Глава 9

ТРИДЦАТЬ СЕМЬ И ДВА ПО УТРАМ

Бруклин

Сейчас четыре часа дня, но, выглянув в окно, можно подумать, будто уже полночь.

Электричества всё ещё нет, а шторм лишь слегка поутих. Я разжег камин, чтобы согреть воздух. Но в доме всё равно достаточно холодно, чтобы надеть толстовку.

Амелия тоже надела ещё слой-другой одежды. Должен признать, мне нравилось смотреть на ее маленькие, выпирающие из-под майки соски, пока она не оделась теплее. Если честно, я становился немного одержим ими. Мне стало интересно, насколько они розовые, мягкие, затвердеют ли они от моего языка, играющего с ними.

Да, да, знаю — мне не стоит смотреть на них или думать таким образом. Кем оторвет мне мое мужское достоинство. И всё же я фантазировал о них, пока не прикусил щеку. Сильно, до крови. И только тогда, наконец, остановился. Я уже отчитал себя, поверьте.

Тусклый свет в комнате осложняет попытки не думать в таком ключе. Амелия нашла несколько свечей в комнате Мэгги и расставила их вокруг нас, чтобы хоть как-то осветить пространство. Это хорошо, потому что в единственном фонаре в доме нет батареек. Кто бы мог подумать.

Как только затихают последние нотки тематической музыки к фильму «Челюсти», я закрываю крышку ноутбука, которая служит прекрасным разделителем между мной и Амелией, и встаю, чтобы потянуться.

— Поверить не могу, что ты никогда не видела этот фильм.

Девушка пронзает меня взглядом.

Оценивает меня?

— Не думаю, что теперь когда-то снова пойду на пляж, — заявляет она.

Ладно, не оценивает, но вместо этого она, как мне нравится называть это, находится в шоке от «Челюстей». Сложно спорить с оригинальным фильмом. Сиквелы и близко не сравнятся. Черт, если бы не «Челюсти», мысли об атаке большой белой акулы на пляже и не приходили бы на ум — акулы довольно редко встречаются. Но даже спустя несколько десятилетий после дебюта фильма все выискивают на горизонте плавники.

Ну или, по крайней мере, так делаю я.

Сморгнув свой собственный шок от «Челюстей», я смеюсь.

— Ещё как пойдешь. В том-то и дело. Все мы так поступаем. Но в следующий раз ты будешь оглядываться по сторонам — я тебе это гарантирую.

Амелия, прищурившись, смотрит на меня.

— Это подло.

— Что именно? — смеюсь я.

— Ты хочешь превратить меня в параноика.

— Нет, не хочу.

Она бросает на меня взгляд.

Я свожу большой и указательный пальцы.

— Ладно, может совсем немножко, но это убережет тебя от дальних заплывов и не даст утонуть.

Она искоса смотрит на меня.

— Хватит. Я сказала тебе, что пыталась излечить похмелье, и это сработало.

— Да-да, знаю. Мне просто не нравится тот факт, что с тобой могло что-то произойти во время моей смены.

— Твоей смены?

— Ты знаешь, что я имею в виду. Кем бы убил меня нафиг, если хоть волосок упал бы с твоей головы, и ты это знаешь.

Амелия грустно улыбается мне, затем встает.

— Я не твоя ответственность. Вообще-то, я — ничья ответственность. Я взрослая и сама могу позаботиться о себе.

— Ага, скажи это своему брату.

— Планирую, — заявляет она, затем поднимает руки над головой, потягиваясь, из-за чего ее свитер поднимается достаточно для того, чтобы я мог увидеть ее пупок.

В голове возникают картинки того, как я кружу вокруг него языком. Переводя взгляд, я провожу дорожку от изгиба ее бедер до пояса штанов для йоги, к упругой маленькой груди, длинной шее, к ее рту и губам, и представляю, что она может с ними сделать. Как может обхватить ими мой член, облизать его своим розовым языком, засосать меня в обольстительный рот. Заставить меня кончить, произнося ее имя.

Блять, я вовсе не должен думать о ней в таком ключе.

— Давай дальше посмотрим «Бездну», — заявляет она.

— Да, конечно, что угодно, — говорю я, слишком занятый наблюдением за ее движениями. Затем до меня доходит смысл слов. — Стой. Что?

