ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Тишайший четвертый взвод. Откуда ты, прелестное дитя? Первые знакомства
Манюшку зачислили во вторую роту, четвертый взвод.
До конца занятий оставалось всего два урока, можно было бы начать новую жизнь завтра, но Дубков прогнал ее в класс (мол, у него волос дыбом встает, когда он видит спецшкольника без дела).
— В четвертом взводе сейчас самоподготовка, заболел преподаватель химии, так что ты иди прямо к ним. Только не шуми. У них на самоподготовке — абсолютная тишина. Самый дисциплинированный взвод в школе.
Настроенная таким напутствием, Манюшка поднялась на третий этаж и пошла по коридору едва ли не на цыпочках. Дверь с табличкой «4 взвод» потянула на себя осторожно, чтоб не скрипнула. Но как только она приотворилась, на Манюшку обрушился адский грохот и шум.
«Самоподготовка» была, видимо, в самом разгаре. Человек десять сгрудились у задней угловой парты и, барабаня ладонями по крышке стола, издавая птице-насекомо-звероподобные звуки, пытались воспроизвести нечто похожее на джаз. Невысокий коренастый паренек в аккуратно подогнанной гимнастерке с черными, коротко постриженными волнистыми волосами водил по воздуху руками — дирижировал. Временами он морщил толстый нос, взмахивал широкими бровями, смеялся.
Другая группа, у окна, играла в «угадай, кто». Оттуда слышались сочные шлепки и возгласы: «У-ух! Га-ах! М-ы-ых». В проходе между доской и партами пара спецшкольников (один из них был Борис Бутузов) пародировала бальный танец «Па д’эспань», изображая его на строевой манер. Аккомпанировавшие им пятеро «музыкантов» сидели в ряд на крышках парт и — губами, глотками — вырабатывали нужную мелодию. Остальные ребята в разных уголках класса вели задушевные беседы или весело трепались. И лишь несколько новобранцев в гражданской еще одежде дисциплинированно занимались самоподготовкой.
Манюшка проскользнула в класс, села за ближайшую к двери парту и затихла. Однако долго оставаться незамеченной было, конечно, невозможно.
— Мощная шевелюра у товарища, — послышался голос за ее спиной.
— Дни ее сочтены, — отозвался другой.
— Э, та це ж дивчина! — удивленно.
Шум медленно начал стихать и через какое-то время в классе наступила тишина. Все смотрели на Манюшку с недоумением.
— Откуда ты, прекрасное дитя-я? — простирая к ней руки, пропел речитативом спецшкольник с неестественно красным, когда-то, видать, перебитым носом.
Ясно: хотят из нее дурочку для собственной потехи сделать. Ну уж не-ет! Манюшка встала и, так же картинно простерши к нему руки, ответила тоже речитативом:
— Оттуда же, откуда и ты, дурачок необмолоченный! Пора бы знать такие вещи-и!
Никто не ждал от нее ответа, а такого и в такой форме — и подавно. Поэтому на несколько мгновений все замерли с открытыми ртами и вытаращенными глазами. А потом ахнул такой хохот, что прежний шум был ничто в сравнении с ним. Кто схватился за живот, кто катался головой по парте, кто отмахивал руками: ох, да ну тебя!
Хохотали до потери сил. Наконец стихли. К ней подошел Борис Бутузов, протянул руку.
— Здравствуй, Манюш.
— Привет, Борь. Только тут я для всех Доманова. И для тебя тоже.
— Ну, как хочешь, — смущенно пробормотал он и затоптался рядом, не зная, что делать дальше и что говорить.
Из угла, от джазистов, подчеркнуто поспешая, к ней приблизился Трош.
— Княгиня, рад приветствовать вас в нашем высшем обществе. — «Изысканный» поклон. — Предлагаю поселиться в моем дворце «на Камчатке», подальше от бдительных глаз черни. — И он пренебрежительным мановением руки показал на преподавательский стол.
— Я, барон, привыкла сидеть впереди. Ну, а теперь сяду, где прикажет начальство.
— Помкомвзвода, распорядитесь! — раздалось несколько голосов.
Высокий русоволосый спец с насмешливым взглядом серых глаз подошел к первой парте среднего ряда и ткнул пальцем:
— Здесь место товарища Домановой, а вы, товарищ Синилов, катитесь отсюда как можно дальше, чтоб вас не было видно даже вооруженным глазом.
«Товарищ Синилов» — очень смуглый парень с белокурыми волосами, начал собирать свои учебники, демонстрируя при этом, как безропотно и даже с удовольствием выполняет он приказание любимого начальника.
— Изгнание из рая Блондина-брюнета, — констатировал кто-то.
