Изменить стиль страницы

Это простецкое обращение и свойский тон тронули Манюшку: она все-таки чувствовала себя очень одиноко здесь. Все же, прежде чем ответить, внимательно посмотрела на Захарова: не играет ли. Вроде бы нет.

— Он у нас диктант проводил на вступительных, — сказала Манюшка уклончиво. — На Лермонтова чем-то похож.

— Похожа свинья на ежа, только шерсть не такая.

— Вы… ты его так не любишь? Он что, в самом деле…?

— На выражения не обращай внимания — мы тут все ради красного словца не пожалеем и отца. Лесин, между прочим, тоже слегка играет. Строгого, но справедливого отца-командира, воспитателя, похожего на Макаренко. Должен сказать, что в общем-то играет неплохо, не фальшивит, хотя иногда и пережимает. При всем при том он хороший преподаватель литературы и языка. Впрочем, сама увидишь… — Захаров побарабанил пальцами по подоконнику. — Ты, конечно, произвела у нас сенсацию. Разговоров! Догадок! Что, лавры Расковой снятся по ночам?

— Да ничего такого, — засмеялась Манюшка. — Кровь из носу надо получить среднее образование. Вот и пошла. Авиатор же — профессия ничем не хуже других.

— Молодец, что не врешь, только мой тебе совет — не распространяйся больше на эту тему.

— А что, побьют?

— Хуже — запрезирают. Мы тут все — фанатики авиации.

Зазвенел звонок.

— Эх, жисть наша поломатая! — вздохнул Захаров. — И поговорить некогда. Ладно, пошли. Сейчас у нас Бездельник. Тоже оригинал.

Первое впечатление у Манюшки было — преподаватель втягивается в класс: сначала в проеме медленно отворившейся двери показалась маленькая головка с русым ежиком надо лбом, потом — узкие плечи, грудь, длинная талия — все это облаченное в длинный черный китель; затем за порог шагнули длинные ноги в черных форменных брюках, заправленных в высокие хромовые сапоги.

Он медленно прошествовал к столу, медленно, как бы в несколько приемов, уселся на стул, медленно раскрыл журнал и сделал необходимые записи. Вдруг взгляд его уперся прямо в Манюшку.

— В какой школе учился?

— В Залесьевской, на Волыни, — внутренне напрягшись, ответила Манюшка. Она встала, машинально поправила воротничок блузки.

— Что имел по географии? — Преподаватель или не замечал или делал вид, что не замечает ее женского обмундирования.

— Пять.

— Ишь ты, пять. Ну-ка назови все области РСФСР по течению Волги с севера на юг.

— Ярославская… — начала припоминать Манюшка. — Костромская… Ивановская… Горьковская… Марийская АССР… Чувашская… Татарская… Мордовская… Потом опять области: Ульяновская… Куйбышевская… Саратовская… Сталинградская… Ну, и Астраханская.

Преподаватель встал, заложил руки за спину, прошелся по классу, с интересом посмотрел в раскрытое окно, вернулся к столу и ткнул пальцем в Манюшку.

— Куда подевал Калининскую область, бездельник?

— Ну… Но ведь вы сказали: по течению Волги с севера на юг. Самая северная область на Волге — Ярославская. А Калинин хоть и выше по течению, но южнее.

— Так, так… выкручиваешься. Ладно, будем считать, что тебе это удалось. А почему Мордовскую АССР назвал? Ее территория к Волге не выходит.

— Но она же в Поволжье!

— В Поволжье, ну и что? Почему ж ты тогда не назвал Пензенскую и Кировскую области? Они тоже в Поволжье… Ага, молчишь… А скажи, какие крупные центры добычи угля ты знаешь в Закавказье.

— Шемаха, Закаталы, — не подумав, брякнула Манюшка.

— Сидай, бездельник! Закаталы… Я вот тебе двойку закатаю! Как фамилия?

— Доманова.

