Они вместе направились в спальню, но у ворот раздался мелодичный, как пастуший рожок, гудок автомобиля.

«Кто бы это мог быть?» Брунгильда прикрыла дверь и вернулась на террасу. По дорожке, обсаженной пышными декоративными кустами, шел коротконогий, небольшого роста, полноватый человек. Это был доктор Зульцман. Он держал в одной руке шляпу-котелок, другой вытирал лысую голову платком. Близорукий, он остановился у порога, приподнял очки в толстой роговой оправе и раскланялся.

— Фрау Брунгильда, не сплю ли я? Ну, Ганс, я должен тебе сказать, у тебя чертовский государственный нюх. Ты родился в сорочке. Ты попал что ни на есть кстати.

Они присели. Прислуга стала накрывать на стол.

— Прямо не знаю, с чего начать? Мы так давно не виделись, Ганс! Ты видел, что творится у нас в Берлине? Войне скоро конец. Это уже твердо и бесповоротно, я говорю тебе, Зульцман, а ты знаешь, что я не привык хвастать. Это из самых авторитетных первоисточников. — Он наклонился и доверительно зашептал: — В управлении по восточным землям работают круглыми сутками. Подготовлена новая карта восточных земель — протектората Германии. Новые области, новые гаулейтеры. Идет грызня между нашими землевладельцами за украинские поместья. Я там был неделю назад — не управление, а сумасшедший дом.

— Был разговор, — перебил его Нельте, — что военных чинов тоже не обидят. Ну, конечно, генералам побольше, но и офицерам кое-что достанется.

— Ну, конечно, конечно, что ты, Ганс! Россия — страна неограниченных возможностей, на всех хватит земли. Поговаривают, что будут нарезать участки для младшего командного состава и особо отличившихся солдат. А мы в эти дни с ног сбиваемся. Я на прошлой неделе почти не спал три ночи. Готовил по приказу самого доктора Геббельса программу предстоящих торжеств по поводу падения города Сталинграда.

Нельте похлопал его по плечу:

— Видел, видел твое творчество. Грандиозно задумано.

— Это все пустяки, пустяки. Мы сейчас разрабатываем такое. Мы докажем всему миру, что немцы умеют не только воевать, но и праздновать достойно их великой славы. У нас в министерстве идут последние приготовления к выступлению участников боев в Сталинграде, удостоенных высшей награды — «рыцарского креста». А ты, случайно, не пожалован такой наградой?

— Нет. — И подумал: «Разве этот славолюбец Мильдер подпишет кому какую-то награду, если его не отметят первым».

— Но, может, ты еще сам не знаешь. Неделю тому назад подписан большой приказ о награждении командиров полков и дивизий, отличившихся в Сталинграде. Даже есть несколько комбатов. В их число попал мой племянник Курт Шпеер. Молодой, но отчаянный офицер.

Нельте разлил вино по бокалам.

— Давай, старина, за встречу.

— Нет, за нашу победу, а посему и за встречу. Ты хорошо воевал, был ранен. Думаю, что в большой победе Германии есть и твоя доля.

— Не буду скромничать. Разумеется, кое-что есть.

Нельте выпил и задумался. «Дело не в наградах. Они могут достаться и тем, кто ни одного дня не был на фронте, а в том, что я дома, и что свершилось то большое, задуманное фюрером, в чем иногда, в трудную минуту, не совсем уверен был он и те подчиненные, которые его окружали. Сейчас все это не имело никакого значения. Ясно как день одно — Германия победит Россию».

Зульцман аппетитно жевал, изредка бросая взгляды на молодую прислугу, привезенную из Белоруссии и купленную в «Бюро по найму». Немного хрупкая, застенчивая, она напоминала Зульцману первую любовь — Марту.

— Да, Ганс, я так и не рассказал тебе о самом интересном. Я даже думаю написать небольшую книжку. Она будет называться «День большой победы». Наш знаменитый радиокомментатор Ганс Фриче — твой тезка — сейчас проводит генеральные репетиции. Мы ждем с часу на час сообщение о захвате Сталинграда. — Зульцман покосился на дверь. — Это только между нами. Фриче готовит большую программу по радио о великой победе немецкого оружия на Волге. О, Фриче это может сделать хорошо. Он большой талант. Когда выступает Фриче, немцы, буквально все, прилипают к своим «народным приемникам». Он придумал особое вступление к своим передачам. Перед началом передачи оркестр фанфаристов исполняет близкую нашему сердцу мелодию. Это заставляет слушателей настораживаться. Даже тех, кто не проявляет особого интереса к передачам по радио. Такие повторяющиеся позывные с промежутками в несколько минут овладевают вниманием всех. Они прерываются маршевой музыкой. И затем главное. Фриче ведет передачу не как официальный пропагандист, а как контрпропагандист. Он твердым и убедительным голосом рассказывает обо всех сообщениях радио и прессы наших врагов и при этом апеллирует непосредственно к государственным деятелям противной стороны. Этим он у слушающих создает впечатление, что ему известно все, что происходит там, и что он имеет непрерывную тайную связь с нашими противниками. До чего же умный и ловкий малый! Его очень любит доктор Геббельс. Он считает его пропагандистским гением. И я вполне с ним согласен. Мне не раз приходилось встречаться с Гансом Фриче в товарищеской интимной обстановке. Гениальный человек!

Их разговор неожиданно прервал телефонный звонок. Брунгильда попросила к телефону Зульцмана.

Он вернулся сияющий, довольный

— Доктор Геббельс лично вызывает меня. Видно, предстоят какие-то неотложные важные дела.