку в сторону и обнимаю Клару. Она стала больше, чем я помню, но она все еще ощущается такой маленькой. Я притягиваю ее ближе, и она прижимается ко мне, поворачиваясь так, чтобы я могла видеть ее лицо. Клара смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Красивыми глазами Видящей. Я знаю, что она чувствует. Она заблудилась, но я ей помогу. Я буду той, кем она хочет меня видеть.

— Все будет хорошо, Клара. Ты здесь. Мы вместе. Я обещаю, что с тобой больше ничего не случится.

Это, кажется, успокаивает ее, поэтому я продолжаю повторять это. Снова и снова. Постепенно я чувствую, как часть напряжения просачивается из ее напряженной маленькой спины, и она расслабляется, всем весом ложась на меня.

Я прижимаюсь носом к ее лбу и вдыхаю ее сладкий аромат. Я уже несколько недель не видела клубники, но почему-то от моей сестры пахнет ею. Это ее естественный аромат, даже Перри и Лив всегда так говорили.