Но афинскому гонцу таинственный бог лесов явился радостный и лучезарный, при кротком свете звезд. Он назвал его по имени и шумным голосом, в котором слышалось дыхание леса, предсказал грекам победу.

Афиняне могли выставить только одиннадцать тысяч воинов против двухсоттысячного неприятельского войска. Нужно было явиться герою, чтобы решиться на борьбу и победить.

И герой явился. Его звали Мильтиад.

Посреди Афин находилась священная скала, на которой был построен храм богини мудрости Афины, покровительницы города.

Вокруг священной скалы и храма предполагали полководцы стянуть все свое небольшое войско. Но Мильтиад стал утверждать, что все спасение было в нападении, что нужно было идти на неприятеля, вместо того чтобы дожидаться его, и произвести нападение на самом берегу моря. Решено было поступить так, как говорил Мильтиад.

В одно утро маленькое афинское войско, стоявшее лагерем на вершинах, окружавших город Марафон, запело гимн в честь богов и героев и беглым шагом ринулось на персов. Построением своим оно напоминало огромную птицу. Перед сражением Мильтиад разделил фалангу на три части, но так как полководец опасался, что персидские всадники атакуют фланги афинского войска, на левом и правом крыле он поставил воинов гораздо плотнее, чем в центре. Когда была прорвана середина, два крыла с щетиной копий, как птичьи крылья с поднявшимися дыбом перьями, окружили неприятеля и погнали его обратно. Персы бежали в полном расстройстве к своим кораблям. В ту минуту, как эти корабли стали выходить в море, вдруг на одной из гор, со стороны Афин, поднялся огромной величины гладкий и блестящий щит, как зловещая звезда, предвещающая беду. Мильтиад сразу сообразил, что это было предательство, условный сигнал, подаваемый сторонниками персов, чтобы показать, что Афины остались без защиты и что их можно было взять до возвращения греческого войска. И в самом деле, как только появился зловещий щит, персидский флот пошел на веслах по направлению к Афинам. Тогда Мильтиад страшным усилием собрал и привел в порядок свое измученное битвою войско и двинул его ускоренным шагом от Марафона к Афинам. Оно явилось туда раньше персов. Персы пришли в полное замешательство, найдя перед Афинами то самое войско, которое только что разбило их километров за тридцать оттуда. Персидские корабли повернули к берегам Азии, и Афины были спасены во второй раз.

Как всегда в подобных случаях, по всей стране стали ходить рассказы о разных чудесах.

Передавали, будто видели призрак легендарного героя, Тезея, нападавшего на вражеский стан. Рядом с ним сражался неизвестный крестьянин, поражавший неприятеля рукояткой плуга.

После битвы этот крестьянин исчез. В образе этого крестьянина грекам представлялось земледелие, оставлявшее свои нивы и отправлявшееся на битву, как только родина нуждалась в защите. По ночам на Марафонском поле был слышен лязг копий и лошадиный храп: это продолжали сражаться между собою души павших воинов и героев. Случайных прохожих они щадили, но тот, кто приходил нарочно, чтобы подсмотреть ночную битву, был немедленно поражаем невидимым копьем.

Афины наградили победителей, но просто и без всякой особой пышности. Они считали, что подвиг был совершен общими усилиями, и не находили нужным особенно прославлять полководца за жертву, принесенную всем войском. На Марафонском поле был насыпан курган, окруженный десятью колоннами, в память десяти афинских общин, составлявших войско.

Кроме того, благородные Афины, относившиеся к своим рабам, добровольно принявшим участие в сражении с персами, как к младшим братьям, воздвигли этим рабам, умершим за их свободу, особую почетную могилу. В лагере персов афиняне нашли глыбу мрамора. Персы, заранее уверенные в победе, захватили эту глыбу с греческого острова Парос, славившегося своим мрамором, и собирались сделать из нее памятник на месте своей победы над греками. Но мраморная глыба скрывала в себе черты богини, унижающей тщеславных и самоуверенных. Ученица знаменитого греческого скульптора Фидия высекла из мрамора образ богини возмездия Немезиды.

От этого славного дня сохранилась память еще одного героя: это был воин, прибежавший сообщить Афинам о победе при Марафоне. Желание обрадовать свой родной город заставило его забыть об утомлении битвы. Он бежал так скоро, что у него хватило только сил передать радостную весть, и с ее последним словом он упал мертвый перед стенами Афин.

Битва при Марафоне была только небольшой схваткой в сравнении с великими сражениями, которые за нею последовали, но эта маленькая схватка решила исход всех будущих войн. Она укрепила и наполнила восторгом души греков, закалила их для будущих подвигов. Персия была побеждена в первый раз. Когда афинское копье зазвенело, ударяясь о персидского гиганта, то слышно стало, что этот гигант глиняный, да еще и пустой внутри. Персы теперь могли приходить во второй раз; маленький, но сильный духом народ стоял на страже и готов был их встретить.

