— Ну, что вы теперь скажете, ваше вшивородие?

— Это не мое. Мало ли, где вы взяли.

— Вот идиот, — нервно засмеялся Славичевский.

— Сорвать с него зараз же погоны! — потребовал Мотко.

Встал майор и сказал устало, потухшим голосом:

— Отставить, ребята, самосуд. Продолжайте собрание.

Раздались выкрики:

— Предлагаю исключить из комсомола! Просить начальника отчислить из спецшколы! Передать дело в суд!

Пока принимали постановление, Комора сидел недвижимо и казался безучастным ко всему. Лишь когда взметнулись руки, он, словно только сейчас поняв, что происходит, закричал надрывно, со всхлипом:

— Товарищи! Ребята! Что ж вы делаете? Ведь это же вся жизнь пропала! Ребятки, родненькие, простите!

Мотко, выразив общее мнение, сказал:

— Поздно ты, брат, про життя згадав. Трошки раньше треба було.

Вместе со всеми выходя из класса, Манюшка корила себя:

«Одной мне его жалко. Вот она, бабья слякоть. Нет, видно, в какую форму ни рядись, хоть в латы закуйся, все равно бабой останешься…»