Изменить стиль страницы

Посланец паши, принимавший письмо, сказал русскому офицеру:

— Скорее Дунай остановится и небо обрушится на землю, чем сдастся Измаил.

Но Измаил сдался…

Пушкин обошёл всю береговую часть крепости и сказал Липранди, что не может понять, как русский адмирал Де Рибас, его солдаты и матросы, подойдя на судах со стороны Дуная, смогли взобраться «на эту каменную стену»… Поистине Бессарабия — страна русской славы.

Сия пустынная страна

Священна для души поэта:

Она Державиным воспета

И славой русскою полна.

За день до отъезда — в Измаиле пробыли три с лишним дня — Липранди сказал Пушкину, что его «неотменно пожелал видеть» основатель города Тучкова пожилой генерал Сергей Алексеевич Тучков. Пушкин познакомился с Тучковым в Кишинёве, где тот бывал наездами. Теперь генерал сам явился к Славичу «на щи» и очаровал Пушкина своим умом и любезностью. После обеда пригласил его к себе, обещая «что-то показать».

Пушкин охотно принял приглашение. Тучков интересовал его как свидетель важных событий.

В 1812 году в русской армии дрались с Наполеоном четыре брата Тучковы. Все генералы, и все — храбрецы. Сергей Алексеевич был Тучков второй.

Ещё задолго до этого Тучков второй сражался со шведами и турками, воевал на Кавказе, совершил немало подвигов, за что был представлен к наградам, которые почему-то не всегда получал. Уже девятый год несправедливо обвинённый и отданный под суд (ни одна комиссия не признала его виновным), Тучков «в сильной опале» жил отшельником в Измаиле.

Имелось одно обстоятельство, скрашивающее одиночество и вынужденный досуг, — Тучков был литератором. Он начал писать и печататься ещё в прошедшем, XVIII веке. Состоял в том же литературном обществе, что и Радищев, печатался в том же журнале — «Беседующий гражданин», что и автор «Путешествия из Петербурга в Москву» и, не без влияния последнего, писал обличительные стихи.

О времена! о нравы!

Невинность гонит всяк,

На сильного управы

Сыскать нельзя никак…

Екатерина II прикрыла «Беседующего гражданина», запретила литературное общество, куда входили Радищев и Тучков. Радищева сослала в Сибирь.

И вот теперь, через много лет опальный генерал рассказывал Пушкину про былые времена, показывал редкости — уцелевшие экземпляры запрещённых журналов и крамольную книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» (она была сожжена) «первенца свободы» Радищева. И ещё — свои «Записки», над которыми работал и которые не надеялся напечатать, потому что уж очень нелестно он отзывался в них о царях. Тучков писал, что «природные свойства» Александра I, какою личиною он бы ни прикрывался, — неограниченное властолюбие, мстительность, злопамятность, недоверчивость, склонность к обману и «желание наказать выше законов».

«Венчанный солдат» Александр I в «Записках» Тучкова вставал как живой. «На другой день, — говорилось в рукописи, — пришёл я к разводу, который был собран в экзерциц-гаузе, то есть обширный зал, нарочно для обучения солдат построенный, потому что это было зимою. Зала сия недовольно светла, и я, войдя в оную, приметил в конце её человека, стоящего расширив ноги, на возвышении при камине. Он качался беспрестанно с ноги на ногу, как маятник у часов, и повторял беспрестанно слова: „раз-раз“ во всё время, как солдаты маршировали. Это продолжалось близко часа. Я, сочтя издали сего человека за простого солдата, спросил у двоюродного моего брата, служившего капитаном гвардии и тут случившегося: „Скажи мне, всегда ли вы ставите при маршировании особого человека, который бы беспрестанно вслух повторял голосом всякий шаг?“. — „Тише!“ — отвечал мне брат. — „Это сам император“».

Пушкин вернулся от Тучкова сумрачный. Его грызла досада, что он без разрешения Инзова не может остаться в Измаиле хоть на месяц, подробно ознакомиться с бумагами Тучкова, послушать его рассказы, почитать воспоминания. Но встреча с Тучковым запомнилась. Это явствует из «Заметок по русской истории XVIII века», которые Пушкин вскоре начал писать, где вспоминал Радищева и был беспощаден к Екатерине II и Павлу.

Обратный путь в Кишинёв лежал близ реки Кагул, знаменитого Кагульского поля. Ехали ночью, Пушкин дремал. «Когда я ему сказал, — вспоминает Липранди, — жаль, что темно, он бы увидел влево Кагульское поле, при этом слове он встрепенулся и первое его слово было: „Жаль, что не ночевали, днём бы увидели“. Тут я опять убедился, что он вычитал все подробности этой битвы».

Подробности битвы при Кагуле Пушкин знал ещё в Лицее. Помнил наизусть надпись на кагульском обелиске, что стоял в дворцовом парке. Надпись гласила: «Под предводительством генерала графа Петра Румянцева российское воинство числом семнадцать тысяч обратило в бегство до реки Дуная турского визиря Галиль-Бея с силою полторастотысячною». Он воспел этот обелиск в «Воспоминаниях в Царском Селе» и теперь оказался близ Кагульского поля…

На следующий день, вечером, пропутешествовав десять суток, Пушкин с Липранди вернулись в Кишинёв.