— Рана неопасная? — спросил я.

— Говорит, пустяковая. Минут через десять он и Гринел прибудут ко мне. Расскажут подробности. Вы трое также немедленно ко мне. Бутылка уже на столе.

Голвейда включил сцепление, и «ягуар» помчался по залитому лунным светом асфальту.

Сидя рядом с молчавшей Джаниной, я заметил, что она успела более или менее прийти в себя после основательного нервного потрясения и с пробудившимся интересом рассматривала быстро сменявшиеся дорожные картины в неверном свете луны.

Стрелка спидометра переползла цифру 50. Затем 55… 60…

Голвейда вновь принялся за свой фламандский репертуар, который он на этот раз исполнял с особым подъемом.

— Скажите мне кое–что, Джанина…

— Все что угодно, мистер Келлс, — не задумываясь, произнесла она ровным, тоном. — Что вас интересует?

— Почему вы спрятали фотопленки за рамку портрета на Киннаул–стрит?

— Что?.. А… А вы откуда знаете, что там были фотопленки?

— Я их искал и нашел.

— Вы?!.. О боже! Как же я была…

— Все в порядке, Джанина. Но почему вы их туда положили?

— А что я могла сделать? Когда я заметила ту даму, направлявшуюся к нам в дом, я решила воспользоваться случаем и побывать на Киннаул–стрит. Я думала, что смогу там найти что–либо, что оставил Сэмми Кэрью. Но я там ничего не нашла. Кто–то в его комнате уже побывал и произвел тщательный обыск. Даже подкладки пальто и пиджаков были подпороты и затем наспех пришиты. Когда я собиралась уходить, кто–то дернул за ручку входной двери, предварительно мною запертой. Фотопленки были при мне. Я подумала, что если это враги, то я рискую потерять фотодокументы, так как, расправившись с Сэмми, они не станут церемониться со мной, застав меня в том доме и, как я знала уже почти наверное, подозревая меня в сотрудничестве с Кэрью. Внутреннее расположение помещений в доме мне было знакомо, и о месте для документов я раздумывала недолго. Затем я удачно выскользнула по черной лестнице во дворик, и никто, кажется, меня не заметил. Но могло быть и иначе. Риск был большой.

— Поступили вы правильно. А помните наш разговор в спальне тетушки?

— Я никогда его не забуду, мистер Келле, — сказала она и впервые улыбнулась.

— А не кажется ли вам, что «мистер Келле» звучит несколько официально? Может быть, лучше Майкл?

— Согласна. Особенно принимая во внимание тот факт, что вы всегда называли меня Джаниной. Вы не забыли нашу первую встречу?

— Не думаю, что я вообще когда–либо ее забуду. И мне кажется, эта встреча могла быть гораздо теплее.

— Боюсь, что вы правы.

При этом Джанина вздохнула.

Я взглянул на Голвейду. Он смотрел прямо перед собой на лунную дорогу, улыбался и вполголоса напевал бодрый мотив.

— Почему «боюсь»?

Джанина с улыбкой повернулась ко мне.

— Возможно, вы помните, в первую встречу я сказала вам, что такие, как вы, очень часто добиваются того, чего хотят.

— Надо полагать, это ваше замечание должно означать…

— Не поймите меня неправильно, Майкл, — перебила она с улыбкой. — «Очень часто» еще не означает всегда.

Я пожал плечами, угостил ее сигаретой, закурил сам и сказал:

— Оттенки в выражениях между друзьями обычно не увеличиваются, а сглаживаются…

— Чистая правда! — живо поддержала она. — Особенно в комнате тетушки я была очень близка к этому… сглаживанию… Но я оказалась такой… такой дурой…

— Ладно, — прервал я ее. — Поделим эту оценку пополам. Это и будет чистая правда. Идет?