— Не Князев случайно? — спросил я Сомова. — Вячеслав.

— Что? Князев? Конечно, он. Славка. А ты что, знал его?

«…Следствием установлено, что по просьбе пассажира Сенотова А. Е. водитель Королев Д. М. купил для последнего бутылку водки, которую Сенотов А. Е. начал распивать прямо в автомашине. Водка была приобретена у продавца овощного киоска Князева В. Н. по спекулятивной цене, а именно за двадцать пять рублей. Таким образом установлено…»

Может быть, те три или четыре минуты, на которые такси остановилось у киоска, и решили все дело?

День был тяжелым, он шел к концу. Мандарины были проданы, апельсины тоже, но грейпфруты еще оставались. Длинная очередь постояла, потом стала распадаться, потихоньку, нехотя. Счастливцы торопливо спешили домой, они несли в переполненных сумках киноварь Китая и солнечную охру Марокко. Но словно пушечные ядра лежали грейпфруты; несмотря на удивительную насыщенность витаминами, их никто не брал — может быть, оттого, что латунная их желтизна наводила на мысль о нездоровье, о малярии и гепатите. За стеклом картонка с надписью «Вас обслуживает продавец Князев В. Н.» недвусмысленно говорила о том, что магазин вместе со всей страной включился в перестройку и борьбу за культуру обслуживания.

Князев В. Н. (1933 года рождения, образование высшее, б/п, разведен, от первого брака сын Александр 1960 г. р., от второго брака дочери Света и Марина 1965 и 1967 г. р., от третьего брака сын Анатолий 1970 г. р. Выплачивает алименты в размере 50 % заработной платы, морально устойчив, пользуется авторитетом коллектива, регулярно перевыполняет план) сидел на колченогом стуле, приткнувшемся наискосок от двери между тонкими фанерными стенками овощного ларька, опустив голову. Голова была тяжелой. Голова была такой, словно ее набили камнями, но камни тут были ни при чем. Ларек был похож на скворечник, а сам Князев — на старую подбитую птицу. На пингвина делал его похожим длинный и условно белый передник, но вообще-то он больше походил на ворону, подшибленную камнем, хотя его, бывшего инженера, бывшего чемпиона по боксу в среднем весе, подшибла жизнь.

Вот он и сидел — сидел в углу, как боец, пропустивший встречный удар и едва дотерпевший до спасительного гонга, чтобы на ватных ногах дойти до своего угла и рухнуть на стул, подставленный секундантом, чтобы, мотая головой, как лошадь, которую донимают слепни, попытаться до гонга следующего раунда вынырнуть из багрового тумана. «В синем углу мастер спорта Князев Вячеслав, общество «Спартак», провел сто двадцать восемь боев, одержал сто семь побед, из них двадцать три нокаутом», но на этот раз никто не заподозрил бы в нем победителя. На этот раз — нет. Сила боксера — в его руках, но спасение — в ногах, и именно ноги подвели сегодня бывшего чемпиона; хорошо еще, что у него хватило сил добраться до стула, просто свалился как мешок, — столько проводить на этих ногах ему еще не приходилось: по двенадцать часов в день и все две последние сумасшедшие недели перед рождеством. С утра до вечера, день за днем. Апельсины, мандарины, лимоны. А грейпфруты? И они. И они тоже, но они не в счет, они не выдерживали конкуренции ни с апельсинами ни с лимонами, не говоря уже о мандаринах — мандарины шли вне конкуренции, огромные, тугие и сладкие, отборные мандарины из Грузии и Китая.

Из Китая.

В котором Князев работал когда-то, неизвестно когда, так давно это было, словно в другой жизни, а может и правда в другой, работал вместе с Сомовым, но он не вспомнил о Сомове, работал с Дундуром, но он не вспомнил о Дундуре, о Вите Дундуре, закадычном дружке, лучшем кореше, не вспоминал, как не вспоминал и о Гришманове, Фетисове, обоих Ивановых, да и о самом Китае тоже. Не вспоминал. Не мог, не хотел? Не вспоминал. Ветер жизни налетел и унес все воспоминания, развеял их, так сказать, над водами времени. Над волнами Хуанхе, над просторами Волги и Невы. Что было, того уже нет. А было ли? Неизвестно. Может быть, и не было ничего. Вот так.

Князев помотал головой и пошевелился. За его спиной громоздились ящики, легкие, невесомые ящики из Марокко и Пекина. Что-то тяжелое, как удар кирпича, разламывало затылок. По жилам бывшего чемпиона медленно текла бурая жидкость, похожая на кровь, но то была не кровь. То был портвейн. Три бутылки портвейна. А ведь он зарекался пить портвейн, он давал себе слово. Но портвейн оказался сильнее, и он сбил бывшего боксера с ног. Закрыв глаза, он слушал, как прибоем бьется в голове счет: «Один, два, три, четыре». Что это? Он на полу? Нокдаун? Или нокаут? Что бы ни было, надо встать, подняться с пола, не сдаться, не сдать… «пять, шесть…» Как летят эти секунды, как быстро считает судья. Что притиснуло его в угол, что связало по рукам и ногам, что нанесло сокрушительные удары — в печень, в голову, что заставило согнуться пополам и рухнуть? Жизнь. Она бьет наотмашь, не уйдешь нырком, как когда-то, особенно если вышел из формы, особенно если портвейн…

На ринге он упал лишь однажды. А помнит это, как будто вчера… Любой это помнит, словно вчера. Сначала яркий свет, взрыв и ощущение необыкновенной легкости, почти торжества. Потом возвращение к жизни, счет, долетающий до тебя откуда-то из другого измерения, потом ощущение неслыханной тяжести тела, словно ты прибит к доскам ринга гвоздями, и слова рефери, ведущего счет: «Один, два, три…» Эти первые три секунды пролетают в мгновение ока. «…Четыре, пять…» Подтащить колени к животу, опереться о пол, встать, подняться, только подняться, стоять, повернувшись лицом к противнику, который, пританцовывая и тяжело дыша, готов покончить с тобой последним уже ударом, и покончил бы раньше, чем ты успел разогнуться, если бы не отталкивающий жест рефери. Встать… Пот стекает по лицу, заливает глазницы, соль щиплет разбитые в кровь губы. Он ничего не видит, все плывет, и шум зала — словно прибой, словно волна, набегающая на берег. Он стоит и ничего не видит. Откуда-то доносится шепот, а может быть крик: «Где полотенце? Пусть тренер выбросит его на ринг».

