Эйвинд был с тонкой верхней губой, с обычным носом и серо-голубыми глазами такими спокойными, такими мудрыми, что именно взгляд цеплял больше всего.

Все трое красивые.

Странно.

Откуда я знаю, что они не уродливы?

— Думаю, надо помыть. Я не знаю, когда придут девчонки. А оставлять ее нагой и мокрой нельзя.

— Тогда, может, ты это сделаешь? Ты, как никак, ее Создатель. — Я слышу странные притихшие нотки от Эйвинда. Я им не нравлюсь?

— Я не Создатель. Я просто восстановил тело. — Первый голос печален и расстроен. Наверное, потому что я им не нравлюсь. — Ладно, пошли наверх. Я ее помою без вас.

Меня несут в светлое помещение, где много дерева.

Дом. Здесь мило. Нравится. Уютно.

А еще вкусно пахнет.

Парни помогают Эйвинду — открывают двери перед ним.

Ванна холодная. С железными трубами и блестящими квадратиками… Плитки. Так, кажется, это называется. Мне не нравится здесь. Мерзну.

Вода полилась из трубы. Это… не помню, как называется.

Звук шипящий и бурлящий. Неприятно громкий, что больно в голове.

— Клади ее. — Приказывает Эйвинду Первый голос. И он меня опускает в железную ванну. Холодные стены, горячая вода.

Стону.

— Горячо? Подожди. Сделаю прохладнее. — Первый голос крутит блестящие ручки. И ногам становится прохладнее, но не телу. Жжется. Но через минуту становится приятно.

— Попробуй голову подержать сама. — Обращается ко мне Эйвинд, который до этого держал свои руки под моей шеей. Благодаря ему я не сползла в ванну. Теперь он пытался их вынуть. Я переношу вес на шею — и голову начинает мотать и шатать. Ужасно тяжело и трудно!

И как это у них получается? Я не выдерживаю и быстро устаю, откидывая голову. Врезаюсь макушкой в что-то с жутким ударом. Очень больно, что начинаю невольно плакать!

— Слушай, она, прям, как дети маленькие. Даже голову держать не может. Это сколько же нам ждать, чтобы она восстановилась? — Эйвинд заботливо кладет что-то мягкое под голову. Но все равно, где ударилась, пульсирует и саднит.

Первый голос смотрит на меня пронзительным взглядом, после чего выдает:

— Думаю, завтра она попробует уже ходить. Дар мне подсказывает, что на восстановление ей психически и физически где-то неделя-две.

— А разве не ты рассказывал, как те оживленные древние, чуть ли не дрались после воскрешения? — Второй голос недоуменно пялится на Первого.

— Всё так, Крис. Только там были бездушные. Да и восстанавливал я тела не как хранилище для души. А тут… Короче, всё по-другому.

Мне не нравится, что все трое пялятся на меня с каким-то безразличным суровым видом. Будто я вещь. Единственное, что я могу сделать в ответ — это дернуть ногой и закрыть глаза.

— Ладно. Идите, чай попейте, в холодильнике бутерброды.

— У тебя не вкусные бутерброды. — Бурчит Крис. — Как вы с Миа живете без мяса?

— Мы не живем без мяса. Просто мама не догадывается.

Ребята хмыкают в ответ Первому и удаляются из ванной.

— Хорошо, что Питер с девчонками, а то бы он постоянно флиртовал с тобой, шутил бы по поводу наготы, ради того, чтобы Эйвинд ходил красный от смущения. Нет! Они нормальные. Ты не подумай. Просто Питер Басс любит издеваться над Ларсеном.

Все это он говорит, намыливая меня мягким камушком — мылом. Приятно пахнет. Летом. Солнцем. Теплом. Травой. На мгновение вспыхивает картинка: круглое озеро, жара, яркая зелень и треск насекомых, трава высокая, сочная с желтыми пушистыми цветочками — одуванчики.

Я снова пытаюсь улыбнуться Первому голосу.

— О! Уже лучше получается! А то в первый раз ощущение было, что ты то ли зубы показываешь, то ли скалишься. Ничего. Скоро ты будешь полноценным человеком!

Он льет холодное на голову и начинает царапать кожу головы. Немного резко. Больно. Неприятно. Но пахнет травой. Другой. Не как у мыла.

— Попробуй поднять голову. Я смою пену.

Я с трудом делаю это, но отмечаю, что уже не так мотает. Даже могу чуть повернуть.

Равновесие. Очередное забытое слово врывается в мой мозг. При том сразу в двух вариантах.

Я пытаюсь произнести. Выходит непонятный звук «э».

— Подожди пока говорить.

И я замолкаю. Смотрю в глаза Первого и пытаюсь вспомнить имя. А я ведь его видела… во снах.

