27 июля передовой отряд вышел к Висле. Вслед за ним в район Застув Поляновски прибыл на Вислу командир корпуса с небольшой группой офицеров. В их числе был и я. Скрытно, через сады, мы подошли к берегу, стали наблюдать из-за деревьев. Перед нами простиралась широкая гладь великой польской реки.

— Скорость течения — один-два метра в секунду, глубина — четыре — шесть метров, — докладывал генерал-майору Григорьевскому корпусной инженер подполковник Василий Михайлович Завьялов. — Ширина Вислы — от шестисот до тысячи метров. Но здесь, как видите, она местами сужается. Так что нам повезло.

Всматриваясь в левобережную сторону, мы отчетливо видели в бинокли, что за урезом воды и желтой полоской берега росли мелкие кусты ивняка и начиналось укрытое осокой болото. Далее, вдоль широкой поймы, чернела высокая дамба, а за ней вырисовывались на голубом небе деревья, окружившие колонию Бжесце.

— Отсюда, из низины, многого не увидишь, — заметил командир корпуса, разворачивая крупномасштабную карту.

На ней двумя жирными красными линиями была обозначена корпусная полоса наступления шириной 10 километров — от Подгужа на севере до Лупок на юге. Мы находились чуть южнее Подгужа, то есть на правом фланге. Иван Федорович Григорьевский достал из планшетки карандаш и обвел треугольником отметку 208,5 восточное берега Вислы.

— Пожалуй, это самая высокая точка над рекой, сказал он и, обращаясь ко мне, добавил: — Надо проверить.

Так я попал на высоту 208,5. Отсюда в обширном секторе на несколько километров в глубину просматривался завислинский берег — от каменных руин старинного замка Яновец справа и до расположенной в низине деревни Люцимя слева. На первый взгляд казалось, что на противоположной стороне все спокойно, нет никаких признаков противника. Но это только казалось. Живописно разбросанные деревни, хутора, сады, рощи и особенно лесные массивы, несомненно, служили неприятелю хорошей маскировкой.

Живописная панорама на той стороне напомнила мне родной Липецк. Там весной во время разлива реки Воронеж с Соборной горы открывался такой же замечательный вид.

Как часто, находясь вдали от родного края, я вспоминал наш тихий курортный городок, раскинувшийся

Вспоминал старинные тенистые парки и чудесную русскую реку Воронеж с удивительно чистой водой, спокойным течением и прекрасными, то крутыми лесистыми, то пологими песчаными, берегами.

Но обстановка не позволяла увлекаться воспоминаниями. Вскоре на высоте 208,5 появились артиллерийские разведчики. Мы организовали постоянное наблюдение за противоположной стороной. На другой день здесь был оборудован корпусной НП.

Наши надежды упредить врага, к сожалению, не сбылись. Как показала разведка, хорошо подготовленная оборона на западном берегу Вислы была уже занята войсками. Командир корпуса приказал ускорить выход к реке наших главных сил. К утру 28 июля в район Застув Поляновски на машинах прибыл еще один усиленный батальон 247-й стрелковой дивизии. В течение дня к Висле вышли головные батальоны 134-й и 247-й стрелковых дивизий. Полным ходом развернулась подготовка к форсированию реки.

Переправочных средств не хватало, и наш корпусной инженер В. М. Завьялов сокрушался:

— Больше пяти комплектов А-3 на дивизию пока дать не могу, а на полк — две деревянные саперные лодки.

Можно было понять Василия Михайловича: трехтонная лодка-понтон А-3 поднимала 20 бойцов или трехдюймовку с расчетом. Но, как всякий расчетливый инженер, подполковник Завьялов к началу операции кроме табельных переправочных средств располагал и другими. Еще до подхода к Висле саперы стали собирать и ремонтировать простые рыбацкие лодки, в подразделениях был организован сбор подручного материала. Из бревен и бочек бойцы сооружали плоты, покрывая их сверху досками. Набивались мешки и плащ-палатки сушняком, сеном, соломой.

От каждой дивизии к форсированию готовился стрелковый батальон, усиленный противотанковыми и полковыми пушками. Горючего по-прежнему не хватало, и нам с большим трудом удалось лишь к вечеру подтянуть артиллерию. Прибывали и артиллерийские части, поступившие на усиление корпуса. Докладывая мне в полдень уточнения к схеме-графику огней, начальник штаба артиллерии подполковник И. П. Никольский восхищенно заметил:

— Вот это плотность! Пятьдесят восемь орудий и минометов на километр фронта форсирования. Противотанковая артиллерия — по стволу на полтораста метров. Дадим жару!

