Александр и Энона

Ты еще не был знатен, когда я, нимфа, дочь великой реки, взяла тебя в мужья. Сейчас ты сын Приама, но тогда — нечего стесняться правды — ты был рабом. Ради тебя я и стала рабой.

Как часто мы отдыхали с тобой среди стад, под деревьями! Ложем была нам сухая листва. Часто, когда мы лежали вдвоем на разбросанном сене, нас защищал от седых морозов кров нашей хижины. Вспомни: я показывала тебе лучшее место для охоты или скалу, где зверь прятал своих детенышей. Сколько раз я расставляла в лесах сети, вместе с тобой гнала свору собак по горам. И сейчас еще можно прочесть на буках имя Эноны, которое вырезал твой кривой нож. Ствол вырастает, и с ним поднимается имя Эноны. Пусть растет он все выше, пусть выше возносится слава обо мне. Я помню — на речном берегу, над водой стоит тополь. На нем и поныне есть в память обо мне письмена. Тополь, молю я, живи над водой и храни обо мне письмена:

О несчастный день! День, который принес мне гибель! С него для меня началась злая зима. Гера, Афродита и та, которую красят доспехи, — Афина, сбросив одежды, предстали перед тобой, желая выслушать твой приговор. Когда ты рассказал мне о них, мое сердце задрожало от страха, и до костей пронизал меня холодный ужас. В тревоге просила я совета у древних старух и старцев. И все они сочли суд твой грехом.

Срублена ель, распилен ствол — и корабль готов. Вот он уже скользнул в синие воды… Ты плакал и смотрел, как из моих глаз катятся слезы. Общими были слезы, общей была и печаль. Пока не исчез убегающий парус, я следила за ним взглядом, и песок сделался мокрым от слез. Я молила зеленых Нереид, чтобы ты поскорее вернулся. Значит, вернувшись с другой, ты вернулся моими мольбами?

Стоя на скале, обращенной к просторам пучин, я первой увидела парус на твоей мачте и чуть не рванулась к тебе бегом по волнам. И что я вижу? На высокой корме мне бросился в глаза пурпур. Это была не твоя одежда. Ближе и ближе корабль, подгоняемый ветром. Вот он уже пристал к берегу. Сердце трепещет — я вижу женское лицо. Для чего я, безумная, медлю? Новая подруга без стыда льнет к твоей груди! Тут я разорвала на себе одежду, начала бить себя в грудь и ногтями терзать себе мокрые щеки. Жалобным воплем огласилась священная Ида. Я в слезах ушла в свою темную пещеру. Пусть, как я, горюет Елена! Пусть оплакивает свое бегство от супруга! Мне причиненную боль пусть испытает сама!

Теперь тебе милы такие женщины, которые покидают супружеское ложе, чтобы вместе с тобой скитаться по морям. Ах, когда ты был еще беден и гонял стада с пастухами, ты, бедняк, не имел других жен, кроме Эноны. Мне не нужен твой пышный дворец, не нужны твои богатства, я не хочу пополнять число царских невесток. Я знаю, царственный Приам не отказался бы стать свекром нимфы, и Гекубе не стыдно было бы назвать меня невесткой.

Увы! Сам Аполлон обучил меня врачеванию, дал мне прикоснуться к своим благодатным дарам. Мне известны корень любви и трава, наделенная целебной силой. Горе лишь в том, что любовь невозможно исцелить травою. Я умелый лекарь, но себя не умею лечить. Ни земля, родящая травы, ни божество не подаст мне помощи. Лишь ты можешь мне помочь.

Такие слова римский поэт вложил в уста нимфы, которая, по преданию, жила за двенадцать веков до его рождения.

Последний акт любовной драмы разыгрался на десятом году Троянской войны. Греческий поэт Квинт Смирнский[79] так рассказывает о встрече лесной нимфы и сына Приама после нескольких лет разлуки.

Александр был ранен стрелой Филоктета, напитанной ядом лернейской гидры. Врачи обступили царского сына, страшно стонавшего. Раненого отнесли в город, и он до рассвета не сомкнул глаз. Никакие лекарства не помогали. Ибо было предопределено, что от смерти его может снасти только Энона — если пожелает.

Дело в том, что когда-то, еще до того, как нимфа полюбила Александра, ею овладел сам Аполлон. Энона не просила у него золота и драгоценных камней за бесчестье. Бог счел ее достойной и обучил врачеванию. Она познала чудесные свойства трав, которые, правда, не могли излечить ее горя.

Александр знал о даре Эноны и о том, что она одна может его спасти. Поутру он отправился в путь. Он пошел к своей первой жене, хотя и против воли. По пути то впереди, то слева от него появлялись и кричали зловещие птицы. Им овладел страх, но он старался внушить себе, что птицы летают без причины. Когда служанки Эноны увидели Александра, они испугались. Испугалась и их госпожа. Александр упал к се ногам, истекая мерной кровью. Яд проник уже до мозга костей. Страдающий и ослабевший Александр молил первую жену о помощи, но был отвергнут.

— Ты меня не пожалел! Был глух к моим мольбам и слезам! А теперь я бы хотела, подобно зверю, рвать твое тело и пить твою кровь! Где же твоя покровительница, сияющая Афродита? А твой тесть Зевс почему не приходит тебе на помощь? Убирайся! Иди к своей Елене! Стенай и плачь около нее днем и ночью. Может быть, она сумеет спасти тебя от яда!

И Александр пошел обратно по вершинам лесистой Иды. С каждым шагом он все больше терял силы и все чаще лишался чувств, пока не умер. Горные нимфы плакали над ним, вспоминая с печалью, что когда-то он пас здесь свои стада.

Когда весть о смерти Париса достигла Трои, больше всех убивалась Гекуба. После Гектора Парис был любимейшим из ее сыновей. Мать понимала, что не по его вине, а по воле бессмертных богов на Трою обрушилось несчастье. Царь Приам пока не знал о смерти Александра, потому что сидел у могилы Гектора и оплакивал гибель любимого сына. Ничто из того, что происходило вокруг, не достигало его сознания. Елена, напротив, изображала великую скорбь и при людях горько плакала, но в душе она печалилась о другом.

— Погиб ты понапрасну, муж мои, а мне остались теперь лишь тоска и печаль. Сколько несчастий теперь обрушится на меня! Зачем Гарпии[80] не разорвали меня прежде, чем я покинула с тобой Спарту? Здесь меня все ненавидят. Куда мне пойти? В лагере ахейцев меня ждут оскорбления. А здесь? Троянки разорвут меня. И даже не посыплют на мое тело землю, а оставят на съедение птицам и собакам!

Так сетовала на свою судьбу Елена.

Что же касается Эноны, то она горевала всей душой, вспоминая минуты любви и счастья. Ночью она тайме выбралась из дома и через горы и леса помчалась в долину, где нимфы и пастухи уже разжигали погребальный костер Александра. Заслонив лицо плащом, Энона прыгнула в огонь.

Прослеживая судьбу Александра, мы далеко опередили события. Пора вернуться к тому дню, когда он, чудесно спасенный во время поединка с Менелаем, закрылся в своей супружеской опочивальне.