Это звучало как самая бесперспективная вещь, которую я когда-либо пила, но я сделала глоток, чтобы быть вежливой. Мгновенно весенняя пора расцвела на моем языке. Сено было зеленым и свежим, а чувственная фиалка цвела в темноте.

— Необыкновенно! — провозгласила я.

Он подарил мне удовлетворенную улыбку. — Я думаю, что это обещающе.

Стокер ничего не сказал, но протянул свой стакан с надеждой.

Месье д'Орланд покачал головой. — Больше нет. Он почти закончен, и я еще не улучшил его. Когда я это сделаю, я отправлю вам целую бутылку.

— Я напомню тебе об этом.

Месье д'Орланд откинулся на спинку стула, в экспансивной манере. — Я думаю, что вы пришли сюда не только за образцами. Какую услугу я могу вам оказать?

Это была очаровательно старомодный вопрос, и я поняла, что ценю его изысканные манеры. Он был французом насквозь, и я всегда питала слабость к галльской цветистости.

Стокер подошел прямо к делу. — Мне нужно, чтобы ты немного пошпионил.

Месье поднял брови. — Не мое обычное занятие, но для вас я буду рад попробовать. За кем я должен шпионить?

— Тивертоны, — представила я.

— Сливовые пирожные и обычный заварной крем, — сказал он с оттенком неодобрения. — Им нравятся их английские пудинги. Не для них хрустящие коржи mille-feuille или многочисленные удовольствия от прекрасно сделанного St. Honoré. Нет, сэр Лестер Тивертон всегда хочет рисовый пудинг с черносливом.

Он вздрогнул. — Но молодая леди подает надежды. Мне сказали, что она съела вторую порцию моей Турецкой фантазии.

— Турецкая фантазия? — спросил Стокер, пуская слюни.

Месье пожал плечами. — Новое творение по старому турецкому рецепту. Розовая вода крем-карамель, очень нежная, отделка с кружевом из позолоченного сахара и гарниром из засахаренных фисташек. Турки — мастера тонкого использования духов в кондитерских изделиях, — добавил он.

Стокер немного вздохнул, когда месье продолжил. — Мадемуазель Тивертон была благодарна. Думаю, ее можно уговорить попробовать пирог с апельсиновым цветком, — сказал он, задумчиво наклонив голову. — Я приготовлю для нее нежный мусс из цветков апельсина и глазирую дно пирога горьким шоколадом, украсив его взбитыми сладкими сливками и завитками шоколада.

Стокер тихо застонал от этого описания.

Месье улыбнулся. — Естественно, мне, как сотруднику отеля, запрещено дружить с гостями, но если бы я послал ей такой деликатес с комплиментами кухни и приглашением посмотреть, как создается такое кондитерское изделие, она может чувствовать себя обязанной принять это приглашение.

— Она наверняка примет, — согласилась я. — Я думаю, что девушке одиноко. — Я выглянула в окно, где два помощника собирали пирожные в гору с липкой помощью крепкой карамели. — Лучше отправить пирог с темноволосым. Он намного симпатичней.

Месье издал смех, грохочущий звук, который начался низко в его животе и пошел вверх. — Вы леди оригинального мышления, мадемуазель Спидвелл. Я подозреваю, что в вас есть французская кровь.

Я подумала о французских принцессах, разбросанных по генеалогическому древу моего отца. — Возможно, немного, — пробормотала я. — Вам не интересно, почему мы просим вас шпионить за этой семьей?

Он пожал плечами. — Я бы никогда не усомнился в Ревелстоуке, моя дорогая мадемуазель, — просто сказал он. — Я сказал ему однажды, какую бы услугу я ни мог ему оказать, он должен только попросить. И это первый раз, когда он просит.

Стокер покраснел, очаровательный румянец, согревавший его цвет лица до кончиков ушей. — Ерунда, — пробормотал он. — Но если ты поможешь нам, я буду считать это личной услугой.

Месье пожал ему руку. — Я отправлю тебе сообщение, как только узнаю что-нибудь важное.

— Должны мы передать от вас привет леди Веллингтонии? — спросила я.

Он улыбнулся, обнажая ряд великолепных белых зубов. — Нет необходимости, дорогая леди. Я обедаю с ней раз в две недели. Леди Веллингтония, как и Стокер, никогда не забывает своих друзей. — Он низко склонился к моей руке. — Было приятно познакомиться с вами, мадемуазель Спидвелл.

— Взаимно, месье.

Стокер тихо зарычал. — Если вы вполне закончили, — сказал он, указывая на дверь.

Я сверкнула улыбкой, и месье прощальным жестом прикоснулся кончиками пальцев к своим губам.

Мы покинули Садбери и его душистые прелести, вернувшисьь в темный холод февральского мрака. Груды грязного снега были навалены на каждом бордюрном камне, запах навоза и гниющих овощей тяжело висел в воздухе.

— Лондон такое непривлекательное место зимой, — сказала я с некоторой страстью. — Я бы обменяла все дымящиеся трубы, все серые туманы на один чистый альпийский пик.

Стокер вздрогнул. — Никогда.