— График хорош, но надо ускорить вывод всей артиллерии в позиционные районы и обеспечить ее готовность к открытию огня, — вмешался в наш разговор командир корпуса. — Займитесь, Николай Николаевич, этим сейчас же. А к вечеру поедем к Мухину, посмотрим на месте, как идет дело.

Солнце клонилось к горизонту, когда мы попали в 247-ю стрелковую дивизию. Комдив генерал-майор Г. Д. Мухин, с неизменно дымящейся трубкой, внимательно слушал доклад командира 290-го стрелкового полка полковника Я. И. Телегина. Его 2-й батальон с наступлением темноты приступал к форсированию Вислы. Тут же был и майор Чупрына — командир 2-го стрелкового батальона.

— Первой пойдет рота капитана Васадзе, — докладывал Телегин. — Это офицер горячий, азартный, но достаточно опытный. На него можно положиться.

— Как на себя! — подтверждает Чупрына.

Вечерело. Темнота быстро спустилась на землю. Мы — в районе переправы. Тишина. Мерно плещут о берег воды реки. Справа от нас периодически взвиваются вверх немецкие ракеты.

Первым начал переправу взвод старшего лейтенанта Килина. Три большие рыбацкие лодки скрылись в темноте. Обмотанные ветошью весла работали бесшумно. Очевидно, уже добрая половина реки осталась позади, когда фашисты открыли минометный огонь. Но, судя по всему, враг бил наугад.

О том, что взвод Килина успешно овладел первой траншеей, мы узнали несколько позже. А тогда, стоя на берегу и слыша стрельбу, с напряжением всматривались в темноту. И когда с противоположного берега взлетела ввысь условного цвета ракета, все облегченно вздохнули. Сигнал означал, что стрелковый батальон майора Чупрыны ворвался в Бжесце.

Полным ходом пошла переправа и других стрелковых подразделений. Вместе с ними на плотах — батальонные и полковые пушки, ротные минометы.

К утру 29 июля 1944 года 61-й стрелковый корпус, первым из советских войск форсировавший Вислу, захватил на западном ее берегу плацдармы в районе Бжесце, Люцимя и в районе Гняздкув, Хотча-Дольна.

Иван Федорович Григорьевский, радуясь и тревожась, не мог довольствоваться докладами, которые поступали на НП по телефону и радио. Он рвался к реке, желая лично удостовериться в успехе и, коли есть возможность, ускорить дело. Утром мы побывали на правом фланге — на участке 134-й стрелковой дивизии — у генерал-майора В. Н. Марцинкевича, а после полудня снова возвратились к генерал-майору Г. Д. Мухину, в 247-ю дивизию.

— Николай Николаевич, — сказал мне комкор, — посмотрите, как идет тут переправа орудий и минометов. Если что, подтолкните да помогите.

Направился к реке. Еще издали увидел на берегу под деревьями массивную фигуру полковника Агафонцева, командующего артиллерией дивизии.

— Первыми на западный берег, — докладывал он, — переправились, разумеется кроме батальонной и частично полковой артиллерии, противотанковая батарея лейтенанта Пасечника — это из триста шестого дивизиона — и командир третьей батареи семьсот семьдесят восьмого артполка капитан Судаков. Так что на плацдарме уже есть представители дивизионной артиллерии!

— А что, с Судаковым и его орудия переправили?

— Пока нет, — ответил полковник. — Но огонь они уже ведут, поддерживают пехоту на пятачке.

— Значит, Судаков корректирует огонь с того берега?

— Точно. Молодчина! Соорудил плот, взял двух разведчиков и радиста. И переправился. Гребли лопатами.

Мы пошли с Агафонцевым к переправе. Из-за Вислы доносился гул боя, а на самой реке то тут, то там поднимались огромные водяные фонтаны от разрывов тяжелых снарядов и бомб.

— Вот видите, на чем только не переправляется пехота — на связках бочек, бревен. И умудряются брать с собой пулеметы и минометы. А для орудий нужны паромы. Мало их, — вздохнул полковник. — Артналеты и бомбежки с воздуха участились. И знаете, больше всего достается паромам с пушками. Между прочим, видите, все больше рвутся снаряды крупного калибра.