Таким душкой Николай никогда еще не был: рассказывал о своем институте, распрекрасном студенческом житье-бытье, острил, смешил анекдотами и байками. И Манюшка, глядя в его счастливые глаза, с умилением повторяла про себя любимую частушку:
«Милый мой, у нас с тобой
Судьба платочком связана.
Из-за тебя, мой дорогой,
Семерым отказано».
Улыбаясь в предвкушении ночной прогулки, Манюшка ждала Колю у крыльца. Сегодня она твердо решила подбить его на поцелуй.
Раз за разом хлопала дверь, выпуская группы, пары и одиночек. Вербака все не было.
«Чего он там? — забеспокоилась Манюшка. — Не прищучили ль его ребята в темном уголке? Из-за меня… Да нет, не должны. Архимед на такое не пойдет, Гермис… тоже нет… Но если кто хоть пальцем тронет, я его… — сжав зубы от неожиданно накатившей злобы, подумала она. — Заикой останется на всю жизнь».
Манюшка уже решила было возвратиться в школу, чтобы разузнать, в чем там загвоздка, но тут на крыльце появился Николай. Был он почему-то без пальто и без шапки.
— В чем дело, Коля? — метнулась она к нему.
— В шляпе, в чем же еще? — громко и нарочно весело ответил он. — А вернее, в пальто.
— Да что такое?
— Неужели еще не догадалась? Слямзили пальто твои сослуживцы, будущие асы, воздушный щит Родины.
— Да подожди, что ты сразу на всех?
— А чего ж мне, славословить вашу банду? Шапку и шарф в рукав засунул — и это тоже, конечно… Инфлюэнца обеспечена, и это в лучшем случае…
— Ладно, не кричи ты ради бога. — Она оттащила его за рукав подальше от валом валившего народа. — Возьми мою шинель и шапку. Мне тут недалеко.
— Ладно, не беспокойся, — утихая, сказал Николай. — Обойдусь. Не хватало мне, чтоб ты заболела.
— Цыц! — вдруг рявкнула Манюшка — у нее сдали нервы. — Быстро одевайся, ну!
На спецшколу пала тень позора. В эти дни в пестрой городской толпе не видно стало хлопцев «в невиданных клешах», в фуражках с пижонским коротким козырьком с крапом. Сократилось число «зайцев» на городском транспорте: спецы старались не показываться в городе. Извне казалось: притихла спецуха, затаилась.
А внутри ее все клокотало. В классах, в общежитии и на квартирах шли суды-пересуды, участились ссоры и стычки: гнев изливался друг на друга. По одному вызывали в кабинет к подполковнику Ухваткину тех, кто был на вечере в тридцать шестой, и от каждого из них, по возвращении, как от камня круги на воде, расходились разные предположения, а то и сплетни.
Вернувшись с совещания комсомольского актива, Захаров сообщил Манюшке:
— Решено провести ротные собрания — притушить страсти, призвать к бдительности. Нельзя, чтобы школа жила только этим событием. А следствие будет вестись. Из кабинета Ухваткина следователь перешел в отдельную комнату — значит, засел надолго.
На собрании, которое проходило в столовой (она же актовый зал), большинство угрюмо отмалчивалось. Что толку болтать, если вор не найден?
— Кончайте! — раздались голоса. — Все ясно! Зря только время расходуем!
Председатель собрания хмуро оглядел ребят.
— Кто еще просит слова?
Спецы, встретившись с его взглядом, безнадежно махали руками и отворачивались. Он хотел уже закрыть прения, как вдруг раздался сипловатый голос:
— Разрешите сказать!
К столу шагал Комора. Это многих удивило: он не то что выступать, а просто присутствовать на собраниях считал огромной для себя обузой, а тут — на-ко!
— Товарищи! — Комора начал на высокой ноте, с пафосом. — Мы выслушали выступавших товарищей и можем сказать, что это все правда, что они говорили. Среди нас сволочь, которую мы должны все время… должны держать порох сухим. Трудно найти эту сволочь, потому что она замаскировалась — будь спок. Я думаю, что этот подлец — и отличник, и активист, и в дисциплине примерный — попробуй, подкопайся. Потому и ищем так долго. А шишки чуть что валятся, конечно, на череп таких вот, как я. Хорошо хоть — есть ребята, с которыми я вместе ушел с вечера. Могут подтвердить…
— Да чего ты распинаешься, пока никто тебя не обвиняет! — крикнул Гермис. — А подозрение на всех на нас падает.
