— Ну уж так и без головы. У вас у всех головы на плечах. Возьми вот, — разделил Еж галеты, — подкрепляйся. Давай пожуем и с часочек дадим храповицкого.

Они улеглись рядом, подстелив одну и накрывшись другой шинелью. И тут же уснули.

Но спать им пришлось недолго. С рассветом начался артиллерийский и минометный обстрел вокзала.

Боевые группы оставили дежурные пулеметы с парными наводчиками, и сами ушли в укрытия и подвалы.

Вскоре над вокзалом повис немецкий разведчик «фокке-вульф», прозванный бойцами «рамой». Он неторопливо проплыл, высматривая наши позиции.

— Ну, теперь, ребята, нам здесь крышка, — сказал молоденький боец с худой шеей, в большой, не по голове, каске. Он похож был на гриб поганку. — Еще раз вернется, попомните мое слово, и начнут нас колошматить, как крыс в крысоловке.

Лейтенант Еж видел, что некоторые бойцы поддались паническому настроению. Стали поглядывать по сторонам: куда бы юркнуть понадежней. «Ох уж это не к месту сказанное в бою слово. Оно хуже пули».

— Гришаев! — крикнул Еж. — Давай бегом ко мне со своей «петеерией». И патрончиков к ней бронебойно-зажигательных. Только первого сорта, слышишь?!

— Есть, товарищ лейтенант, — отозвался глухой голос снизу. Бойцы стали поглядывать на Ежа: что же он будет делать?

— Чего притихли? Огонь надо по нему вести, — кивнул он на самолет.

— Оно можно, конечно, — соглашались одни и, прицеливаясь, открывали огонь по немецкой «раме».

— Ему от нашей стрельбы, — сказал боец в большой каске, — ни жарко, ни холодно.

Еж пристроил ножки противотанкового ружья в выбоину в стене, как в упор, и стал вести ствол за медленно летящим немецким разведчиком. Выстрел почти не был слышен. Он, скорее, был заметен только по тому, как дрогнуло правое плечо лейтенанта.

— Пустое дело по небу стрелять, — донесся голос сомневающегося бойца. — Из такой дуры разве попадешь?

— На винтовку нечего пенять, коли сам не умеешь стрелять, — крикнул Еж, целясь. Снова вздрогнуло правое плечо. Он быстро перезарядил и выстрелил в третий раз, когда немецкий разведчик уходил. И снова мимо.

— Точно наведешь, никогда не промахнешь, — сказал Еж. — Поторопился. — И стал снова целиться, когда самолет пикировал на него.

Все повскакали с мест и уставились в небо. У бойца-паникера даже каска свалилась: так он задрал голову. Немецкий разведчик, выпустив черный шлейф дыма, падал. От него отделилось и засвистело несколько мелких бомб.

— Подыхаешь, гад, а все нас норовишь ужалить, — сказал Еж. — Ничего у тебя не выйдет. А ты, — обратился он к бойцу, надевавшему каску, — как санинструкторшу вчера увидел, гляжу, такая перед ней походка львиная. А вот в бою храбрость куриная. — Бойцы весело засмеялись.

Несмотря на то, что немецкий разведчик был сбит, вскоре все же появились вражеские самолеты. Они обрушили свой смертоносный груз на здание вокзала. Оно загорелось. Люди задыхались от гари и едкого дыма.

Началась борьба с огнем. Пламя из нижнего этажа могло проникнуть в подвал, где лежали тяжелораненые. Связи не было, и Еж метался из комнаты в комнату, разыскивая командиров и предупреждая о готовящейся атаке немцев.

С утра до полудня фашисты предприняли пять атак. Но захватить вокзал не смогли. Небольшие группы немцев, прорвавшиеся в зал ожидания, были уничтожены в рукопашной схватке.

Немецкое командование убедилось, что ударами в лоб им не овладеть вокзалом. Они стали подтягивать пехоту и танки со стороны площади к одному из близко расположенных угловых каменных домов. Еж видел, что вот-вот снова начнется атака, а кроме пулеметов, ее отбивать нечем.

Только разошлись группы по позициям, к Ежу, задыхаясь, прибежал связной:

— Товарищ лейтенант, к нам пополнение пришло. Целая рота. Вот с такой радости курнуть бы малость.

Еж сунул ему кисет.

— Рад нищий и тому, что сшили новую суму, А была бы сума, наложить не надо ума.

— Так там на одну закрутку. А вам?

— Завертывай, друг, и кури, и давай бегом. Командиров ко мне.