— Так, так, Доманов, Доманов, — стал водить он пальцем в журнале, опять же то ли не расслышав, то ли сделав вид, что не расслышал окончание фамилии. — Э, да такого и в журнале нема. Видать, самый свеженький. Это-то тебя и спасло от двойки.

Спросив еще нескольких ребят, он начал объяснять домашнее задание, и Манюшка простила ему обиду — что он выставил ее на потеху. Рассказывал Бездельник так, будто только что вернулся из чужой страны и сейчас делился своими личными впечатлениями.

«Умница этот Бездельник, ничего не скажешь», — решила Манюшка, и ей очень захотелось подрасти, что ли, в его глазах, чтоб не считал и он ее непроходимой тупицей. Когда прозвенел звонок, она подошла к преподавателю, вставшему из-за стола, и выпалила:

— Ткибули и Ткварчели!

Он глянул на нее серыми въедливыми глазами и насмешливо улыбнулся:

— Географию на пять знает только бог, преподаватель знает ее на четыре, а вы, бездельники, — не больше, чем на троечку. Запомни это!

У Манюшки запылали уши: здорово он ее по носу щелкнул.

Высокий черноволосый старшина Мигаль строил роту на обед. Он расхаживал по коридору первого этажа широким шагом и начальственно покрикивал:

— Первый взвод, что вы тянетесь по одному? Сурдин, тебя вся рота ждет!

Манюшка подошла к нему и, задрав голову, спросила:

— Мне дадут поесть?

Мигаль учился в четвертом взводе, поэтому уже знал ее.

— На довольствии сегодня ты не состоишь. Ну, становись в строй, подождешь там, в столовой, — может, и останется что-нибудь на твою долю.

И она встала в строй. Ей и в голову не пришло, что это унизительно — ждать, пока все пообедают и ей дадут какие-то остатки. Еще с войны к еде у Манюшки сохранилось отношение наипримитивнейшее, как у собаки: дают — бери, бьют — беги. А тут и подавно глупо было бы фыркать: не в гостях же она.

Рота разместилась по четыре человека за каждым столом и споро заработала алюминиевыми ложками. Манюшка стояла у двери, с любопытством оглядывая большой зал, уставленный столами вдоль стен, и своих сослуживцев (ей нравилось мысленно подчеркивать: моя рота, мои сослуживцы), внимчиво поглощающих еду. Она отметила, что обед не очень-то обилен: борщ, картошка, компот, и, главное, порцийки не для молодого аппетита — могли бы быть и побольше.

К ней подошел Захаров.

— А ты чего тут стенку подпираешь?

— Да вот… Не стою пока на довольствии. Старшина сказал: если останется…

— Эх ты, наивняк! Да будет тебе ведомо — у нас не остается. Идем.

Он привел ее к столу у дальнего окна и усадил на свое место.

— Рубай.

— А ты?

— А я за ложкой. Но ты не жди.

Соседи за столом доедали свой обед. На Манюшку они не поднимали глаз, точно чего-то стыдились.

Она в момент выхлебала половину борща, ополовинила картошку, отхлебнула компота. Захаров все не шел.

— Ты доедай, — сказал сосед слева. — Толик этого и ждет. На двоих тут делить нечего.

— Не, я так не могу.

— Эх, интеллигенция вшивая, — крякнул Мотко, сосед справа, и ушел из-за стола.

Через некоторое время он появился с подносом, на котором парился полный обед. Сзади плелся Толик.

— Зря ты, Марий, — сказал он тихо Манюшке. — У нас тут, брат, законы суровые. Будешь жеманиться и разводить всякую антимонию — опухнешь с голоду или от мордобоя. Тут надо…

— Садись, рубай! — оборвал его Мотко, выставивший уже посуду на стол.

— Какой благородный жест! — воскликнул Захаров. — Оторвать от сердца вторую порцию! Это же…

— За меня не страдай, я не из тех, кто может опухнуть с голодухи. — Сделав иронический полупоклон, он спортивной пружинящей походкой удалился в сторону кухни.

«Красиво ходит», — отметила Манюшка, снова берясь за ложку.