Накануне отъезда домой, вечером, друзья, работавшие в Каире, увлекли меня к пирамидам, на сеанс «света и музыки». Я бывал уже у Сфинкса и пирамид Гизы несколько раз, но только днем, когда палило солнце, вереницы туристов, изнемогая от жары, почти не слушая гидов, медленно бродили по каменистым тропам, лениво фотографировались у верблюдов или на верблюдах, на расшитых блестками ковровых седлах вместе с погонщиками в национальных арабских одеяниях. Эти погонщики, обгоняя друг друга, на своих дромадерах (одногорбые верблюды) атаковали каждую прибывающую автобусом группу, и по-английски да и на других языках, зная несколько зазывных слов, предлагали желающим прокатиться на верблюде или сфотографироваться.

В тот вечерний час их не было. Точнее, они отдыхали вдали, у костров, около убогих палаток-навесов, а их верблюды пытались подкрепиться сухими колючками тут же, смутными тенями вырисовываясь на закатном небосводе.

Неподалеку от Сфинкса есть ресторан. Почти все столики его расставлены под открытым небом. Тут же смотровая площадка — огорожен кусочек пустыни, и на нем ряды стульев и скамьи. Когда темнеет, их занимают туристы, привезенные на сеанс «света и музыки».

В здешних краях часов в восемь вечера, даже в летнее время, уже темень, ночь поглощает пирамиды, и лишь Сфинкс, который стоит недалеко, метрах в пятидесяти, проглядывается бесформенной глыбой. И вот начинается первый сеанс «света и музыки». Мощные динамики передают увертюру из «Аиды», вспыхивают цветные прожекторы. Сначала высвечивается Сфинкс. Затем столбы света падают на пирамиду Хеопса — желтые, красные, зеленые… Музыка. Теперь уже другие мелодии звучат в пыльном воздухе. Музыка время от времени замолкает, и тогда из динамиков далеко разносится голос диктора. Он рассказывает о пирамидах, о том, кто их строил, когда и зачем… В Гизе две главных. Самая большая Хеопса — построена почти пять тысяч лет назад из двух миллионов трехсот хорошо отесанных блоков желтоватого известняка. Она была облицована голубыми изразцами. Их давно уже обобрали и пустили на украшения. Строили эту самую знаменитую пирамиду сто тысяч рабов почти полвека. Неподалеку от нее пирамиды — усыпальницы фараонов той же династии Хуфу: пирамида Хефрена примерно такого же размера, как Хеопса, и поменьше — пирамида Микерина.

Прошло несколько месяцев. Юсеф Шахин, закончив съемки в Египте, приехал в Москву и смонтировал на «Мосфильме» картину об Асуане. «Люди на Ниле». Из Каира прибыли руководители египетской киностудии «Мисрфилм». Им и представителям египетского посольства показали эту работу, и она была одобрена. И тогда назначили день премьеры фильма «Люди на Ниле» в московском кинотеатре «Мир». Представить первым советским зрителям фильм «Люди на Ниле», его создателя режиссера Юсефа Шахина и рассказать хотя бы коротко о его творческом пути поручили мне.

Хороший, интересный человек, талантливый кинематографист Юсеф Шахин. Всегда он очень искренно и доброжелательно говорит о советских людях, о нашей стране. Он наш друг и, взявшись за трудную работу — создание фильма «Люди на Ниле», доказал это на деле.

Юсеф Шахин большой, настоящий патриот своей страны.

— Я хочу, и я делаю и буду делать честные фильмы о жизни своего народа, — часто повторяет он в интервью корреспондентам и нам, советским его друзьям.

Но сказать первым нашим зрителям на премьере фильма только это — слишком мало. Каков он как художник, как режиссер?

В книге Жоржа Садуля много справок о работах Шахина. Первый свой фильм он снял около двадцати лет назад. Назывался он «Небо ада». В нем дебютировали впоследствии ставшие очень знаменитыми арабская актриса Хамама и алжирец Омар Шериф. «Небо ада» получило несколько премий и дипломов на международных кинофестивалях и сделало имя Шахина известным в мире кино. Вскоре Шахин снял фильм «Каирский вокзал», потом «Землю», «Продавец колец», «Джамиля». Жорж Садуль назвал Шахина «продолжателем неореализма», прогрессивного направления в киноискусстве, родившегося в Италии в послевоенные годы.

Действительно, в фильмах этого арабского режиссера главные герои почти всегда люди из народа или прогрессивно мыслящие деятели. Он внес новую струю в кинематограф арабских стран, издавна главное внимание уделявший сентиментально-любовным драмам людей обеспеченных и богатых.

В свои фильмы, даже в оперетту «Продавец колец», Шахин всегда вводит социальную проблематику. Не случайно поэтому именно он взялся делать фильм об Асуанском гидроузле — сооружении огромного экономического и социального значения для Египта. Обо всем этом я и рассказал первым советским зрителям на премьере в «Мире» фильма «Люди на Ниле». Зрители тепло встретили фильм. Посол египетской республики благодарил мосфильмовцев за создание фильма о дружбе между советским и египетским народами. И Юсеф Шахин окрыленным и радостным уехал в Каир. Теперь премьера фильма должна была состояться там…

И вдруг… На «Мосфильме» было получено сообщение от «Мисрфилм», что «Люди на Ниле» этой египетской студией не одобрен. В чем дело? Почему? На эти вопросы представители студии давали уклончивые ответы. Вскоре «Мосфильм» получил от Шахина паническую телеграмму. Он сообщал о том, что многие египетские газеты ругают его работу и его самого.

