— Надо перевязать. — Варвара начинает искать что-то подходящее для этого. Я же ощущаю, как боль меняется — теперь она пульсирует толчками, где знак Инициации.

— Сними мой шарф.

Варвара тянет здоровой рукой за синий осенний шарф на моей шее, который мне еще покупала Мириам. Он достаточно эластичный, что отлично подойдет для перевязки.

И вот я уже туго обвязываю ей руку.

— Ай! — Шипит Варвара: я уже начинаю возвращать ей боль, но стараюсь делать это аккуратно, при этом отвлекая сильным стяжением шарфа вокруг ее кисти.

— Прости, постоянно быть твоим обезболивающим не могу…

— Спасибо и на этом! — Ее рука представляет странное зрелище: обмотанная в несколько раз в мой шарф, недееспособная, будто в гипсе.

— Круто, что у тебя такой дар. Хотя, наверное, тебе не очень его иметь.

— Я уже привык.

— Рэй… — Она внезапно произносит мое имя именно с той интонацией, что и Мел, отчего сердце сжимается и перехватывает дыхание — это больнее, чем рана от канцелярского ножа.

— Да?

— Спасибо.

— Не за что.

— Я не за это благодарю. — Варвара поднимает свою обмотанную руку.

— А за что?

— За то, что не дал ей чувствовать боли, когда она горела…

Перед глазами тут же проносятся страшные воспоминания: яркий всполох зеленого, улыбка Мелани, моя рука, подносящая факел, горящая плоть девушки в кругу знаков врат. Я еле выдавливаю из себя:

— Пойдем… Нам нужно еще машину поймать.

***

Мы уже пятый час ехали без остановок, второй раз сменив машину, чтобы не засветиться еще у полиции, как угонщики, кем мы на самом деле и были. Рэй решил дать крюк, чтобы сбить с толку Деннард. Надо отдать должное, он действительно профи. Я не знала о многих приемах ухода от погони. Теперь Оденкирк нацелился раздобыть себе оружие. Мы уже умыкнули соль из кафетерия и нож.

Я, свернувшись калачиком, ехала на заднем сидении, укрытая его курткой. Руку жестко саднило. Я не могла ею ничего делать, и меня постоянно мучила тревога: может, зря это сделала? По сути, лишила себя защиты, каким бы заботливым Оденкирк ни был.

— Ты чего? — Он поймал мой взгляд в зеркале заднего вида.

— Зря я сделала это. — Киваю на свою на руку.

— Если хочешь, могу убрать боль на некоторое время…

— Нет. Не в этом дело.

— А в чем?

— Я не чувствую так своего ребенка… Раньше я ощущала ее энергетику, была в курсе того нравится ей что-то или нет, как ее здоровье. А сейчас… я просто беременная.

Я отворачиваюсь: не хочу показывать свои слезы и отчаяние. Машина начинает притормаживать, и вот мы уже стоим на обочине. Он оборачивается и серьезно глядит на меня:

— Чушь! Ты все еще ее чувствуешь. То, что тебе прокололи знак и лишили магии, не значит, что ты стала окончательной смертной. Просто ты стала не столь чувствительная к энергии ребенка.

Я вздыхаю, глядя в его темно-серые с синевой глаза. Как же хочется поверить ему! Но вместо этого я возмущаюсь:

— Откуда ты знаешь это? Ты же мужчина! Ты никогда не был беременным!

— И не буду. — Ухмыляется он. — Но мне приходилось быть без своей магии, так что могу сказать, что Инициированный всегда остается Инициированным со знаком или без.

Молчу — жду, чтобы дальше меня успокаивал. Но Рэйнольд опускает глаза и мрачнеет:

— Твоя сестра, когда лишилась магии и была у нас… — Я фыркаю. Ну да! Вспомнил! Они ее обманом затащили в Саббат и пытались сделать Инквизитором. — Дай договорить! — Возмущается Оденкирк. Я замолкаю, скептически уставившись на него. — Так вот, когда у Мелани не было знака, я стал ее учителем. Мы ходили на Стоунхедж. Ты, наверное, в курсе, что там произошло? Там очень сильная энерготочка. Мелани сразу ее почувствовала, прикоснувшись к земле. А она была смертной.

Хм… Звучит убедительно.

— Попробуй закрыть глаза и сконцентрироваться на своем ребенке. Уверен, ты услышишь его.

Я вздыхаю, но слушаюсь: зажмурившись и положив руки на живот, пытаюсь вспомнить в полной мере ту мягкую, нежную, беззащитную энергию малыша. Сначала ничего. Только живот заурчал. Но потом послышалось, словно далекая музыка, присутствие моей дочки. Спит. Маленькая. Нежная.

