ДОРОГИ СМОЛЕНЩИНЫ
На предписаниях военных лет не было особых пометок, но каждое из них мы считали срочным. И когда мне объявили о назначении командующим артиллерией 61-го стрелкового корпуса, первым делом поинтересовался, куда предстоит ехать.
— Под Юхнов, — ответил офицер Главного управления кадров, оформлявший мои документы. — Там сосредоточивается хозяйство Крылова.
Имя Николая Ивановича Крылова хорошо было известно в войсках. Один из видных героев обороны Одессы, Севастополя и Сталинграда, он за два года войны приобрел большой боевой опыт и теперь возглавлял войска 21-й армии, в состав которой и входил 61-й стрелковый корпус.
Утром я получил в Москве предписание, а к вечеру наша машина, прогромыхав по деревянному мосту через Угру, остановилась у приземистого здания на окраине Юхнова. Здесь, на командном пункте армии, и состоялась моя первая встреча с Николаем Ивановичем Крыловым.
В просторной штабной комнате у большого стола с картой вели разговор несколько генералов и старших офицеров. Я представился. Из-за стола вышел невысокий коренастый человек в гимнастерке с плотно затянутым ремнем и портупеей. Это и был командарм.
— Ну вот, Александр Михайлович, — сказал Крылов, обращаясь к одному из генералов, — прошу любить и жаловать: к тебе пополнение. Ты по штату — корпусной командир, а твой новый помощник — уже командующий!
— Ильин, — назвал себя генерал-майор в кителе с орденом Ленина на груди и непонятно улыбнулся. А потом, повернувшись к командарму, продолжил разговор: — Жаль только, Николай Иванович, что новому командующему пока нельзя развернуться: корпусной артиллерии у нас нету.
— Стратегическое руководство вперед смотрит, товарищ Ильин, — посерьезнев, заметил командарм. — Будет и в корпусах штатная артиллерия. Налаженное военное хозяйство дает вооружение широким потоком. А пока держите своего начарта поближе к дивизиям, к полкам, к их артиллерии. Дела хватит. Всем нам скоро дел будет по горло.
Час спустя мы ехали с Александром Михайловичем Ильиным из штаба армии в Большую Еленку — на корпусной командный пункт. Мысли мои вновь и вновь возвращались к разговору у командарма. Короткий разговор, а и в нем немало пищи для раздумий. За последнее время в структуре войск произошли существенные изменения. Вновь вводились корпусные управления. Это означало, что прошли времена, когда у нас остро не хватало подготовленного командного состава для высших тактических соединений. Теперь общевойсковая армия состояла из трех стрелковых корпусов, каждый из которых включал три дивизии. Тем самым предполагалось достичь большей гибкости в управлении войсками в операциях. Возможности управления возросли.
Большая Еленка оказалась совсем небольшой деревушкой, на тридцать — сорок дворов, разбросанных вдоль живописных берегов Угры. Одна из просторных изб была оборудована под штаб. Здесь и состоялось мое знакомство с командирами дивизий. Едва Ильин назвал меня, как с лавки поднялся пожилой уже генерал-майор с тремя орденами Красного Знамени на гимнастерке.
— А, Великолепов, старый конник, как же, как же, знакомы, — поспешил он грузным шагом мне навстречу. — Помнишь?
Как же не помнить Иосифа Ивановича Хоруна! В 11-й кавдивизии, где мне пришлось осваивать азы командирской науки, он возглавлял 43-й Оренбургский кавалерийский полк. Старый рубака, прошедший многие фронты гражданской войны, а затем участник лихих рейдов против басмачей, Иосиф Иванович Хорун был для нас образцом кавалерийского командира, с равным успехом владевшего и саблей, и выездкой, и искусством руководства эскадронами на поле боя. Теперь же старый конник возглавляет 119-ю стрелковую дивизию.
Комкор познакомил меня с командиром 62-й стрелковой дивизии генерал-майором В. В. Ефремовым и командиром 51-й стрелковой дивизии полковником А. Я. Хвостовым.
— А это наш НШ, — комкор подвел меня к полковнику, сидевшему за столом, — Михаил Петрович Варюшин. Между прочим, академик.