На сердце у Ежа стало теплее, будто кто-то снял эту давящую тяжесть, и сразу тело расслабло, и захотелось спать. Он прислонился к стене, закрыл глаза, голова закружилась, словно на карусели, и уши будто кто закупорил, и пропали всякие звуки. Весь он погрузился в теплую, ласковую воду, припал к ней губами, пил, пил, пил и никак не мог утолить жажду. «Так это же Волга. Какая она широкая, берега не видно».

Кто-то тряс его за плечо.

— Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант! — Еж с трудом разжал слипшиеся веки и увидел перед собой маленького лейтенанта. Совсем еще безусый мальчишка. «Видать, из училища недавно».

— Так сколько у тебя в роте, лейтенант? — спросил он, с трудом вставая и поправляя съехавшую на ухо пилотку.

Тот лихо козырнул и доложил:

— Прибыл в ваше распоряжение. Личного состава тридцать человек, товарищ комбат, один станковый и три ручных пулемета, шесть ящиков гранат, и у каждого в вещмешке по двести патронов.

Еж будто невзначай распахнул шинель, руки за спину, расправляет складки под ремнем. Новичок лейтенант увидел у него на груди медаль «За отвагу» и орден Красной Звезды, а слева гвардейский значок.

— О, да это не рота, а целый полк, — сказал Еж. — Мы еще повоюем, лейтенант! Будешь моим замом. Егоров у меня был. Тяжело ранило его. Величать-то тебя как?

— Воронин. Иван Иванович.

— А меня Еж Ефим Данилович. Вот, считай, мы с тобой и познакомились. А завтра поглядим, какой в бою будешь. Может, и подружимся.

* * *

Пятые сутки продолжался огневой штурм. На каменное четырехэтажное здание, где оборонялись остатки батальона под командованием Ежа, обрушилось столько снарядов и мин, что казалось, от него останется только щебень, и пыль. В здании сгорело давно все, что могло гореть. Казалось, в нем нет уже ни одной живой души. Но как только немцы подымались в атаку — оно вновь оживало.

Немцы не жалели боеприпасов и упорно, с методической последовательностью долбили дом, стараясь похоронить под его обломками непреклонных защитников.

Лейтенант Воронин, присланный с ротой в подкрепление батальону, был убит. Из восьми младших командиров остался в живых один — старшина Печенкин. Он был дважды ранен, но идти на медицинский пункт отказался.

Из-за угла полуразрушенного дома донесся угрожающий гул моторов, и вскоре появились приземистые коробки танков с черными крестами.

Еж с безнадежностью поглядел в их сторону. Не было патронов и гранат. Из тринадцати человек девять были тяжело ранены.

Старшина Печенкин торопливо царапал на стене последние слова: «Здесь сражались за Родину бойцы полка Коломыченко». В цинковую коробку из-под патронов уложили документы штаба батальона, партийные и комсомольские билеты. Немцы, видно, поняли, что замолкший дом уже больше не сможет оказать им сопротивление. Танки, выстроившись в колонну, как на параде, подходят все ближе и ближе. Из стволов вспыхивало ослепительное пламя. Одна из стен с грохотом обрушилась. В это время над домом два советских ястребка завязали воздушный бой с фашистскими бомбардировщиками. Один из немецких стервятников рухнул, окутанный черным облаком, другой потянул за собой шлейф дыма и скрылся за домами у Волги. Но тут же вспыхнул и наш ястребок. Он сделал разворот, и все увидели, как, объятый пламенем, он отвесно пикировал в гущу немецких танков.

Пламя расплескалось по улице. Раздался оглушительный взрыв, и дым закрыл все перед глазами.

Лейтенант Еж снял шапку. Бойцы последовали примеру командира. Неизвестный летчик, погибая, нанес последний удар и спас маленький гарнизон Ежа от неминуемой гибели. Но немцы, ошеломленные подвигом героя-летчика, не успокоились. На улице горели четыре машины, а они продолжали рваться к зданию. Немецкие орудия били в стены дома прямой наводкой, и вскоре стены были окончательно разрушены.

Лейтенант Еж очнулся от холода. Густые осенние сумерки скрыли улицы. Он стал пробираться по подвалу через завалы битого кирпича, задыхаясь от недостатка воздуха. Откуда-то доносились глухие стоны.

— Кто здесь? — крикнул он.

— Я, Печенкин, — ответили из дальнего угла подвала.

Еж зажег спичку. В полутьме он увидел старшину. Слабый свет выхватил на миг тело старшины, заваленное кирпичом и мусором. Еж подполз к нему и стал раскидывать битый кирпич.