— Если назовешь ее Анжелиной*, я тебе ребра переломаю…

Кевин изумленно поднимает глаза, явно не ожидая от меня такого тона.

Но через секунду отводит взгляд и выдает, что времени у нас много и мы вместе выберем нужное имя.

«У нас», «мы» — я сразу поняла, что Кевин теперь видит в будущем меня и дочку рядом с собой. Кажется, у меня появилась семья.

От этой мысли пересохло в горле, а сердце учащенно забилось. Поэтому я попыталась отвлечься, благо поводов было куча: рыдающая Аня через пару комнат, захваченный Морганом Рэй, перепуганные новоиспеченные Клаусснеры, устрашающая Реджина и другие, которые явно беспокоились за них не меньше нас.

Поэтому я изумилась, что Кевин без спроса положил руку на живот. Это радует, что привыкает так быстро.

— Спит? — Я смиренно вздыхаю, что отец чувствует дочь лучше, чем мать.

— Спит…

И снова эта блаженная улыбка, столь непривычная для Кевина.

— Мне кажется, или еще чуть-чуть и ты засюсюкаешь?

— Ути-пути, какие мы серьезные! Вы только посмотрите на нас: как мы насупили бровки! — Он, смеясь, скорчив смешную рожицу, воркует не с моим животом, а со мной. Я не сдерживаюсь и прыскаю со смеха, одновременно схватив подушку и пытаясь его ударить ей. Но меня перехватывают и обезвреживают поцелуем.

Внезапно Кевин напрягается, а я чувствую легкий магический гул, хотя уверена, не будь я сейчас смертной, то прочувствовала бы его всем телом.

— Что? Мама Реджина проснулась и читает твои пошлые мыслишки?

— Тихо!

Кевин замирает, отстранившись от меня, и явно с кем-то общается через ведьмин зов. Но лицо его серьезно, даже чуть напуганное. Будто черты высекли из камня. Все-таки Кешка изменился: стал опаснее. Раньше я никогда не видела его таким — будто он готов схватить пистолет и начать отстреливаться. Сказать, что я не испугалась — нагло соврать.

— Эй! Что происходит?

Но он не отвечает. Жду. Минута, две… И вот я уже дошла до точки кипения, готовая его крыть русским матом, о том, что он не отвечает, а я сижу, перепуганная до чертиков, но Кевин опережает меня.

— Одевайся! Нас вызывают на совещание.

— Что? Ты же сказал, что все спят.

— Я такого не говорил. Я кивнул.

— А разве это не считается за ответ?

— Прости, не хотел тебе врать. — Он чмокает меня в губы и почти выпрыгивает из постели, устремившись к шкафу. — Вот! Моя футболка вместо твоей. У тебя вещей пока тут нет, так что попользуешься моими футболками.

На кровать летит вещь, только что бесцеремонно вытащенная с полки. Если честно, мне плевать в чем ходить: могу и в старом. Но его спешка меня обескураживает.

— Я никуда не пойду!

— Надо!

— Черт возьми, что за собрание? Почему ты мне соврал?

Кевин оборачивается и смущенно трет шею.

— Сегодня ночью, после того, как ты пела во сне, я почувствовал чужую энергетику в замке. Все уже давно проснулись, и ровно как два часа идет совещание у Реджины. Сейчас она позвала нас…

Мне всё это не нравится! Что-то он явно не договаривает. Поэтому я уперто смотрю на Кешку, он же смущенно разглядывает свои босые ноги. Ганн не выдерживает и выдает то, что никогда не хотела бы слышать:

— Мелани… Аня… Она добралась до Сената. Здесь Архивариус.

И ужас окатывает меня будто ледяной водой.

— Как Архивариус?

Мне кажется, я седею от ужаса на глазах. Кевин соображает, что мне опасно вот так говорить правду в лоб — это чревато очередным неконтролируемым взрывом эмоций, поэтому спешит ко мне:

— Я как понял, Мелани рванула в Сенат за помощью…

— Ну не за пиццей же! Эта дура еще с Норвегии туда пыталась попасть! Наверняка пошла к своему Дознавателю, который ее сжег. О! Вот он счастлив будет прикончить ее во второй раз!

Меня всю трясет от страха за свою глупую сестру, а перед глазами так и стоит картина, как Архивариус впихивает мне урну с ее прахом. В тот раз я тоже была хороша, повелась на ее речи и уверенный тон, но в этот раз Анька обхитрила всех! Сразу поняла, что никто не будет помогать ее безумному плану! Но как? Как она добралась до Сената? Идиотка мелкая! Самоубийца! Вот кого надо сажать в психушку, а не Оденкирка!