В ту пору не так уж много офицеров имело академическое образование, и оно при знакомстве подчеркивалось. Впоследствии мне довелось не раз убеждаться в том, что М. П. Варюшин действительно обладал обширными военными знаниями и превосходно разбирался в специфике и возможностях артиллерийского оружия.
Войска 21-й армии готовились к боевым действиям. Тогда, в июле 1943 года, мы еще, естественно, не знали замыслов высшего военного командования относительно использования нашей армии. Эпицентр войны находился на Курской дуге, где 5 июля развернулось величайшее сражение. С неослабевающим вниманием следили мы за ходом этой битвы, справедливо полагая, что исход ее коренным образом изменит всю обстановку на советско-германском фронте.
Не сомневались мы и в том, что совсем скоро прервется затишье на нашем участке фронта. Во всяком случае, командующий 21-й армией генерал-лейтенант Н. И. Крылов не позволял нам особенно засиживаться в штабных избах. Он частенько наведывался в наш корпус, бывало и без предупреждения, дотошно вникал в дела и требовал упорнее вести подготовку к боевым действиям. Штаб корпуса, возглавляемый настойчивым и расчетливым Михаилом Петровичем Варюшиным, составил довольно плотный план боевой учебы соединений и частей. По жесткому графику проводились показные занятия, сборы командиров, учения и тренировки. Особое внимание уделялось отработке взаимодействия частей на поле боя, тактике использования артиллерии в наступлении.
Как уже говорилось, штатной артиллерии корпусного управления пока не было, и потому все мое внимание сосредоточивалось на подготовке артиллеристов дивизионного и полкового звена. Читатель уже знает, какое обширное артиллерийское хозяйство имеет стрелковая дивизия, а в корпусе их три. Словом, нашему корпусному штабу артиллерии хлопот хватало с избытком.
Штаб возглавлял энергичный подполковник А. М. Баскаков. Почти весь июль мы с ним провели в разъездах по артиллерийским частям и подразделениям. Нередко ездил я и с командиром корпуса генерал-майором А. М. Ильиным. Путь наш в дивизии обычно лежал через Угру. И каждый раз, проезжая по мосту и поглядывая с машины в реку, я невольно вспоминал события почти двухлетней давности, тяжелую переправу в октябре 1941 года. Александр Михайлович Ильин, с которым мы в этих поездках как-то сблизились, видимо, заметил, что меняется мое настроение при переезде через Угру. Однажды он, потрогав пальцем жесткую щеточку своих темных усов, сказал:
— Вижу, запали вам в память эти места. Ну, расскажите, как все это было.
— Да, не такой помнится мне Угра, Александр Михайлович, — ответил я. — Сейчас она веселая, светлая, и едем мы на «виллисе» по мосту. А тогда — ознобная стужа, река вздулась, свинцом отдает. И никаких тебе мостов…
Недолог путь от Юхнова до Большой Еленки, и обо всем, что испытали мы осенью сорок первого, не расскажешь.
В памятное утро начала фашистского генерального наступления на Москву — 2 октября 1941 года — начарт Западного фронта генерал-майор И. П. Камера взял меня с собой на передовую. Предполагалось, что к вечеру мы вернемся на командный пункт в Касню. Но возвратиться туда мне не довелось ни вечером того дня, ни на следующие сутки…
Три дня пробыл в полосе 19-й армии. В стык между нею и 30-й армией враг наносил особенно мощный удар. Без сна и отдыха метался я от одной позиции к другой, выполняя задания начарта по максимальному использованию артиллерии для задержки наседавших вражеских колонн. И самый малый успех в те дни приносил огромную радость. Помнится, 101-я танковая дивизия полковника Г. М. Михайлова придержала противника в районе Холм-Жирковского. Стремясь усилить контрудар танкистов, И. П. Камера приказал мне вывести туда «катюши» 10-го гвардейского минометного полка. Повел колонну к переднему краю. Линия фронта оказалась нечеткой. «Катюши» по тому времени были весьма секретным оружием.
Пришлось поволноваться, опасаясь, что враг захватит боевую новинку. Но все обошлось. А удар реактивных минометов нанес немалый урон фашистам, заметно облегчил положение 101-й танковой дивизии.