Затем он замолчал, цвет его лица стал теплым, и леди Тивертон заговорила. — Мистер Стил в течение очень долгого времени был преданным другом Тивертонов. Мне жаль говорить, что он никогда полностью не приветствовал мое присутствие в семье.

Сэр Лестер накрыл ее узкую ладонь своей мясистой рукой. — Проклятый дурак, — пробормотал он.

Леди Тивертон одарила его нежной улыбкой.

Сэр Лестер продолжил. — Его имя Гораций, но благодаря его работе в египтологии моя первая жена дала ему прозвище Хорус в честь бога-царя. Это его позабавило.

Он покачал головой, выражение его лица внезапно изменилось. — Более десяти лет мы были на раскопках вместе. Но в конце прошлого сезона я сказал ему, что больше не буду с ним сотрудничать, и он воспринял это плохо. Он устроил сцену у Шепарда, угрожал мне пистолетом, — сказал он с оттенком негодования. — Американцы и их оружие, — пробормотал он.

— Вы рассказали ему о гробнице, которую обнаружили? — спросила я мягко .

Баронет глубоко покраснел. — Я не говорил. Хорус всегда высмеивал мою идею о том, что что-то ценное скрывается в wadi в этой части долины. Он думал, что тратить время на поиски там — пустая трата времени. Но я был прав, — упрямо добавил он. — Мы обсуждали, где копать в этом году, когда он начал язвить насчет моих идей. Ну, почему я должен говорить ему правду, когда он вечно цеплялся из-за нехватки моих фондов? Моих полетов фантазии? Я не хотел делиться с ним. Я хотел сам все это выкопать, а затем заставить его признать, что он был неправ. Поэтому я просто сказал ему, что отказался от продолжения партнерства. — Он неловко заерзал на стуле. — Я не стал объяснять ему причину, и это его разозлило больше всего.

— И он вернулся в долину копать в этом сезоне? — спросил Стокер.

— Вместо этого он решил вести раскопки в Амарне, — поправил мистер Фэйрбротер. — Довольно далеко от нашего местоположения в долине, но мистер Стил часто навещал других друзей в этом районе. Это сделало ситуацию довольно неловкой.

— Я могу представить. Но я видел фотографию мистера Стила в газете, — возразил Стокер. — Он джентльмен преклонных лет. Я не могу представить, чтобы он надевал маску Анубиса и играл в азартные игры в пустыне.

— Вы видели фотографию его сына? — спросил Фэйрбротер. — Я бы поспорил, что Генри Стил может хорошо исполнить роль египетского бога.

Леди Тивертон покачала головой. — Это слишком ужасно. Они были нашими друзьями. Это невозможно.

Я предложила ей тонкую улыбку. — Что сказал Наполеон, моя леди? «Невозможное — это слово, которое можно найти только в словаре дураков».

— Аминь, — сказал Патрик Фэйрбротер, поднимая свою чашку с чаем в тосте.

Мы покинули Тивертонов, выйдя из теплой элегантности лобби Садбери на темнеющую улицу. Осколки льда сияли в свете уличных фонарей, и Лондон вокруг нас торопился, суетясь в наступающих сумерках.

— Хорошо, — сказала я Стокеру, засовывая край перчатки под манжету. — Я чувствовала, что ты урчал, как вулкан там. Ты мастерски сдерживался, но теперь в этом нет необходимости. Можешь произнести свою речь.

Его челюсть стала жесткой. — Это тот позорный бизнес с мумией. Они хотят выставить ее на обозрение.

— Только ее саркофаг, — поправила я.

— Этот саркофаг — футляр для мумии, внутренняя оболочка ее гроба, — возразил он. — Там должны быть, по крайней мере, еще два, окружающих его, и усыпальница, чтобы поддерживать все это вместе. Показывать саркофаг — все равно что пустить сброд в Виндзор, чтобы увидеть королеву в ее ночной рубашке.

Я проигнорировала упоминание моей бабушки и попыталась понять его точку зрения. — Такие развлечения были модными на протяжении десятилетий, — отметила я.

— Развлечения? — Он повернулся ко мне лицом, свет от ближайшего уличного фонаря резко подчеркивал выражение обличения на его лице. — Ради Бога, она была человеком! Она заслуживает того, чтобы ее оставили в покое, а не выставляли напоказ как ярмарочную забаву для людей с полушиллингом за вход.

— Пять гиней, — поправила я.

— Мне все равно, если они берут тысячу гиней и Кохинор[3] впридачу. Это неправильно.

— Ты ученый, — напомнила я ему. — Конечно, ты ценишь открытия, которые могут быть сделаны из исследований мумии принцессы.

— Исследования, да. Подготовленными учеными, при уважительных обстоятельствах. Это же не что иное, как карнавальное шоу, немного театральной чепухи, чтобы набить карманы сэра Лестера Тивертона. Этот человек ничем не лучше Барнума, торгующего своими уродцами по цене входного билета.

Продавец орехов раскрыл свой жаровню, поставив сковороду для жареных каштанов. Проходящий мимо мальчик слегка толкнул меня и пробормотал извинения, сорвав с головы твидовую кепку. Стокер положил руку мне под локоть и повел меня к тротуару. Я долго молчала, ожидая, что он снова заговорит.