— «Бездну». Люблю этот фильм.

Приходится посмотреть Амелии в глаза, чтобы избежать вида ее сексуального миниатюрного тела.

— Разве он не про Бермудский Треугольник?— спрашиваю я.

Она кивает и с улыбкой произносит:

— Только не говори, что есть фильм, который ты никогда не видел?

Да, я заявил ей, когда мы доедали остатки китайской еды, что видел все когда-либо снятые фильмы. И это правда. Есть всего парочка фильмов, которые я не посмотрел.

— Это не вариант, просто чтобы ты знала.

В ее глазах сверкает что-то дьявольское.

— Мы определенно посмотрим его следующим.

Я засовываю руки в карманы.

— Нет, я не могу.

Она подходит и останавливается прямо передо мной.

— Ты испугался маленькой черной магии?

— Нет, я не боюсь, — говорю я недоверчиво, — но викканство, вуду, Сантерия, черная магия — зови, как хочешь, вызывают у меня мурашки по телу.

— Ты суеверный?

— Нет, — говорю я убедительно.

— Да, суеверный. Спорю, что ты не ходишь под лестницами, веришь в везение новичков, наверное, подбираешь каждое пенни, которое находишь, презираешь черных котов и веришь, что три — счастливое число.

Я наклоняю голову набок и хочу почесать ее. Амелия хороша.

— Ну, мне вовсе не нравятся кошки, цвет не важен, да и кто ходит под лестницами? Все знают, что это к невезению.

Амелия сгибается пополам от смеха.

— Ну же, у каждого свои тараканы.

Она поднимает взгляд и, увидев мое лицо, выпрямляется и делает вдох.

— Ты не хочешь делить со мной косячок, так что можешь хотя бы посмотреть фильм по моему выбору.

— В последний раз говорю, у меня нет травки.

Она бросает на меня сомневающийся взгляд.

Я поднимаю руки.

— Нет. Я больше не занимаюсь этим.

Правда. Также я больше не курю обычные сигареты. Да и кроме того, даже если бы у меня что-то было, я ни за что не стал бы ловить кайф с Амелией.

Она выжидающе смотрит на меня.

— Ладно, — сдаюсь я, — я посмотрю фильм, как только сбегаю в продуктовый за ужином.

Глаза Амелии загораются.

— Ты поедешь на мотоцикле, да?

— Да, а что?

— Я поеду с тобой.

Я смотрю на дождь, затем обратно на неё.

— Ты хочешь прокатиться сзади на моем мотоцикле в дождь?

— Да, хочу.

Ни одна из знакомых мне девушек не намочила бы добровольно свои волосы.

Амелия улыбается, словно выиграла приз.

Я прищуриваюсь, глядя на неё.

— Я не поеду на байке, возьму Cruiser.

— Ох, да ладно.

— На улице самый разгар шторма, Амелия. В чем дело?

Она пожимает плечами.

— Ни в чем.

Я приподнимаю бровь.

— Скажи.

Вздохнув, она смотрит на меня.

— Когда я была подростком, мой отец строго-настрого запретил мне делать что-либо подобное. Он настолько вбил в меня свои ожидания, что, даже выйдя из-под его контроля, я не хотела разочаровывать его. Существует столько вещей, которые я никогда не делала, но хочу попробовать. И это одна из них.

— Позже, когда прекратится дождь, — говорю я ей, и уже представляю, как ее руки обхватывают меня. Ее красивая грудь прижимается к моей спине. Ее горячее дыхание касается моего уха.

— Правда? — спрашивает она восхищенно.

Я вырываю себя из фантазий, потому что есть что-то грустное в стремлениях Амелии, что не должно порождать сексуальность.

И, хотите — верьте, хотите — нет, я понимаю.

Даже больше, чем просто понимаю.

Мне кажется, я сам был на ее месте, в тени своих матери и отца, потому и оказался здесь, в Лагуне, пытаясь найти себя.

И всё же не могу избавиться от чувства, что мне необходимо возвести стену вокруг себя, иначе я могу оказаться в списке того, что Амелия никогда не делала... и просто хочет попробовать.

Потому что она хорошая, просто хочет немного плохого.

Совсем немного.

Не слишком много.

Были времена, когда и мне это было свойственно.

Но не думаю, что я снова готов к подобным приключениям.

Больше нет.