Я неконтролируемо начинаю улыбаться.

— Вот видишь, что я и говорил. — Слышится скрип сидения под ним. Открыв глаза, увидела, что он уже не смотрит на меня, а задумчиво глядит вперед на дорогу. Уже стемнело. Мы оба были уставшие. — Надо найти ночлег. Если судить по карте, тут недалеко гостиница. Как насчет пройтись?

— А нельзя подъехать к самой гостинице и там бросить машину? — Я удивленно смотрю на Рэя.

— Нет. Мы же не хотим лишнего внимания?

Я тяжело вздыхаю и не сдерживаю своего раздражения:

— Тогда зачем было спрашивать: не против ли я пройтись?

— Вежливость должна быть во всем. — Смеется, глядя, как я натягиваю свою куртку, которая до этого удобным валиком лежала подо мной.

— Засунь свою вежливость знаешь куда? — Я кидаю ему его одежду и разгневанно выхожу из машины. Но когда очутилась на свежем воздухе, тут же вся моя спесь слетела и стало стыдно: чего я на него взъелась? Он грациозно вышел из машины, на лице все также читалась улыбка. Поэтому чувство вины сразу же поубавилось. Он расслабленно становится напротив меня, засунув руки в карманы джинс, с хитрой усмешкой чеширского кота.

— Смотрю я на тебя, и не понимаю, чего в тебе Аня нашла?

— Шарм и обаяние. — Он пытается удержать расползающуюся улыбку на лице, поэтому, будто стесняясь, опускает голову, водя пальцем по губам. Но глаза так и смеются надо моим раздражением.

— Вот знаешь, сейчас я нисколечко не жалею, что тогда тебе свернула шею. Вот нисколечко!

— Угу. — Он кивает, уже открыто смеясь надо мной, после чего, взяв меня за руку, тащит вперед по дороге. Это был второй автомобиль, который мы бросаем по пути.

Мы шли где-то около получаса, свернув с главного шоссе на дорогу. Гостиница с пафосным названием «Chateau de Chambord*», который был далек от оригинала, встретила нас скрипучей широкой лестницей и раздражающе приклеенной улыбкой метрдотеля. Пока я разглядывала фотографии на стене, изображающие интерьеры настоящего замка, путешествие хозяина гостиницы и его жены с дурацкими комментариями, типа: «Прикосновение к творению Леонардо Да Винчи. Дыхание безусловной красоты» — Рэйнольд тем временем снимал нам номера.

— Пошли. — Он снова по-хозяйски взял меня за локоть и потянул наверх, за нами тут же последовал метрдотель.

— Будьте уверены, вам понравится. Из комнаты открывается потрясающий вид на лес, к тому же комната находится во флигеле и соседи вам не помешают. Там же имеется интернет, кабельное телевидение, джакузи, отдельный санузел…

Ничего себе! Мое удивление с каждым перечислением все больше нарастает.

— Ты что президентский номер снял, что ли? — Шепчу я Оденкирку.

— Нет. Всего лишь для новобрачных.

— Чего? — Я резко останавливаюсь, чем сильно удивляю метрдотеля и Оденкирка. Я оглядываюсь на обслуживающего нас мужчину в поисках ответа.

— Да, миссис, наша гостиница имеет французского шеф-повара, вы не ослышались.

Но не успеваю я и рта открыть, как Оденкирк, обходит меня и начинает толкать вперед со словами:

— Моя жена обожает французскую кухню. Голову теряет от одного запаха французской булки.

Я же яростно шепчу Оденкирку на ухо:

— Твое счастье, что я потеряла магию, иначе свернутой шеей ты бы не отделался.

Рэйнольд оборачивается и, улыбаясь, громко говорит:

— Да, любимая, думаю, круассаны у них есть.

Я прослеживаю взглядом и вижу озадаченного метрдотеля, который, кажется, понял, что между «молодыми» идет какая-то нестыковка. Черт! Не к добру, что он заметил это. Поэтому я натягиваю улыбку и сладко произношу:

— Обожаю круассаны! Особенно с шоколадом.

Метрдотель тут же расцветает на глазах, будто я отвесила самый лучший комплимент в жизни:

— Тогда вы будете в восторге от нашего шеф-повара! Вы обязательно должны попробовать его десерты. А какие у него трюфеля!

— Не надо трюфелей! У нее на них аллергия. — Теперь уже Оденкирк ведет себя странно, неожиданно зарычав на обслуживающего.

— Да, знаете, слишком много масла, шоколада, или что они туда кладут в эти конфеты… — Я невнятно пытаюсь исправить положение. Все замолкают, ощущая неловкость ситуации.