Делегаты VIII партийного съезда стоя спели похоронный марш в память Жанны Лябурб. Вместе со всеми делегатами съезда стоял и пел великий вождь пролетариата В. И. Ленин.
В докладе на VII Всероссийском съезде Советов Владимир Ильич говорил:
«Мы знаем, что имя француженки, тов. Жанны Лябурб, которая поехала работать в коммунистическом духе среди французских рабочих и солдат и была расстреляна в Одессе,— это имя стало известно всему французскому пролетариату и стало лозунгом борьбы, стало тем именем, вокруг которого французские рабочие... объединились для выступления против международного империализма» [115].
Кровь Жанны Лябурб еще теснее сплотила французских коммунистов с коммунистами России. «...Убийцы не достигли цели. Мертвая француженка Жанна Лябурб стала еще более известной, чем живая. Одно ее имя стало символом борьбы» [116], — писала газета «Юманите» почти через сорок лет после гибели отважной французской коммунистки.
Расстрелом Жанны Лябурб, Елина, Штиливкера и Винницкого не закончилась, однако, расправа оккупантов над членами французской группы Иностранной коллегии. Днем 2 марта на Тираспольской улице был схвачен активный работник редакции газеты «Le communiste» Исаак Дубинский. А вечером в тот же день в здании купеческой биржи, на балу, устроенном обществом волонтеров союзных армий, такая же участь постигла Александра Вапельника. Зная о гибели товарищей, он в качестве бывшего французского волонтера отправился на бал, чтобы восстановить нарушенные связи с французскими солдатами, активно помогавшими коллегии, предупредить их о случившемся, сообщить новые явки.
Дубинский содержался во французской контрразведке до 7 марта, подвергался жестоким пыткам. Несколько раз его водили на расстрел и вновь возвращали в душный подвал, надеясь, что он все же выдаст товарищей по подполью. Но палачи просчитались,— Дубинский не проронил ни слова. 7 марта по приговору военно-полевого суда оккупантов он был расстрелян. Такая же судьба постигла и Вапельника. Сохранились сведения о героической стойкости Дубинского при объявлении приговора. Перед самой казнью он попросил папиросу, спокойно выкурил ее и сказал палачам:
— Большевизм — это мой идеал, моя мечта, я радостно умираю за нее!
В вышедшем после расстрела Дубинского номере газеты «Коммунист» участники одесского большевистского подполья писали: «Славная жизнь и смерть т. Дубинского лучше всего говорит о силе и красоте нашего движения. Человек, так бестрепетно принимающий смерть, должен быть воодушевлен великими идеалами» [117].
И. Дубинский. Его предсмертная записка матери, посланная из контрразведки.
Вскоре Одесская коммунистическая организация понесла еще одну очень тяжелую утрату. 15 марта 1919 года эсер Ройтман, ранее служивший чиновником особых поручений при градоначальнике Мустафине, выдал французской контрразведке Николая Ласточкина.
Случилось это при таких обстоятельствах. В середине марта, когда советские войска начали наступление на Березовку, стало ясно, что Одесса вот-вот будет освобождена от оккупантов. Областком поставил перед большевистскими ячейками задачу готовиться к переходу власти в руки Совета рабочих депутатов и создавать боевые дружины для поддержки, в случае необходимости, операций советских войск по изгнанию интервентов и белогвардейцев из Одессы. С этой целью был образован подпольный Совет, куда вошло около 60 рабочих — представителей одесских предприятий. Председателем был избран Николай Ласточкин.
После первых заседаний Совета Ласточкин решил добыть через Ройтмана и связанных с ним белогвардейских офицеров исчерпывающие сведения о месторасположении и составе вражеских сил, чтобы передать их в штаб советских войск. Ройтман в это время служил в деникинской контрразведке и за деньги иногда передавал большевикам некоторые материалы политического и военного характера. Правда, областком и без этого имел вполне достаточные данные о воинских частях интервентов, но Ласточкин считал необходимым вновь воспользоваться случаем для их уточнения. Идя на свидание, которое должно было состояться в одном из кафе в центральной части города, Ласточкин передал деньги областкома и свой паспорт Соколовской. Товарищи уговаривали его не идти в кафе, но Николай возражал:
— Мы с вами не специалисты военного дела, наши данные могут быть неточными. Так можно подвести Красную Армию, пролить лишнюю кровь. Надо идти!
