Приняв подарок, Хоуп щелкнула крохотный замочек на шкатулке и вполне бы себе ахнула, если бы не была равнодушна к драгоценностям. На бархатной подкладке лежал роскошный комплект - ожерелье, серьги, браслет и брошь. Украшения не были массивными, но вполне хватало того, что на них не было свободного места от бриллиантов и изумрудов.

- Тебе всегда шел зеленый цвет, - мечтательно вздохнула Уна, смахивая невидимую слезу. - Как и мне...

- Спасибо, бабушка. Они великолепны! Но все же не стоило...

- Стоило! - резкость в голосе старушке тут же вернулась на свое постоянное место. - Они пылятся у меня уже двадцать лет. И когда я их надевала в последний раз, на один и раздутых светских раутов, моя ближайшая подруга Одетт Ван ден Лаутен онемела почти на час, упокой Господь ее душу. А это дорогого стоило!

- Альберт! Для тебя тоже кое-что есть, - Уна произнесла это снисходительным тоном, будто говорила с десятилетним мальчиком, который весь год вел себя плохо и не заслужил подарка от Санты. - Кстати, ты сейчас убедишься, что Гард, может и пользу приносить. Гард! Принести!

Затаив дыхание, отец с дочерью следили за тем, как важно собака поднялась со своей подстилки у окна, на которой до этого момента мирно дремала. Как оказалось, рядом с псом лежал сверток грубой холщевой ткани.

- Они принадлежали твоему отцу. Когда я разбирала хлам на чердаке, то случайно наткнулась.

Вот, пожалуйста! Хоуп старинные шкатулки с бриллиантами, а ему пропитанный собачьей слюной раритет в буквально чумовой упаковке. Тем не менее Альберт взял презент в руки прямо из клыков Гарда и не доставил матери удовольствия показать брезгливость, тут же развернул его.

Это оказался набор старинных хирургических инструментов, с рукоятками из слоновой кости. Они пожелтели и практически не использовались, кроме того их следовало отдать в руки толкового реставратора, но сейчас этим вещицам не было цены.

Альберт почувствовал, что его в кое-то веке подмывает обнять мать и расцеловать в обе щеки, но он не хотел лишний раз быть зачинщиком неловкой сцены. Вполне хватило его растерянного вида.

- Спасибо мама, я очень тронут.

- И то хлеб! Хоуп, дорогая, а где же Грегори? Я привезла ему чудесное средство от глистов.

Это было уже выше всякого терпения и Хоуп подавилась вином.

- Интересно какие мысли сподвигли тебя на подобный подарок, мама? - Альберт в свою очередь ничуть не удивился такому повороту событий, мужчина виновато обернулся и посмотрел на Мегги. Посторонний человек мог принять его мать за сумасшедшую.

- В последний мой приезд три года назад, у него на спине я заметила сыпь и при том обширную, слева, сбоку на ребрах, а как известно, аллергии зачастую это следствие загрязненной печени, причиной чему могут быть отходы жизнедеятельности паразитов.

В ответ Альберт только снисходительно улыбнулся, решительно отложив вилку и нож, всем своим видом показывая, что для него ужин завершен.

- Тогда может и нам следовало принять твой чудо-препарат? Хоуп, как ты считаешь?

Чувствуя, что ее разбирает смех, Хоуп, тем не менее понимала, что ужин катится в тартарары. Она не успела сказать и слова, как Уна разразилась тирадой.

- Во-первых, это не препарат, а прекрасная микстура из сбора очень редких трав. Никакого вреда, побочных действий, только польза! А во-вторых, юморист ты наш, Ванмееры не страдают глистами, это как-то связано с географическими особенностями Бельгии, или генетикой ареала обитания бельгийцев, уже не помню. Мы, Ванмееры, вообще, записные долгожители. Вот мне скоро восемьдесят три, а по ощущениям не больше семидесяти и хоть бы одна болячка, кроме..., - в этом месте Уна якобы отвлеклась на то, чтобы погладить Гарда, который не сводил глаз с провисшими нижними веками со стола. - Не важно... Я хотела сказать, что если бы Господь хотел изощренно наказать наш род, то долголетие, это то, что нужно! Взять хотя бы твоего отца, Альберт. Гаспар, пусть земля ему будет пухом, еще продолжал бы радовать нас своим душевным теплом и по сей день, если бы не подавился рыбьей костью, она не оцарапала ему все горло и что там дальше случилось? Человек ни разу в жизни толком простудой не болел, а тут из-за царапины слег! Вот попомните мое слово — роду Ванмееров суждено сгинуть с этого света. А все почему? Фамильная страсть к свободе и самореализации, когда уж тут детей делать?! - Уна хохотнула, ее глаза заволокла грусть вперемешку с отчаянной радостью.

- И прекрасно! На этой захудалой планете и без нас уже народа много. Помрем и не заметят, хотя у вас двоих неплохие шансы немного наследить в гадостной истории человечества, точнее у тебя Хоуп. Твой отец давно профукал свои шансы, погнался за самым раздутым и красивым мифом о счастливой семье. А нет его - вечного счастья этого! Думаете тогда нужно было бы трястись над десятком заповедей, если бы этот балаган, где есть большая восьмерка и коммунисты звался раем? Чушь! И рай — чушь! А вот, кексы с гашишем, это эффективный способ оспорить мои слова, но и на них у меня не хватает духа.

