ВИСЛИНСКИЙ ПЛАЦДАРМ
Кажется, совсем недавно мы встречали во фронтовой землянке близ Орши новый, 1944 год, а вот уже и апрель наступил, а с ним — третья военная весна. Она внесла в наши судьбы немалые перемены. Перед летней кампанией шли большие перегруппировки войск. Управление 61-го корпуса было переброшено по железной дороге на Волынь, под Луцк. Здесь, объединив 134-ю Вердинскую, 247-ю Рославльскую и 274-ю Ярцевскую стрелковые дивизии, корпус вошел в состав 69-й армии, действующей на левом крыле 1-го Белорусского фронта.
После лютых зимних холодов, мрачных картин разоренной Смоленщины мы увидели живописные дороги, неплохо сохранившиеся усадьбы хуторян. Природа щедро раздавала свои краски. На бездонном синем небе ярко сияло весеннее солнце, вдоль дорог пробивалась к свету изумрудная травка. Неотъемлемой частью местного пейзажа были непривычные для нас высокие строгие кресты, одиноко стоящие на возвышенностях.
Места тут исторические. В годы первой мировой войны на этом направлении русскими войсками под командованием генерала А. А. Брусилова был осуществлен знаменитый прорыв австро-венгерского фронта. И хотя с тех пор прошло без малого сорок лет, на заболоченных берегах Стыри и Стохода все еще встречались остатки сооружений бывших австро-венгерских позиций. Впрочем, более памятным для нас событием, связанным с этими местами, было, конечно, танковое сражение, которое развернулось здесь 23 июня 1941 года, во второй день войны. В ожесточенных боях наши войска при поддержке авиации нанесли фашистам большой урон и задержали их на целую неделю. Тот, кто был на фронте в тяжкую пору начала войны, знает, что значил тогда такой боевой успех.
Александр Михайлович Ильин, командир корпуса, напоминая нам теперь, в апреле 1944 года, о минувших событиях, имел в виду не только познавательную, но и чисто прикладную цель. Расстелив на столе карту и потирая, по обыкновению, пальцем щеточку усов, он говорил:
— Конечно, мы здесь не задержимся, пойдем вперед. Это факт. Но сейчас главное — хорошо освоить отведенные нам позиции. Смотрите, как выдвинулся вперед левый фланг нашего фронта. А севернее Припяти сколько войск врага! Они еще в Бобруйске, на сотни верст восточнее. Да и здесь рядом, под Ковелем, крупная группировка. Где гарантия, что немцы не попытаются прорвать наш участок фронта, чтобы соединиться с этой группировкой и отрезать наши войска? Надо совершенствовать оборону, укреплять занятый рубеж!
Трудно найти более монотонное и занудливое дело, нежели земляные работы. И еще неизвестно, у кого их было больше: у матушки-пехоты или у нашего брата-артиллериста. В корпусной полосе мы оборудовали добротные наблюдательные пункты и огневые позиции батарей. Создавались и ложные позиции, чтобы ввести в заблуждение вражескую разведку. Были подготовлены места для развертывания противотанкового рубежа корпуса. Словом, много пришлось личному составу поработать лопатой, и, когда какая-нибудь рота или батарея получала новый район позиций, нет-нет да и раздавалось: «Опять нам копать!»
Почти весь апрель прошел у нас в работах по укреплению оборонительного рубежа, и, надо сказать, недаром. В канун первомайских дней на участке Свинажин, Серкизув фашистская пехота при поддержке танков и авиации попыталась совершить прорыв нашей обороны. И в последующую неделю враг неоднократно переходил в атаки на позиции 247-й стрелковой дивизии. Но крепко окопавшиеся подразделения выдержали натиск противника, и линия фронта на нашем участке надолго стабилизировалась.
В боях настала передышка, однако хлопот у нас не убавилось. Правда, теперь они были иного плана: в войска поступало пополнение. Закипела учеба. Почти ежедневно шли занятия и тренировки. По тактике чаще всего отрабатывались две темы: форсирование водной преграды с ходу и атака укрепленной позиции противника.
Темы, как видим, яснее ясного говорили о том, какие задачи ожидают нас впереди. Мы готовились к наступлению.
