Со мной всегда следовала надежная радиостанция. Надо сказать, комкор генерал-майор А. М. Ильин стремился быть ближе к переднему краю, чтобы лично видеть обстановку, чувствовать бой. Случалось, наш НП оказывался даже впереди наблюдательного пункта командира стрелковой дивизии, что побуждало комдива немедленно выдвигаться вперед.

Стоял жаркий августовский полдень, когда штабные машины остановились на северо-западной окраине только что освобожденного села Бывалки.

— Давай пообедаем, — предложил Александр Михайлович Ильин. — Вот и дом целый, пустой.

Наши водители раздобыли кочан капусты, картошку, достали тушенку и принялись готовить в ведре борщ. Связисты тем временем провели в дом телефонный кабель, соединив нас с 62-й стрелковой дивизией. И вот борщ готов, от ведра веет манящим ароматом. Наполняем котелки, приступаем к обеду. Вдруг — телефонный звонок: командира корпуса вызывает генерал Крылов.

— Почему девяносто пятая дивизия после взятия Вывалок замедлила темп наступления? — строго спрашивает командарм.

— Сейчас выясню, — отвечает Ильин. — Нахожусь как раз в Вывалках.

— Тем более странно, — замечает Николай Иванович Крылов. — Примите меры.

— Сорвалась наша трапеза, — с огорчением произносит Александр Михайлович. — По машинам! Поедем к Виндушеву.

Командный пункт 95-й стрелковой дивизии разместился в траншее, отрытой в кустарнике на небольшой высотке.

— Пауза вынужденная, — доложил комкору полковник К. Н. Виндушев. Надо подтянуть второй эшелон. Да и огонька добавить не мешало бы.

Мы связались по радио с одним из гаубичных полков. Вскоре на высотах, занятых врагом, один за другим поднялись султаны разрывов. Тем временем подтянулись батальоны второго эшелона, и часа через полтора передовые подразделения 95-й дивизии пошли на штурм высот.

С переднего края на корпусной командный пункт мы возвращались опять через Вывалки. Села не узнать: кругом развалины, пожарище. Подъезжаем к месту, где совсем недавно собирались пообедать. Дома как не бывало — остался один угол и две обвалившиеся стены. Село подверглось жестокой бомбардировке фашистской авиации.

— Видишь, как вовремя позвонил командарм, — проговорил А. М. Ильин. — Спасибо ему за все. Строгим звонком и дело подтолкнул, и нас от возможной гибели уберег.

Большие группы фашистских самолетов еще не один день бомбили наши наступающие части, тылы, позиции артиллерии. Потери в технике были немалые, очень скоро мы остро ощутили недостаток тягачей и автомашин. В артиллерии корпуса их ведь и так до этих потерь было около сорока процентов от штатного комплекта. Но ведь транспорт — это не только подвоз боеприпасов, это и маневр артиллерии. Нередко приходилось устанавливать очередь на тягачи. Сначала выдвигается в назначенный район одна группа батарей, и тягачи возвращаются за другой. Бывало, и боеприпасы доставляли такими перекатами — от рубежа к рубежу.

А вскоре началась осенняя распутица — сущее бедствие для наступающих, особенно в местности со множеством речушек и болот.

И все-таки наступление наших войск продолжалось. 30 августа 1943 года второй раз за войну была освобождена Ельня.

61-й стрелковый корпус наступал южнее Ельни, но его боевые успехи также содействовали разгрому группировки противника на столь важном направлении. И мы с гордостью читали приказ Верховного Главнокомандующего от 31 августа, в котором среди отличившихся значились войска генерал-лейтенанта Н. И. Крылова, то есть наша 21-я армия. Порадовался я и за 29-ю гвардейскую Краснознаменную стрелковую дивизию, в рядах которой довелось воевать ранее: ей присваивалось почетное наименование Ельнинской.

Сентябрь проходил на Западном фронте в изнурительных затяжных боях. И все-таки к концу месяца, освободив Смоленск и Рославль, войска фронта вышли на рубеж Рудня, Ленино — к границам Белоруссии. 2 сентября 1943 года Смоленская наступательная операция была завершена.