Но все-таки через четыре года после этого Греция могла считать себя погибшей: на нее двинулось не войско, а целое огромное государство. Узнав про бедствие персов при Марафоне, Дарий поклялся уничтожить греков. Приготовления к мести длились четыре года. Множество судов военных и перевозочных и бесчисленное количество войск было собрано по всему обширному персидскому государству.

Смерть застала Дария в то время, когда он собирался выступить во главе огромного войска. Ему наследовал его сын Ксеркс. К большому счастью греков, сын не был похож на отца.

Дарий не родился царем. Когда умер персидский царь Камбис, сын Кира Великого, то Дарий явился одним из семерых знатных персов, хотевших занять престол. Эти семь людей решили, что тот из них будет царем, чья лошадь первая заржет на рассвете. Лошадь Дария заржала первой, и он сделался царем Персии. Но, став неограниченным владыкой, земным божеством, Дарий остался умным начальником и смелым воином, а потому управлял энергично и мудро огромным персидским государством.

Сын же его Ксеркс, напротив, чувствовал себя полубогом с самого рождения. Рабски покорные руки качали его еще в колыбели, окружая эту колыбель облаками фимиама. Детство его прошло среди роскоши и праздности, в обществе ленивых, тупых и завистливых женщин и рабов. Все это сделало из него настоящего восточного владыку, дикого и причудливого, тщеславного и пустого. Он признавал только свою волю и не знал препятствий. У него не было ни одной твердой мысли, ни одного определенного желания.

И мысли и желания менялись у него с необыкновенной быстротой. От благородного и доброго порыва он переходил к жестокости, от чрезмерного доверия — к слепой подозрительности. Если иногда его ум и сердце и озарялось светом, то это был не солнечный свет, а мгновенный блеск молнии.

Дарий завещал своему сыну поход против Греции. Ксеркс несколько времени колебался, прежде чем приступить к исполнению завещания. При его дворе было два советчика, имевших сильное влияние на царя. Вельможа Мардоний хотел получить в управление Грецию и убеждал царя выступить в поход. Для этого он всячески унижал греков: представлял их царю разрозненным и бедным народом, не способным соединиться, чтобы дать отпор неприятелю. По его словам, ничего не стоило их победить. А за Грецией он указывал царю на туманные очертания Европы, богатой жатвами и фруктовыми деревьями. «Персидское государство, — говорил он, — останется неполным до тех пор, пока не овладеет этим садом всего мира».

Но другого рода советы давал Ксерксу старый дядя его Артабан, мудрые советы которого падают из уст, окруженных сединами, как снег, охлаждающий горячие и безрассудные порывы:

— Разве легко покорить страну, богатую прекрасными городами, и людей, искусных и в сухопутных, и в морских сражениях? Разве Марафон уже забыт? Не легко переплыть через пролив Геллеспонт, а в случае поражения еще труднее вернуться через него назад. Божество поражает своим гневом тех, которые хотят властвовать над другими. Оно бросает свои стрелы в высокие жилища и в большие деревья. Большое войско может быть побеждено маленьким.

Ксеркс внимал обоим советчикам и не знал, которого послушаться, но страшный сон решил судьбу Персии. В древности на Востоке снам придавали большое значение. Сон разжигал пламя войн и опрокидывал целые государства своим легким дыханием, от которого у спящего человека волосы вставали дыбом на голове.

Выслушав противоречивые советы Мардония и Артабана, Ксеркс заснул на своем троне и увидел во сне высокого человека с величественным и суровым лицом, который велел ему привести в исполнение задуманный поход, под страхом быть наказанным богами. Испуганный Ксеркс призвал Артабана и, чтобы проверить свой сон, велел ему надеть царское одеяние, сесть на трон и ждать, пока не заснет. Артабан исполнил волю царя, и призрак появился снова. Высокий человек казался еще более грозным, не повелительным только, но и гневным. Он осыпал угрозами старца за то, что тот осмеливается отговаривать царя от его предприятия, и протянул руки с раскаленным железом, как бы собираясь выжечь ему глаза.

Артабан проснулся, крича от ужаса. Он отказался от своих прежних советов, и война была объявлена. Греки, узнав впоследствии о сне персидского царя, были уверены, что этот сон был одним из тех обманчивых видений, которые Зевс посылает тем, кого хочет погубить.

Дарий расшевелил все государство, чтобы двинуть его на Грецию, Ксеркс же приподнял его до самого основания. Войско, собранное за четыре года, заключало в себе почти все известные в то время народы и племена азиатские и африканские. Говорило это войско на всех языках и наречиях, начиная от самых звучных и кончая непонятным диким говором. Всевозможные одежды и уборы пестрили его ряды. Доспехи, украшенные тонкой чеканкой, сталкивались и двигались бок о бок с военным плащом из звериной шкуры или из древесной коры.