Арестовали Ласточкина на улице. Едва вышел он с Ройтманом и белогвардейским полковником Прониным из кафе, как к ним подошли белогвардейские офицеры и объявили арестованными. Однако Ройтман моментально исчез, Пронин, пройдя несколько шагов, также был отпущен, а Ласточкина увели в неизвестном направлении. Его арест и местонахождение интервенты держали в строжайшем секрете, но вскоре члены областкома все же узнали, что Ласточкин содержится на оборудованной под плавучую тюрьму барже № 4, которая под охраной французских военных кораблей стояла у Андросовского мола. Здесь его зверски пытали, требуя раскрыть подпольную коммунистическую организацию, сообщить о составе и местонахождении членов Иностранной коллегии. За эти сведения обещали большие деньги и, кроме того, заграничный паспорт для выезда за границу.
По решению областкома было предпринято несколько попыток освободить Ласточкина. Однажды в «Союз иглы», с которым Ласточкин был тесно связан, пришел один из находившихся на барже конвойных и передал от него записку. Ласточкин писал, что надеется на помощь в освобождении и что в этом деле товарищи вполне могут положиться на распропагандированного им конвойного.
Члены областкома разработали смелый план, осуществление которого было поручено Г. И. Котовскому и его дружинникам. Замысел состоял в том, чтобы ночью подойти на катере к барже и, обезоружив охрану, освободить находившихся на ней узников. О намечаемой операции следовало как-то предупредить Ласточкина. Радиотелеграфисты Наконечный, Харченко и член морского подпольного райкома А. Александров с помощью подпольщика Петра Зайцева взяли на тральщике «Васильев» шлюпку и, захватив с собой гармонику, днем отправились как бы на прогулку по морю. «Веселая компания» приблизилась к барже и увидела Ласточкина на палубе. По его лицу было видно, что и он узнал друзей, глаза его зажглись радостью и надеждой, но в это время часовой заметил шлюпку и выстрелил в воздух. Тогда гармонист заиграл песню «Сонце низенько, вечір близенько», давая этим понять, что вечером товарищи придут на выручку.
Ночью на явочной квартире морского райкома по Военному спуску собрались члены боевой дружины, Елена Соколовская, Александров и другие подпольщики. Ожидали известия о готовности катера к выходу в море. Настроение у всех было боевое, каждому хотелось поскорее приступить к операции. Но прибывший из порта радиотелеграфист Харченко сообщил, что катер стоит без паров, на нем нет машиниста, а без него вахтенный «Графа Платова» никого не допустит к катеру. Пришлось отложить выполнение плана на следующую ночь.
Днем Ласточкин прислал еще одну записку, в которой сообщал, что ему самому удалось завязать связь с конвойными и они согласны ночью перевезти его на лузановский берег. С наступлением вечера выделенные областкомом товарищи и дружинники отправились в условленное место на берегу для встречи конвойных. Они прождали всю ночь, но так никто и не появился. А когда на утро дружинники на баркасе вновь отправились осмотреть баржу, там уже никого не было — ни конвойных, ни арестованных. Позднее выяснилось, что именно в минувшую ночь Ласточкин был зверски умерщвлен. Его тело удалось найти лишь после освобождения Одессы от интервентов. Спустившись на морское дно в том месте, где стояла тюремная баржа, водолазы обнаружили труп Николая Ласточкина с привязанным к его ногам большим камнем. Как показало медицинское обследование, перед казнью его вновь пытали и бросили в море живым.
Так погиб мужественный большевик, председатель одесского подпольного областного комитета партии, один из наиболее видных руководителей Иностранной коллегии.
Но и белогвардейским провокаторам недолго пришлось ходить в живых. Как только областному стало ясно, что Ласточкина предал Ройтман, двое дружинников, переодетых в форму «добровольческих» офицеров, подошли к нему на Градоначальнической улице и козырнули: