ГЛАВА 12

Если бы кости могли говорить, кости Тиффани простонали бы: Это! Было! Восхитительно! Она потянулась и высвободилась из спутавшихся простыней. Глупо улыбаясь, проиграла в уме всю ту страсть, которая была между ними с Дэймоном. Глубоко вздохнула, и запах его кожи заполнил ноздри. Он лежал на животе рядом с ней, рот чуть приоткрыт, руки широко раскинуты: одна над головой, другая свесилась с края кровати. Она прислушалась к его дыханию и понаблюдала, как поднимается и опускается его грудь.

Руки так и чесались пробежаться кончиками пальцев по клейму на его плече. Иссиня-черные чернила контрастировали со слегка загорелой кожей. Это зрелище: Дэймон, абсолютно расслабленный и спящий, – заставляло ее сердце бешено колотиться. Он был таким сексуальным, таким идеальным. Она прикусила нижнюю губу и еле удержала себя от того, чтобы не разбудить его; от того, чтобы не прижаться к нему, не поцеловать глубоким поцелуем и выяснить, правду ли говорят о сексуальном возбуждении мужчины при пробуждении.

Прежде чем она себя остановила, Тиффани провела большим пальцем по гладкой коже его лица. Точеные линии скул и лица ошеломляли ее. Даже спящий он был невероятно красив. Но когда он бодрствовал, ни что так не привлекало ее внимание как холодно-голубая глубина его глаз. Они пронизывали ее – дикие и яростные. Холодок пробирал до костей от этого взгляда. Словно свирепый сибирский тигр, одновременно завораживающий и пугающий.

Все еще находясь в глубоком сне, он издал низкий грудной звук. Приник к ее руке, затем, устроившись поудобнее, снова погрузился в сон. Она улыбнулась. Их второй раз так отличался от первого. Когда она отдала ему свою девственность, болело несильно, и Тиффани осталась впечатлена тем, как легко и быстро он успокоил ее страхи. Но второй раз был сногсшибательным тем, насколько привычной казалась их близость. И в отличие от первого раза, в этот раз она знала, что мужчина рядом с ней – это Б, человек о котором она мечтала годами. Повернувшись на свою сторону кровати, она уставилась в потолок. Для столь отстраненного расчетливого и порой совершенно холодного охотника, способность Дэймона быть нежным тронула ее, срывая маску с мужчины, которого она знала по письмам. У нее не было сомнений в том, что он за нее беспокоился. То же чувство пронзало и ее, когда они касались друг друга.

Она не знала, осознавал он это или нет.

Тиффани сжала челюсть. Злость переполняла ее при осознании того, насколько глупо она себя вела. Как она могла оказаться такой дурой? Она должна была понимать, что человек, которого она знала – ее Б – не стал бы бросать Марка умирать, не будь на то веской причины. Дэймон все еще винил себя, но после того, как она чуть не потеряла его в схожей ситуации, она уже не винила его больше.

Мысленно она вернулась ко всем его письмам, на которые так и не ответила. Насколько сильно она его ранила?

Свесив ноги с кровати, она встала и тихо прошло к своему столу. Выдвинула нижний ящик и начала рыться в стопке учебных записей, пока не нашла то, что искала. Она вытащила большую стопку конвертов – ни один не был вскрыт.

Отложив письма, она быстро оделась, накинув черную куртку. Наконец Тиффани сгребла письма, прошла через гостиную и вышла на пожарную лестницу.

Холодный зимний воздух защипал ее щеки. Она села на верхнюю ступеньку, любимое тихое местечко. Взглянула на небо – ни единой звездочки, благодаря всепоглощающим ночным огням города. Она глубоко вздохнула.

Она должна знать.

Убрав резинку, стягивающую письма вместе, она перебрала их, просматривая даты. По письму каждый день в течении почти целого месяца. Ком встал в горле. Выдыхаемый воздух заклубился перед лицом, когда она взяла последнее письмо в стопке.

Просунув остальную пачку писем под ногу, она вскрыла конверт. Бумага разорвалась с тихим шелестом, но в ее ушах он усилился в десятки раз, раздавшись столь же болезненно, как звенящий будильник в утро сильного похмелья. Руки дрожали, вытаскивая один единственный лист бумаги, и боль затопила сердце при виде знакомого почерка Б. Она замерла. В какой-то момент она чуть не выпустила бумагу из рук на волю ветра. Было бы намного проще не знать.

Но она должна.

Все еще дрожащими руками, она развернула письмо и медленно начала читать исписанный лист.

«Дорогая Тиффани,

Мне столько нужно тебе сказать, но у меня так мало времени, ведь я приступил к поискам убийцы Марка. Я сомневаюсь, что ты когда-либо прочтешь это письмо, так как ты не отвечала на все те письма, которые я отправлял весь прошлый месяц. Но я должен написать это в надежде на то, что, может быть, однажды ты откроешь конверт. Неважно, насколько ты меня ненавидишь, неважно, как сильно желаешь моей смерти, ты навсегда останешься в моем холодном сердце. Я никогда не собирался волноваться за тебя, но я волнуюсь. Мы оба это знаем. И я ни капельки об этом не сожалею.

Потеря Марка, а теперь и тебя, довела меня до края безумия. И эта боль больше, чем я могу вынести. Ты знаешь, как тяжело мне признаваться в этом тебе, но мне плохо. И лучше никогда уже не станет. Ничто сказанное или сделанное мной не сможет выразить того сожаления, что я испытываю. Я буду чувствовать вину до конца своих дней.

Этого я никогда не смогу вырвать из своей груди. И насколько бы легче мне ни стало, после всего происшедшего, я не заслуживаю прощения. Я бы хотел, чтобы на свете существовали слова, в которых я мог бы признаться, чтобы все изменить, чтобы все исправить. Я мечтал бы придумать идеальную ложь.

Тиффи, я умоляю тебя.

Скажи мне, что ты хочешь услышать, и ты это услышишь. Я скажу и сделаю что угодно, лишь бы ты вернулась в мою жизнь. У меня нет семьи, на которую я мог бы опереться, а наша дружба так крепко оплела мое сердце, что даже если бы у меня были родные, их любви не хватило бы, чтобы залечить мои душевные раны. Без тебя в моей жизни – это невозможно.

Удивительно, как далеко мы зашли, как смогло письмо в одну строчку превратиться в такие чувства к тебе. Может быть, таков мой удел, потому что Бог знает – я не заслуживаю такой женщины. Мы оба знаем, что я хочу сказать. Эти чувства всегда висели на кончике пера, ожидая своего часа. Но я слишком труслив.

Ты знаешь, что я испытываю, и если бы я мог однажды просто сказать тебе это лично… я мог бы умереть, зная, что я прожил жизнь не зря.

Всегда твой Б.»

Дрожащими руками, Тиффани попыталась сложить письмо, но ничего не выходило. Слезы затуманили взгляд и стекали на бумагу. Она содрогнулась от понимания того, что должна сделать.

«Он должен знать».

Дэймон резко сел в постели. Сердце колотилось, пока он пытался выровнять дыхание после беспокойного сна. Пульс бешено стучал, и он сжал простыню руками. Глаза сканировали комнату. Тиффани. Где Тиффани?

Он вскочил с кровати, набрасывая джинсы. Влетев в гостиную, он заметил сгорбившуюся фигуру на пожарной лестнице. Он забежал обратно в спальню, набросил рубашку и обулся, прежде чем вернуться к окну в гостиной.

Во сне Тиффани передумала и решила, что все же винит его в смерти Марка. Она сказала, что совершила ошибку, простив его.

Он распахнул окно и вышел на пожарную лестницу. Порывистый северный ветер ударил по рукам сотнями мелких игл, впиваясь в кожу. Черт, холодно. Тиффани сидела на верхней ступени абсолютно неподвижно.

– Тиффи? – сказал он.

Когда она не ответила, он прошел и встал за ней. Сердце остановилось, когда он увидел, что она держит в руках. Его письма. Он поднес руку ко рту и прикусил большой палец, чтобы с губ не слетел поток ругани. Одно письмо было открыто и лежало на коленях, и это было то самое письмо, последнее.

То самое письмо, в котором он признавался ей в любви.

«Черт».

Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог произнести ни слова.

Дэймон все еще был трусом. Каждый раз, когда он пытался подобрать правильные слова, во рту пересыхало, а мысли разбегались. Что за хрень с ним происходит? Почему он не мог ей сказать? Он знал, что за хрень с ним происходит. Если он признается в любви, то станет уязвимым. И хотя он отказывался признаваться в этом самому себе, он был влюблен в нее уже несколько лет. Они оба это знали. Его сердце уже давно в ее руках.