Я быстро надеваю футболку Кевина и натягиваю джинсы, пытаясь сдержать слезы от страха.

— Варя…

Не реагирую. Я стараюсь совладать с пальцами, чтобы зашнуровать проклятые кроссовки.

— Варя…

Так. Кажется, одета. Кидаю взгляд в зеркало, вижу себя с огромными глазами от ужаса. Стоит ли мне снять этот черный платок? Если я сниму, меня обнаружат Химеры, но зато я смогу пользоваться своим даром!

— Варя!

— Чего?

Я взрываюсь и оборачиваюсь, наконец, на окрик Кевина. И тут же ломаюсь, теряя всю браваду: слезы предательски начинают течь по щекам. Кешка кидается ко мне, стремится обнять. Пытаюсь вырваться из объятий — мне жалость сейчас ни к чему. Любое утешение — зря потраченное время, а мне нужно действовать!

— Прекрати, Кешка! Прекрати!

— Пока не успокоишься, я тебя никуда не пущу. Ты же всех убьешь там и себя покалечишь! Подумай о дочери!

Последнее укором врезается в мой бардак из мыслей, который творится в голове. Я прислушиваюсь к энергии ребенка, но из-за эмоций не могу поймать… Дочка будто исчезла.

— Ты очень напугана — и сильно пугаешь ее! Мне кажется, что она даже плачет.

Я хватаюсь за живот и шепчу дочке: «Прости… Я не хотела…»

Кевин обнимает нас. И я снова чувствую, что не одна.

— Варька, умоляю, будь сдержанней, береги себя и ребенка… Просто будь со мной, находись рядом. — Кевин шепчет, я зарываюсь носом в его плечо, ощущая его сладкий родной запах. На каждое слово я киваю, осознавая, что он прав — я уже давно не имею права на безумные поступки.

— Вот и молодец. — Отвечает Кевин, гладя меня по взъерошенным волосам. — Пошли, нас ждут. Надо отвоевать Мелани у этих роботов закона.

Споры шли громкие. Каждый принимал участие в этом шуме, который пафосно назывался совещанием. Клаусснер рвался поставить в известность всех, сгруппировать чуть ли не войска, Курт — брат Кешки — поддакивал, но держался куда сдержаннее Стефа. Ева нервно грызла ногти и вставляла свое слово, когда дело касалось будущего, то есть ее компетенции.

Ной Валльде, ее брат, кажется, был согласен на любой исход. Барона, эта стерва с крысиным лицом, постоянно осаживала фразами: «Так нельзя!», «Старейшины пресекут», «Нужно придерживаться Законов Инициированных».

Из всего этого я понимала следующее: моя сестра все-таки сделала это! Она совершила бунт на корабле!

— Да как вы не понимаете? Если усилить охрану, мы сможем намного больше!

— Как вы усилите охрану, мистер Клаусснер? Я не думаю, что многие поверят всему тому, что я услышала! Многие даже слушать не станут!

— Mio Dio! Che tipo di stupidita! А Старейшины нам на что? Или эти старики тоже носа не высунут?

— Старейшины тем более всех убьют!

— Не отвечайте за них! Они у нас не просто так выбраны главами!

— Откуда вы знаете, Оливия, как себя поведут Старейшины?

Я смотрю на Дэррила, вспоминая его откровение в Норвегии, что эти самые «старики» вовсе даже не люди, это энерготочка, подзарядка всего Инициированного мира.

— Потому что знаю, мистер Финч. В ком я уверена, так это в во власти Верховных.

Я уже было открыла рот возразить, сказать, что знает Дэррил, как меня перебивает Реджина своим громким стальным голосом, что мурашки бегут по коже. Становится сразу понятно, почему она Светоч и все ее боятся. В это хрупкой красивой женщине, непонятно какого возраста, скрывается главнокомандующий целой армией.

— А с чего вы все взяли, что наступление Моргана пойдет извне? Вы уже битый час мне выкручиваете мозги, считая Моргана дураком, который пойдет в лобовую! Сколько себя знаю, этот подлец никогда прямыми путями не ходил!

— Что вы хотите сказать?

Все притихли, смотря на будто выросшую в глазах Хелмак. Она словно и вправду стала выше: прямая, с гордо поднятой головой, резкими линиями длинного однобортного пиджака.

— Я хочу сказать, у вас в Сенате сейчас Химер больше, где бы то ни было.

— Наоборот, в Архивариусы чаще всего идут Инквизиторы… — Проблеяла всеобщую мысль Барона.

Но вместо Реджины заговорил ее брат, уже более спокойным, не таким командирским тоном.

— Реджина, имеет в виду не Архивариусов. Она говорит про Карцер.