Наконец дело стало проясняться, почему в Каире газеты и студия так реагировали на фильм. Из писем руководителей «Мисрфилм», встреч и разговоров представителей «Мосфильма» с деятелями египетской кинематографии выяснилось, что «Люди на Ниле» не понравились кому-то в новом садатовском правительстве страны. Критика фильма носила явно предвзятый и весьма наивный характер. Причины ее, очевидно, были глубже и значительнее сделанных мелких придирок.

Почему же изменилось отношение к фильму? Ведь сценарий его мы обсуждали вместе с руководителями египетской кинематографии и министерства культуры, совместно одобрили, ведь ответственные люди на первых просмотрах приняли работу Шахина очень благожелательно…

В тот первый день моего нового посещения столицы Египта, в семидесятом году, в отеле «Семирамис» Юсеф Шахин откровенно сказал о причине такого «поворота» в оценке фильма: подняли голову политики — противники дружбы с Советским Союзом. Тогда они еще не решались выступать по крупным политическим вопросам. Они выбрали мишенью своих нечестных нападок явления искусства и литературы. С опорочивания наших дружеских культурных связей они начали обработку общественного мнения своей страны…

…Когда Юсеф Шахин немного успокоился, я позвонил товарищам из съемочной группы «Мосфильма», вызванным в Каир. Они пришли и сказали, что всемерно помогут режиссеру внести в фильм приемлемые поправки. Тогда Джо совсем успокоился, и разговор пошел о конкретных вещах, о порядке дополнительных съемок и т. д. Потом мы все вместе поужинали, и уже за полночь я вышел проводить Шахина на набережную.

Ночь была безветренная и душная, как почти всегда в здешних краях. Шумел Нил. Вдали через мост Ал-Тахрир, в цепочке ярких огней, как черточки азбуки Морзе, бежали машины. Белая цапля неожиданно возникла на парапете безлюдной набережной. Она нехотя взмахнула крыльями и исчезла, нырнув в тьму.

Тихо урча мотором, из-за поворота к отелю выехало маленькое белобокое каирское такси. Шахин остановил его и стал прощаться.

— Меня здесь все зовут «сумасшедшим Джо». Говорят: «Зачем плывешь против течения?» А я не могу подлаживаться под политиканов. Я знаю, что народу нашей страны нужно дружить с вашим. Я уверен, что кино должно помогать в осмыслении событий, а не развлекать любовными историями. Нет, мсье Ситин, я уеду куда-нибудь… Здесь мне работать не дадут…

Он снова разволновался. Таксист, огромный, толстый человек, невозмутимо ждал. Выпуклые глаза его безучастно смотрели вдоль набережной.

— Да, уеду и буду все равно снимать реалистические фильмы. Да, пусть я сумасшедший!

И он покрутил пальцем у виска.

— Все образуется, Джо, — наконец мне удалось прорваться со своей репликой. — Так говорила когда-то давным-давно мне старая нянька в нашей деревне. Успокойтесь, Джо. Вот будет очередной Московский международный кинофестиваль. Вы приглашены членом жюри. Увидимся в Москве. Приезжайте с мадам Коллет. А сейчас она вас, наверное, заждалась. Передайте ей мой привет…

Откуда-то из тьмы выскочил парнишка в белом галабия с букетиками цветов жасмина на палочках.

— Плиз, плиз! Гуд!

Шахин отмахнулся от мальчишки, и он исчез, точно нырнул в ночь, как недавно белая цапля.

— До встречи в Москве. Доброй ночи, — неожиданно спокойно сказал Шахин.

Мы обнялись, он сел в машину, и она умчалась. А я постоял еще немного, думая о судьбах художников, прогрессивных художников этой страны, явно менявшей политический курс покойного президента Насера.

Впрочем, и в некоторых других странах «третьего мира» нелегко жить и работать таким художникам. Вспомнился Сембен Усман из Сенегала. Хорошо, что международная известность дала ему независимость и «неприкасаемость»… Вспомнился Гауссу Диавара — поэт из Мали, посвятивший много своих произведений образу Ленина.

Как им трудно, как тяжко, когда «политические курсы» в их странах подвергаются давлению неоколониалистов и империалистов. Лишь собственные силы души помогают им жить и творить для своих народов, для будущего родины.

Творческая судьба Юсефа Шахина далее сложилась так. Он закончил переделку фильма «Люди на Ниле». И тем не менее в Египте его выпустили на экраны на очень короткий срок. Тогда Шахин предложил студии «Мисрфилм» новую тему, но не нашел поддержки своим планам. К тому времени из трех государственных киностудий Египта две были переданы в частное владение. И ему заявили, что «Мисрфилм» загружена. И знаменитый режиссер уехал в Алжир. Там он снял фильм «Воробей» — фильм о патриотизме и стойкости простых египтян перед лицом израильской агрессии. Судьба этого фильма оказалась такой же нелегкой. В Каире власти его запретили показывать. Потом Шахин получил возможность сделать фильм «Возвращение блудного сына», собрав деньги на постановку по крохам от разных продюсеров.