Это — поражение.

Пот течет по лицу продавца Князева. Его полотенце висит над его головой на гвоздике. Грязное, скрученное. Князев тянет его, вытирает им лицо, вытирает пот. Нокаут, он проиграл. А кто виноват?

Никто. Никто не виноват. Или кто-то. Кто-то другой, не он. Жизнь виновата, еще кто-то. А мы не виноваты — никогда. Когда мы, обливаясь потом, поднимаемся с пола, мы это знаем точно: мы не виноваты. Секунданты, судья, тренер. Еще кто-нибудь. Любой другой. Надо только подумать, поразмыслить, пораскинуть мозгами, и ты найдешь другого. Всегда.

Князев пораскинул. Конечно! Он понял, кто виноват на этот раз. Он не был ни тренером, ни секундантом, он и слов-то таких не знал. Это был Васька Чернышев, работавший в подсобке, мразь, хлюпик, доходяга и сволочь. Это он. Обещал приволочь к перерыву рислинг, а притащил «Солнцедар». Убить его мало.

Земля вращалась. Она вращалась вокруг солнца. Не нужно быть Галилеем, не нужно было ни от чего отрекаться, Князев был готов пойти на костер и куда угодно, он уже горел на костре, и костер пылал в нем самом. Сегодня Земля вращалась как-то особенно активно и сила вращения никак не давала Князеву подняться со стула. Но он все-таки встал — из принципа. Плевать он хотел на вращение Земли. Пусть произнесено слово «нокаут», — плевать он хотел на нокаут, пусть окончена игра. Он должен был подняться — и он поднялся. Он был еще жив. Несмотря на удары, несмотря на удары судьбы, несмотря на портвейн «Солнцедар». Это было его кредо, в этом была вся его жизнь. Встать на ноги и стоять. Да, попробуйте. Сбейте его с ног. А он встанет. Поднимется. Он еще… он еще возьмет свое. Все, что ему положено. Он возьмет. И уже взял. Да.

Вячеслав Князев встал. Отодвинул стул. Какой это угол? Разве жизнь загнала его сюда? Он сам себе хозяин. Он победитель. Он сам поднял себе руку — победил Вячеслав Князев! Он хлопает себя по карманам, на лице его резиновая ухмылка. Карманы были полны денег, они распирали брюки в разные стороны, делая их похожими на галифе. Как там сказано? Ловите миг удачи. Это сказал поэт… как его… а впрочем, неважно. Ловите миг удачи. Не скажешь лучше. Прямо про него, про Князева. Он поймал. А неудачник пусть плачет. А он, Князев, поймал, он не неудачник. Поймал сильною рукою мастера спорта в синем углу. А неудачник… вот именно. Кляня свою судьбу.

Вот она, удача. Ее можно потрогать. Пощупать, сосчитать. Бумажки, бумажки. Раньше было злато, серебро, теперь побольше бы бумажек. Ничего. Ничего, что скомканные, цена все та же, цена одна. Вот они трешки, пятерки, десятки. Лежат. Молча. Молча и свернувшись. Словно маленькие змейки, словно гадючки. Ничего, ничего, они не кусаются. Они не кусают. Не кусают своих.

Проклятый «Солнцедар». Князев закрыл глаза. Земля, вращаясь, неслась через космос, она вращалась вокруг Солнца, она вращалась вокруг собственной оси. Последнее ощущалось продавцом Князевым особенно сильно. И мешало ему. Отбрасывало назад, отбрасывало в угол, на жесткий стул под грязным полотенцем. А во рту была горечь, горечь и желчь, желчь была от жизни, горечь — от «Солнцедара». Осоловевшие зимние мухи нехотя ползли по лампочке.

Князев сгреб бумажки, смял их, рассовал по карманам. Ему хотелось выпить. Один глоток, не больше, только коньяку. Но это ему не по карману. Зина так считает, ей виднее. А водка? И водка тоже. В ногах, под стойкой, у него целый ящик, скоро начнет заезжать шоферня. Как это говорит Зина? В мире есть только один вид свободы — финансовая. А это значит, что все бумажки подлежат строгому учету. Синие, зеленые, красные. Учету и распределению, а также перераспределению. Но ему нечего беспокоиться, ему хватит. Ему оставят его долю, ему останется, и немало. Ибо сказано: «Рука дающего да не оскудеет…» Все останутся при своих, все останутся довольны. Зина, которая устроила его сюда, и Светлана Петровна, завмаг, закадычная подружка. И когда поздно ночью он вернется домой к Зине, та будет ждать его, как ждала вчера и будет ждать завтра, и он выложит на стол то, чем сейчас забиты его карманы, — все те же бумажки, скомканные, смятые, словно искореженные какой-то неведомой страстью или пораженные болезнью, и Зина, аккуратная Зина, выпрямит их, развернет, разгладит и, прежде чем пересчитать и спрятать, обязательно разложит их по цвету — отдельно желтые, отдельно синие, отдельно красные…