— На тебя меньше думают, а на таких, как я, или, допустим, Сурдин…
Ленька испуганно съежился: опять Комора его подставляет, как было не раз, опять свою вину хочет перевалить на него… Хотя, какую вину? Разве доказано, что он виноват?.. И вдруг ему вспомнился их разговор в зале, встреча в классе — раздевалке для ребят… Ну, конечно, он украл, кто ж еще? А подставляет опять меня, гад! А ты хлопай ушами, осел.
— Слушай, — зашептал он Гермису. — А если бы кто знал, то ведь нельзя же предавать товарища.
— Че-е-го? — изумленно уставился на него Володя. — Какого товарища? Он опозорил нас всех, стыдно на улице показаться в форме, а ты его к кому-то в товарищи зачислил. Если кто знает и молчит — такая же гнусь, как и он!
В это время уже проголосовали прекратить прения. С листками проекта постановления встал за первой партой секретарь ротного бюро.
— Погодите! — закричал Сурдин и сам испугался своей решимости. Но отступать уже было поздно. — Я хочу сказать!
— Проснулся! — раздались насмешливые голоса. — Тоже будет оправдываться. Кончай, ну их до бисовой мамаши!
Тут уже Сурдин испугался, что его не станут слушать и закричал, что есть мочи:
— Не оправдываться! Падла буду! Я знаю, кто украл!
В классе наступила наэлектризованная тишина.
— Говори, Сурдин, — сказал председатель.
— Комора украл, вот кто! — выпалил Ленька, чтобы поскорее отрезать себе все пути на попятный. — Он тут трепологию разводил, а сам украл, вот!
Комора вскочил и ринулся к Сурдину.
— Ах ты гад! Сам украл, а хочешь на другого! Не выйдет! Да я тебе…
В него вцепились несколько пар рук.
— Тише! — скомандовал майор Кудрин, сидевший в президиуме. — Сурдин, рассказывайте все, что знаете. — Когда тот рассказал, майор повернулся к Коморе: — Какое дельце вы хотели предложить Сурдину?
— Я… хотел позвать его в мукомольно-элеваторный техникум, там у меня знакомые девочки.
— А какое отношение это имело к деньгам? Ведь вы же ясно сказали Сурдину: даром в кино не пускают и вином не поят. Значит, в результате этого вашего дельца должны были появиться деньги?
— Я это просто так сказал. У меня есть деньги, и я намекнул ему, что ничего не получит, если не поедет со мною.
Ребята возмущенно зашумели:
— А зачем тебе платить было за компанию? Почему ты сразу не поехал туда? Почему…
— Тише! По одному, товарищи! — надрывался председатель. — Нельзя же работать в такой обстановке!
Кудрин поднял руку и, добившись тишины, снова начал задавать вопросы:
— Скажите, Комора, сколько вам присылают из дому? И как часто?
— Ну… каждый месяц по триста — четыреста пятьдесят.
— Заливает! — крикнул Дмитро Калинник, живший вместе с Коморой. — Больше ста рублей никогда не было.
— Вот видите. Курите вы не «Спорт» и не «Ракету», как остальные наши тайные курильщики, а «Казбек» и «Северную Пальмиру». Мне приходилось реквизировать, помните? Не раз и в подпитии вас наблюдали. И часы у вас есть, и одежда добротная. Откуда же деньги? Скажите нам, где растет тот дуб, на котором вместо листьев — золотые монеты.
Комора не ответил. Видно было, что ему не по себе. Но, наверно, теплилась еще вера в свою счастливую звезду.
— Не брал я, ребята, этого пальто, — сказал он так искренне, что кое-кто заколебался.
В том числе и Манюшка. Конечно, Комора типчик еще тот, но нельзя же и валить на парня все подряд! Видать, проняло его до печенок. Вон как по-человечески заговорил.
Однако большинство уже не верило ни его словам, ни интонациям.
— Ладно, — сквозь зубы сказал Трош. — Ты, собака, видно, еще из тех собак. Но и мы не кутята. Поищем это проклятое пальто. Кто со мною?
— Найдем! — подхватил Сурдин. — Я все его потаенные места знаю.
— Не имеете права! — завопил Комора.
— Позовите с собою следователя, — сказал майор. — Он знает, как сделать, чтобы все было по закону.
С Трошем ушли пятеро. Ждать их пришлось долго. За это время в классе никто не произнес ни одного слова. Слышно было, как за окнами падает капель и ссорятся на подоконнике пригревшиеся на весеннем солнышке воробьи.
С видом победителя в сопровождении ребят вошел Трош. Жестом купца, швыряющего в толпу золотые, бросил на стол сверток, перевязанный бечевкой. Презрительно глянул на Комору.