Нелегко на фронте организовать боевую подготовку. Война есть война, в дни затишья тоже зловеще гудят над головой вражеские бомбардировщики, то тут, то там разрывается снаряд или мина (так называемый беспокоящий огонь), а иной раз завяжется долгая перестрелка. Тем не менее командиры и начальники не упускали случая поучить подчиненных. Всемерно использовали затишье в боях и мы. Не ошибусь, если скажу, что в те дни задавали тон боевому обучению энергия и воля нашего командарма генерал-лейтенанта В. Я. Колпакчи. Он был неутомим и вездесущ, этот высокий стройный генерал с живыми черными глазами и бурным темпераментом. Потом, в июле — августе, мы увидели командарма в боях и убедились в его высоком искусстве управления войсками на поле сражения. Но тогда, в мае — июне, видя, как он отдается учениям, приходили к мнению, что этот человек создан для организации боевой подготовки. Думается, не случайно последние годы жизни, уже будучи генералом армии, Владимир Яковлевич Колпакчи возглавлял Главное управление боевой подготовки Сухопутных войск. И даже смерть застигла его в пути на очередное учение. Это случилось в авиационной катастрофе в мирные дни…
Мне, командующему артиллерией корпуса, не раз доводилось участвовать в занятиях, проводимых командармом. Владимир Яковлевич Колпакчи вел их интересно, оживленно. Он любил создавать очень сложную обстановку и требовал от каждого офицера быстрого решения, умения обосновать его строгим расчетом времени, сил и средств.
Одной из примечательных черт характера командарма было постоянное стремление выяснить степень подготовки подчиненных. Редко кто из офицеров при встрече с командующим не попадал в роль экзаменуемого. Не сумевший сразу правильно ответить на вопросы генерала тут же получал взбучку, а затем — разъяснение. Мне тоже доводилось бывать в таком положении.
Он приехал на корпусной командный пункт вскоре после получения нашими дивизиями оборонительного рубежа. Поговорив с командиром корпуса, Владимир Яковлевич Колпакчи спросил меня:
— А теперь, товарищ полковник, скажите, куда подготовили огни?
Я развернул карту, докладываю. Командарм внимательно выслушал, посмотрел на карту и вдруг спрашивает:
— А что интересного вы обнаружили у противника здесь? — И указал на квадрат желтого цвета, который лег на центр болотистого района в глубине немецкой обороны. Желтый квадрат — участок сосредоточенного огня (СО), но на болоте для такого огня подходящей цели, естественно, быть не могло. Огонь сюда ошибочно «запланировал» чертежник нашего штаба, а я просмотрел его оплошность. Пришлось выслушать довольно едкий комментарий командарма. Случай тот запомнился надолго, впредь стал скрупулезно проверять боевые документы своего штаба.
14 мая вечером мне доложили, что в полосе левофланговой 134-й стрелковой дивизии за последние дни усилилась активность разведгрупп противника.
— С утра поеду туда, — сказал начальнику штаба. — Надо проверить готовность заградительных огней.
Командир дивизии генерал-майор В. И. Марценкевич сначала решил послать со мной на позиции подполковника И. И. Бушко, возглавлявшего артиллерию дивизии, но потом и сам захотел побывать на батареях.
От одной батареи к другой мы незаметно добрались до переднего края. Генерал завел разговор с командиром стрелкового батальона, а мы с подполковником Бушко направились к сорокапятке, стоявшей на стыке двух ротных траншей. Здесь Бушко взял бинокль и выбрался на бруствер. Не успел долговязый офицер стать во весь свой рост, как кто-то схватил его за сапог и стащил в траншею.
— А, это ты, Доброванов, — благодушно сказал Бушко.
— Стреляют, товарищ подполковник, — заметил, виновато улыбаясь, сержант. — А по ночам лезут группами.
— Смотрите в оба!
По этому эпизоду я заключил, что командующий артиллерией дивизии хорошо знает людей. Не только офицеров, но и сержантов. Хорошее впечатление оставил и наводчик полковой сорокапятки С. А. Доброванов.
Вскоре мне по телефону сообщили, что командир и начальник политотдела корпуса выехали в 247-ю стрелковую дивизию — на правый фланг оборонительной полосы. Я решил направиться туда же, к ним, но по дороге узнал: машина комкора подорвалась на мине. Больше всех сострадал сам Ильин: получил несколько осколочных ранений. Водитель отделался синяками, а начальник политотдела полковник Н. И. Егоров был ранен в ногу.