Он рассказывал о своей неприязни к горам, но мой разум блуждал, улетая на конкретный швейцарский луг, где я преследовала милого маленького Parnassius apollo, а меня, в свою очередь, преследовал мой гид. Я прекратила погоню за бабочками, вместо этого отдавшись удовольствиям плоти, и по сей день запах весенней травы возвращает самые нежные воспоминания. Я вошла на этот луг нетерпеливой девушкой и вышла, срывая раздавленный эдельвейс со своих волос и нижних юбок, хладнокровной и счастливо опытной женщиной.

— Ты вообще слушаешь? — спросил Стокер.

— Нет, — ответила я с полной откровенностью. — Я вспоминала свой первый вкус эротических радостей.

— Какого черта? Неважно. Я не должен подвергать сомнению капризы твоего воображения.

— Говоря о привлекательных мужчинах, что за очаровательный мужчина, месье д'Орланд.

— Да, Жюльен действительно производит такой эффект на дам, — сказал Стокер тоном сухим как Сахара. — Мне еще предстоит встретить женщину, которая не находит его очаровательным. Я не знаю, акцент это или тот факт, что он всегда пахнет сахаром.

— И то, и другое — опьяняющие качества в мужчине, — сообщила я ему.

Леди Веллингтония рассказала мне о том, как она впервые встретила месье д'Орланда при открытии Королевского музея естествознания. — Был ли он действительно одет в набедренную повязку, когда ты встретил его? — спросила я.

Красивый рот Стокера сжался. — Он был. Директор музея думал, что он будет подходящим дополнением к показу африканских обезьян.

Я вспомнила описание леди Веллингтонии того, что последовало. Тот факт, что Стокер избил директора голыми кулаками, меня не удивил. Удивило, что Жюльен д'Орланд оказался квалифицированным кондитером.

— Как он дошел до такого со всеми своими талантами?

Стокер пожал плечами. — Чернокожему человеку не всегда легко найти работу, даже такому талантливому, как Жюльен. Его семья была из Мартиники, опытные повара, все они. Его дедушка обучался у Карима, а отец готовил для Наполеона III. Жюльен на самом деле родился во дворце в Фонтенбло. Он учился на кондитера и пошел работать к парижскому банкиру, который решил провести зиму в Лондоне, наблюдая за некоторыми инвестициями. Он взял с собой Жюльена, чтобы хорошо обедать, пока был здесь. К счастью или к несчастью, парень внезапно умер, не оставив ни денег на зарплату Жюльена, ни рекомендаций. Жюльен тогда не говорил по-английски и никого не знал в Лондоне. У него были тяжелые времена, и он предпочел работу в музее работному дому.

Я покачала головой. — Он, это очевидно, аристократ на кухне. Кажется удивительным, что он согласился на такую унизительную работу.

— Жюльен, как и все французы, чрезвычайно практичен. Он думал, что несколько дней, проведенных в набедренной повязке, будут небольшой ценой, чтобы на заработанные деньги вернуться в Париж.

— Должно быть, он благодарен, что ты вмешался, — размышляла я.

— Благодарен? Он назвал меня лошадиной задницей, когда я избил директора музея. Нас обоих выгнали, и он так и не получил заработную плату. Я стоил ему платы за полный день. Не думай, что я спас его, — предупредил он. — Жюльен д'Орланд — пресловутый кот с девятью жизнями. Он бы отлично приземлился на ноги абсолютно без моего вмешательства.

Я наклонила голову. — Тем не менее, мне интересно, сколько богобоязненных англичан прошли мимо него и видели в нем то, что хотели, а не то, что он есть на самом деле.

— То, что он — чертов гений. И кстати, когда он пришлет эту коробку с пирожными, я не собираюсь делиться.

— Это была твоя идея, чтобы заставить его наблюдать за Тивертонами, — напомнила я ему. — Ты заработал пирожные.

Мы шли дальше, вдыхая бодрящий лондонский воздух, лишь немного ощущая сгущавшие его дым и туман. Это было лучше, чем сидеть в душной атмосфере наемной кареты, как куры в курятнике, и мы размяли ноги в оживленном движении, обходя нагромождения сугробов грязного снега. Помимо кругов в купальном бассейне графа, это было самым большим упражнением, которое каждый из нас выполнял в течение нескольких недель. Я чувствовала, как мое настроение поднимается с каждым шагом.

Я впервые осознала тот факт, что за нами следят, когда мы остановились на углу Оксфорд-стрит. Движение изменилось от наемных экипажей и кэбов до трезвой респектабельности частных карет, когда мы добрались до Мэрилебона. Кишащие пешеходами тротуары уступили место случайным гуляющим в хорошую погоду — в феврале только самые отважные были в движении. Я услышала резкий звук шагов позади нас. Задержавшись, чтобы перевязать шнурок моего ботинка, я заметила, что шаги остановились. Я бросила взгляд под мышку и увидела парня среднего роста, его кепка была низко надета на лоб — парня, который толкнул меня за пределами Садбери.

Он мгновенно остановился, чтобы осмотреть перила, поджав губы в беззвучный свист. Его демонстративня небрежность не обманула меня. Я заметила, что у него учащенное дыхание, белый пар клубился в воздухе, когда он пытался отдышаться. Стокер и я были быстрыми ходоками. Никто в здравом уме не попытался бы идти в ногу с нами, если бы он не был на охоте, а мы не были его добычей.