«Одни артисты собрались, — с усмешкой подумала Манюшка. — А может, просто передо мной выгинаются?»
И вдруг она почувствовала себя счастливой: ведь поступила, поступила же — и куда! — и вот эти ребята, эти артисты — ее товарищи. Теперь и они приняли ее в свою семью и даже выгинаются, чтобы понравиться ей.
Перед Манюшкой предстал парень с перебитым носом, щелкнул каблуками и склонил голову.
— Игорь Козин. Благодарю аллаха и помкомвзвода, что они послали мне такую просвещенную соседку. Надеюсь с вашей помощью ликвидировать пробел в области некоторых специальных знаний…
В это время дверь распахнулась одним рывком и в мгновенно затихший класс ворвался тот самый преподаватель, похожий на Лермонтова, у которого Манюшка писала диктант.
— Лесин, наш комвзвода, — шепнул ей сосед.
— Встать! Смирно! — зычно скомандовал молодцеватый дежурный, на мускулистом плотном торсе которого, казалось, вот-вот лопнет гимнастерка. — Товарищ преподаватель, четвертый взвод готов к вашему уроку! Незаконно отсутствующих нет. Дежурный по взводу Мотко.
Оба они четко повернулись лицом к ребятам.
— Здравствуйте, товарищи! — бодро крикнул Лесин, блестя стеклами очков.
— Здравия желаем! — дружно гаркнул взвод.
Манюшка, конечно, промолчала. Ей казалось, что это тоже игра, и было неловко за преподавателя, что он, серьезный, взрослый человек, участвует в ней.
А Лесин артистически небрежно бросил портфель на стол, сел и, вплотную приблизив голову к раскрытому журналу, сделал запись.
— Хорошо. Ну-ка, Мотко, порадуйте нас. Если так четко будете отвечать, как докладывали, пятерка обеспечена.
Молодцеватый дежурный снова вышел на середину класса. Однако шаг его был теперь довольно неуверенным. А по тому, как виновато он шмыгал носом, можно было догадаться, что вряд ли удастся ему порадовать преподавателя своим ответом.
— Ну-с… На летний отпуск вам был дан список обязательной для чтения литературы. Расскажите-ка мне, голубчик, содержание романа Гончарова «Обломов».
— Ну-с… — начал Мотко, несомненно, пародируя преподавателя, что подтвердил вспыхнувший в классе смешок. — Жил-был Обломов, человек дуже ленивый и вообще… неповоротливый. Собственно говоря, це був типичный представитель…
— Не надо анализа, голубчик. Просто содержание.
— Проснулся, значит, Илья Ильич в своей кроватке…
— Это позже. Кстати, отрывочек этот вы могли запомнить с четвертого класса. Детство Обломова. Ретроспекция. А роман начинается… с чего, голубчик?
— С того, що Обломов взрослый, — сообразил Мотко. — Ну и вот… человек он дуже ленивый и, можно сказать, неповоротливый. Все время валялся на кровати…
— На кровати?
— Ну, на диване.
— Так. Ладно, чтобы сократить время… Расскажите-ка мне, голубчик, сцену прощания Обломова с Ольгой.
— А чего тут рассказывать? Простились и разбежались.
— Вы поподробнее. Где это происходило, кто что сказал.
— Обломов сказал: «Прощай, Ольга». А она: «Прощай, Илья».
— И все? А там еще очень важные мысли были высказаны… Н-да… Давайте-ка я вам двойку поставлю, а, голубчик?
— Да за что сразу — двойку? — переминался с ноги на ногу Мотко. — Читал я, товарищ преподаватель.
— По диагонали. Да и то вряд ли. Скорее всего кто-то за пять минут пересказал вам канву. Это практикуется в вашей среде. Марш на место! Захаров!
— Очередная жертва, — сказал кто-то под общий смех.
Но Захаров — это был тот паренек, что дирижировал джазом, — отбил все атаки преподавателя. Лесин гонял его по всем произведениям списка, расставлял каверзные ловушки, ставил подножки и бил поддых, но — тщетно.
— Один — один, — прокомментировал кто-то на «Камчатке», когда Захаров, получив пятерку, двинулся на свое место.
— Нет! — тотчас вскинулся Лесин. — Не один — один, а один — ноль: одно поражение, одна победа. В матче четвертый взвод против знаний, а не четвертый взвод против преподавателя.
На переменке к Манюшке, одиноко стоявшей в коридоре у окна, неожиданно подошел Захаров.
— Ну, как тебе Лесин? — спросил он так, будто они были давно знакомы. Не ожидая ее ответа, продолжил: — Ученый малый, но педант. Любит из всего на свете выводить мораль.