- Мама, у отца сердце больное было, - с окаменевшим лицом, Альберт попытался вернуть эту женщину к реальности и дать понять, что выбранная ею тема для разговора, это верный путь к бурной ссоре.

- Как может болеть то, чего нет?! - старуха всплеснула руками и с аппетитом доела пирог, игнорируя тот факт, что у остальных присутствующих полностью пропало чувство голова. - Ванмееры, которые отправляются на кладбище раньше семидесяти, все как один умерли от несчастных случаев. Не своей тихой смертью! Это несчастье настолько внедрено в наше семейство, что передается даже тем, кто влился в этот род со стороны.

- Бабушка, остановись..., - Хоуп уже знала, что Уна подводит свою речь к излюбленной теме - «ты променял мать на американку».

- Нет, нет... Дорогая, это чистая правда. Знать это и молчать, я больше не могу. Виола до сих пор была бы жива, если бы Альберт не женился на ней, уйму лет назад, позабыв о долге заботы о родной матери, которая положила свою жизнь к его ногам.

Встретившись взглядом с отцом, Хоуп словно смотрела в зеркало, в котором блестели от еле сдерживаемых слез серо-голубые глаза, а губы были сжаты в тонкую линию, чтобы сдержать слова, способные только разжечь запал бабушки Уны и весь облик был обильно пропитан горьким вкусом трагических воспоминаний и безысходностью.

- Мне пора на работу, - догадавшись схватиться за вовремя звякнувший телефон, Хоуп сорвалась с места и бросилась вон из дому, подхватив сумку у выхода.

Тяжелый вздох облетел гостиную. Две пары глаз какое-то время сверлили входную дверь, Альберт очнулся первым.

- Ну и о чем ты хотела поговорить, мама? Удивлен, что ты продержала Хоуп за столом почти пол часа.

- Ей это полезно, а то скоро совсем забудет где ее дом.

- Не стоило так...про Виолу говорить.

- Завтра же схожу к ней на могилу и извинюсь, - не моргнув глазом парировала женщина, пригубив портвейна.

Это был тайный ход — начать разговор о долголетии, чтобы Альберт знал, что предстоит непростая беседа. Уна начала пользоваться этим приемом, когда не могла напрямую поговорить со своим сыном на определенные темы при муже, и всегда после ужина, она уходила на кухню, якобы отдать распоряжения относительно меню на завтрашний день, а Альберт появлялся спустя некоторое время.

- Девочке пора отвыкать от своей бабули. Боюсь, что это мой последний визит к вам двоим в Америку.

В сообщении, которое получила Хоуп не было ни одного слова, только плачущий смайлик. Его прислал Сэм, который и без того крайне редко беспокоил своего ненаглядного доктора по телефону. Его выдержке можно было позавидовать и от того, Хоуп решила не медлить, отказалась от мысли вызвать такси и в кое-то веке прокатиться на своем прекрасном «Мерседесе».

Бабушкино представление выглядело крайне натуральным. Задолго до ужина, Хоуп подговорила ее завести крайне неудобную тему для разговора и инсценировать легкий казус. Учитывая тот факт, что большая часть жизни Уны Ванмеер прошла в строгих рамках и контролем не то, что за собственным языком, даже за мыслями, на старости лет эта женщина решила не отказывать себе в искренности, которая порой переходила в настоящую грубость.

Ночь была тихой и Хоуп не смотря на жаркий воздух, который не собирался отпускать ни один градус тепла, не стала включать кондиционер, а просто открыла все окна в машине.

Да, прогулка по вертолетной площадке выйдет на славу!

Медицинский центр слепил обилием мощных фонарей, в большей половине окон горел свет. Самое бездарное время - девять часов вечера. Начинают маяться как пациенты, так и персонал.

В ординаторской было полупусто, практически все у кого была свободная минутка по традиции столпились около автомата с кофе, как в старые добрые времена. Излишество подаренное Купером, было неудел в рамках «злостного» бойкота, который ему объявили. Такая солидарность приятно удивила Хоуп, она даже не подозревала, что за нее молча вступятся практически все работники детского отделения, хотя с другой стороны, сейчас это была топовая история, которую обмусоливали и дополняли новыми неправдоподобными подробностями. Масла в огонь подливали подарки Купера и как оказалось, даже в них, он не мог проявить оригинальность.

В палату Сэма Хоуп зашла без стука.

Мальчик лежал на кровати, отвернусь к окну, его уши были заткнуты наушниками, а когда он повернул лицо, оно показалось безмятежным и почти счастливым. Эти два состояния для Сэма были настолько редкими, что Хоуп на секунду опешила, но быстро взяла себя в руки.

- Этот смайлик должен был меня разжалобить? - она присела на краешек кровати и похлопала мальчика по голове, мельком взглянув на монитор — давление было ниже нормы, но при его состоянии текущее значение можно было считать удовлетворительным.