Э-э-э… Там есть этот давящийся, неприятный звук. Он сочетание сразу этих двух слов, означающих равновесие.

Р-р-равновесие.

Ba-a-alance.

Р-р-р-э-э-э.

Э-э-э-р-р-р.

Э-э-э-р-р-р-ил.

Вспомнила!

— Дэррил…

Я быстро уставала в первые дни. Мне иногда хватало часа, чтобы устать и уснуть прямо за столом во время обеда. Дэррил объяснял это «восстановлением памяти»: мой мозг получал и перерабатывал слишком много информации, поэтому от таких нагрузок я «отключалась».

Память восстанавливалась медленно, но верно. Я вспоминала обрывками свою жизнь и людей. Некоторых не помнила, как зовут, или наоборот, всплывало имя, а лица сквозь «тьму» не увидать.

Но был один человек, который мне приснился в первую же ночь — Рэйнольд. Имя всплыло сразу же как очнулась. И вместе с именем я вспомнила невероятную тоску по нему. Мне не хватало его в реальности, постоянно искала его черты в других, вспоминала привычки, голос.

Я не помнила себя, но помнила Рэйнольда.

Человек-сновидение, человек-фантазия. Неужели он где-то существует?

Неужели я касалась его и была любима им?

В первую очередь, я воскрешала в памяти всё с ним, а потом, будто клубок разматывала, остальные воспоминания. Так дошла до костра и момента, когда он меня сжег.

Я не помнила причины, почему он это сделал, не помнила, почему не сопротивлялась.

Я знала, что не держу зла.

Я знаю, что безумно люблю его и скучаю.

— А он меня любил? — Я задаю снова этот вопрос Дэррилу, наблюдая, как он слушает музыку в наушниках, полностью уйдя в состояние похожее на транс — глаза закрыты, легкие кивки в такт и наслаждение на лице.

— Кто?

— Рэйнольд.

— Не любил. Любит.

— Правда?

— Угу. — Дэррил мычит, медленно кивая то ли мне, то ли под музыку.

Я сидела и зачем-то фасовала для их мамы сбор сушенных цветов в маленькие холщовые мешочки. Мисс Финч, как выразился сам Дэррил, вела «здоровый образ жизни»: медитации, йога, вегетарианство, только все натуральное и природное. Собственно, поэтому она и переехала после развода вместе с детьми из США в Норвегию, где сейчас мы и находились. Здесь же она открыла свой центр и ушла с головой в индуизм, выбрав «путь деяний».

Поэтому она не удивилась, узнав, что студентка из Америки на каникулы приехала к Дэррилу и Миа, и осталась с ними жить. Ее много чего не удивляло. Мисс Финч жила в своем мире, отдельном от жизни Миа и Дэррила, а те, в свою очередь, старались ее не загружать своими проблемами — странный симбиоз матери и детей, построенный на взаимоуважении и заботе. Но где-то внутри мне не нравилось это. Почему-то я невольно осуждала ее за некое равнодушие к ним. Может, потому что я не могла вспомнить свою мать? Почему я помнила Рэйнольда, а свою семью нет? Лишь на третий день я вспомнила, что у меня есть сестра Варвара! Но такого щемящего чувства тоски, как по Рэю, она не вызывала.

— Я закончила. — Передо мной лежали двадцать холщовых мешочков с лавандой, ромашкой и кучей других трав.

— Отлично. Уложи в коробку. — Дэррил кивает мне на короб над холодильником. На улице метель. А дома тепло. Включена гирлянда и зажжены свечи. Вечер был уютный, укутывающий, как одеяло, из-под которого не хотелось вылезать. Мы были с Дэррилом одни. Мисс Финч была на занятиях в своем центре, Кристофер и Эйвинд сегодня работали в баре Ларсенов, Питер и Ода пропадали на свидании. Миа куда-то убежала.

— А кто такие Инициированные?

— Это мы.

— Колдуны?

— Угу…

— А я?

— Ты тоже. — Я чувствовала себя маленькой девочкой, которая приставала к взрослым со своими вопросами, но иначе не могла.

— А почему я не умею, как Кристофер, стрелять электричеством? Или, как Миа, застилать кровать взмахом руки? Или зажигать свечи, как ты?

— Потому что ты еще себя не вспомнила. Вспомнишь — и знак проявится.

— Ты откуда знаешь всё?

— Я не знаю всё. Невозможно знать всё.

— И все-таки? Тебя уважают другие…

— Просто я вижу сущность.

Ну вот опять! Он постоянно отвечает так. Я даже знаю ответ, если спрошу что-то непонятное мне после этой фразы: «Когда вспомнишь, кто ты — поймешь».