Трудно передать словами чувство, которое я испытывал, участвуя в боях за освобождение Смоленщины. Ведь шли мы по той самой земле, на которой два года назад довелось испытать всю горечь отступления. Навсегда останутся в памяти встречи тех дней с жителями сел и городов. Слезы радости видели наши солдаты на лицах женщин и детей, вышедших из подвалов, землянок, лесов. Бойцов на каждом шагу обнимали, целовали, наперебой зазывали к себе. Люди, перенесшие ужасы оккупации, благодарили воинов за вызволение из неволи.

Сколько злодеяний совершили фашисты! Мне довелось побывать в полностью разоренных деревнях Энгельгардовке, Разуваевке и Ляхово. Здесь было расстреляно большинство жителей, не исключая малолетних. Мы составили акт о чудовищном преступлении фашистов, которые собрали 70 жителей из деревень Корявки, Корыстино и Медведево, заставили их вырыть глубокую яму, а затем всех сбросили туда и закопали живыми. Кровь стыла в жилах от увиденного и услышанного, ненависть к фашизму жгла сердца бойцов.

225 километров прошел с боями по Смоленщине наш 61-й стрелковый корпус. За семь тяжких недель заметно поредели под вражеским огнем роты и батареи. Меньше стало орудий и машин, очень трудно было с боеприпасами. Но войскам Калининского и Западного фронтов предстояло провести ряд частных операций, чтобы не позволить противнику перебросить силы на южное направление, где решалась главная задача кампании. Вступив на белорусскую землю, наши дивизии встретили еще более упорное сопротивление фашистских войск: они закрепились на заранее подготовленном рубеже по западному берегу реки Мерея. Речка эта невелика, но шедшие двое суток сильные дожди сделали ее серьезной водной преградой. Разбухли грунтовые дороги. С огромными трудностями мы подтягивали отставшую от пехоты артиллерию.

Только к вечеру 2 октября на огневые позиции сумели стать по два дивизиона из артполков 62-й и 95-й стрелковых дивизий. А в 157-й дивизии, сменившей в нашем корпусе 51-ю, в готовности на огневой позиции находился всего один артдивизион.

Хорошо, что мы сумели заранее вывести на исходный рубеж полковые органы разведки. Заняв наблюдательные пункты, разведчики сразу же произвели топографическую привязку позиций своих подразделений, составили весьма точное представление о системе неприятельской обороны.

8 октября после короткой артподготовки наши стрелковые батальоны атаковали противника в узкой полосе между деревней Ползухи и местечком Ленино, но лишь передовым батальонам 62-й дивизии удалось продвинуться вперед. К 16 часам они овладели местечком Ленино. Время хорошо запомнилось потому, что в этот час позвонил подполковник С. И. Лаврентьев, возглавлявший артиллерию 62-й дивизии. Очень пунктуальный офицер, он всегда докладывал об итогах боя сразу же после его окончания.

— Поставил пушки на прямую наводку, — сообщил Лаврентьев. — Били довольно точно. Сержант Антонов из сто двадцать шестого дивизиона выдвинул свою пушку на открытую позицию и первыми же выстрелами вывел из строя немецкое орудие, которое тоже вело огонь прямой наводкой по нашей наступающей пехоте. Приходится драться ствол в ствол! Как там с калибром посолиднее?

Увы, приходилось довольствоваться полковой артиллерией и отчасти дивизионной. Только 8 октября корпус получил на усиление 468-й артиллерийский полк РГК. В его составе было всего семь тяжелых орудий. Правда, в тот же день прибыли и отставшие из-за нехватки горючего пять орудий 57-го артполка, и наш штаб занялся было расчетами на их участие в подавлении вражеских батарей. Но в ночь на 9 октября командарм приказал нашему корпусу передать свои позиции частям 33-й армии и перейти севернее для прорыва обороны противника на участке Азарово, Сукино.

По действующим тогда правилам артиллерия была обязана прикрывать передачу позиций своей пехоты другим частям. Поэтому наши артполки еще двое суток оставались на старых огневых позициях. В те дни мне и довелось впервые увидеть наших новых товарищей по оружию — солдат и офицеров 1-й польской пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко: она ведь действовала в полосе 33-й армии. В штабе армии я встречал командира польской дивизии полковника Зигмунда Берлинга, беседовал с польскими офицерами. Какой подъем переживали они, как страстно желали сразиться с фашистами!