— Когда-то она была человеком, — наконец сказал он. — Она гуляла, дышала, любила, и у нее было имя. Анхесет. Оно начертано на скарабее, который кто-то положил на нее для защиты в загробной жизни. Это следует уважать, вместо того, чтобы позволить толпе глазеть на нее. Она заслуживает того, чтобы покоиться с миром.

Я подняла бровь. — Стокер, какой ты ужасный романтик.

Он открыл рот, но я подняла руку. — Я согласна с тобой. Есть что-то очень неприятное в идее о показе принцессы для развлечения прохожих. — Я улыбнулась. — Еще одна причина, чтобы найти Джона де Моргана и диадему принцессы. Возможно, если мы вернем драгоценность сэру Лестеру, он будет достаточно благодарен, чтобы выслушать небольшое убеждение по этому вопросу.

Стокер на секунду задумался, а потом вдруг взял меня за руку. — Давай. Есть кто-то, с кем ты должна встретиться. — Он направил меня за угол ко входу персонала в отель. Вырвав листок из блокнота, он набросал поспешную записку и сунул ее в руки ожидающего мальчика-посыльного вместе с мелкой монетой. — Отнеси это месье д'Орланду, — проинструктировал он.

Мы подождали несколько минут, топая ногами от холода. Внезапно дверь открылась, и из нее прокатилась теплая волна воздуха, пропитанного корицей, дрожжами и жареным мясом. Появился мужчина в безукоризненно чистом двубортном белом халате. На его голове сидел ворсистый алый бархатный берет, и он носил тонкое золотое кольцо на своем мизинце.

— Ревелстоук! — крикнул он с явным восторгом, его лицо озарилось улыбкой.

Стокер улыбнулся, и оба мужчины обнялись, хлопая друг друга по спине. — Вероника, это Жюльен д'Орланд. Жюльен, это мисс Спидвелл.

Парень был, возможно, ровесником Стокера, с длинными тонкими руками и кожей насыщенного шелковисто-коричневого цвета Nymphalis antiopa, бабочки Camberwell Beauty. Он предложил мне широкую улыбку. — Мадемуазель Спидвелл. — В его голосе прозвучал мягкий соблазн французского акцента, а темные глаза были выразительными.

Меня осенило. — Вы кондитер леди Велли! — Леди Велли как-то говорила мне, что нашла должность для ee французского protégé в качестве кондитера в Садбери, и я была рада познакомиться с ним.

— Действительно, — признался он. — Но, Ревелстоук, позор тебе за то, что ты держишь даму на морозе! У тебя манеры корсиканского крестьянина, — он добавил, быстро улыбаясь Стокеру. Он поманил меня. — Заходите в мой кабинет, там тепло.

Он проводил нас внутрь отеля, и это было похоже на внутреннюю работу красивых часов — так много движущихся частей, так много технического хаоса; и все же передняя сторона представляет собой только безмятежный и упорядоченный фасад. Здесь бесконечные комнаты образовывали лабиринт, каждое пространство было посвящено отдельной задаче: приготовление соусов, жарка мяса, выпечка хлеба. Месье д'Орланд объяснил, что его обязанностью является контроль за выпечкой — деликатными кондитерскими изделиями, украшавшие обеденные столы в столовой. Простые пирожные и кексы, которыми мы наслаждались за чаем, были приготовлены его подчиненными, но я могла видеть, что он внимательно следил за ними, когда мы проходили. Он переводил взгляд из стороны в сторону, предлагая то критику, то похвалу. Один молодой человек осторожно вытягивал медовое мороженое в форме улья, а другой плеснул сахар в золоченое облако, чтобы сформировать гнездо.

— Для croquembouche, — сказал мне месье, когда я уставилась. — Это наша специальность.

— Это великолепно, — сказала я, вдыхая аромат печенного сахара и ванили. Стокер с тоской смотрел на пирамиду из крошечных слоеных кусочков теста, которые были быстро обжарены, наполнены сладкими сливками и приправлены сахаром. Вежливые люди это называли beignets soufflés, но я также слышала, что их называли довольно приземленным эпитетом pets de nonnes или пукающие монахини. В любом случае, вид этих золотистых соблазнов привел к тому, что Стокер потерял дар речи, когда мы проходили мимо.

— Я пришлю коробку, — пообещал месье д'Орланд. — Pets de nonnes для тебя, Стокер, но я думаю, langues de chat[4] для очаровательной мисс Спидвелл, — медленно добавил он с оценивающей галльской улыбкой.

Кошачьи языки, действительно! Он провел нас в маленький кабинет и закрыл за собой дверь. Воздух здесь был наполнен сахаром и шоколадом. Там были письменный стол и набор стульев, а также незадрапированное окно, выходившее на кухню для выпечки, чтобы он мог постоянно следить за своими помощниками. Письменный стол был опрятным, но книжная полка пуста.

— У вас нет кулинарных книг, — сказала я, указывая на пустую полку.

Он постучал по лбу одним тонким пальцем. — Книга может быть потеряна. Настоящий мастер хранит здесь все знания, которые ему необходимы.

Я улыбнулась, и он принес бутылку темной жидкости из шкафа. Он достал набор крошечных стаканов из тонкого хрусталя и налил по капельке каждому из нас. — Это десертный ликер моего собственного изобретения. Я приправляю его фиалками и сеном.