— Товарищи командиры, я принял командование батальоном. Меня послал к вам командир полка. Наша с вами задача — продержаться до подхода подкрепления. Приказ не рассказ. Тот и ответ держит, кто приказывает. Ясно?

— Ясно-то ясно, — сказал долговязый сержант, с маленькой головой и оттопыренными, будто ручки кастрюли, ушами, на которых держалась пилотка. — Но как продержаться? Патронов нет, сутки не жрали, и раненых полно. Одна сестрица всех обхаживает. — Он махнул рукой: — Да что и говорить — воды и той нет, губы ссохлись:

Еж слушал сержанта, не перебивая. Пусть выскажется, раз у человека наболело. Может, что и дельное скажет.

С груды битого кирпича поднялся старшина. Пошатываясь, он пригладил бороду и, кривясь, поморщился.

— Да не слушайте нытика, товарищ лейтенант! Этого нет, того нет, — передразнил он его, гундося. — А кто тут для нас припас готовенькое? Фашисты тебе принесут на подносе? Есть приказ нам держать вокзал, будем держать. Не за тем мы тут вторые сутки бьемся, чтобы отступать. Расплакался, а еще сержант называется.

— Товарищ старшина, да я разве об этом, — перебил сержант. — Говорю, сложная ситуация.

— Не слепые, видим, какая твоя ситуация — передразнил старшина.

— Товарищ лейтенант, я. я.

— Кто хнычет — в того и пуля тычет. Слыхал сержант, присказку: «Не хнычь и не ной, когда в бой».

Все засмеялись.

Лейтенант Еж почувствовал, настало время проявить командирскую власть. Дальнейшие разговоры ни к чему.

— Ну вот что, товарищи командиры, — сказал он, пальцем пересчитывая каждого. — Тут шесть сержантов. Будете командирами боевых групп. Младший лейтенант Егоров, будешь моим заместителем. Командуй танками. Старшина, твоя фамилия?

— Шустов.

— Назначаю командовать батальонными минометами. Тебя, старшина? — обратился он к худощавому, с большими глазами, с плащ-палаткой через плечо.

— Я Печенкин, — ответил тот.

— Вкусная фамилия, — усмехнулся Еж. — Как оно, хлопцы, печенка поджаренная, с грибной подливкой и луком? — Все рассмеялись.

— Не в обиду, старшина. К слову так пришлось. Видать по глазам, проголодались все. Горе наше солдатское: кашу есть — не хочется, а оставить жаль.

— Так вот, Печенкин, назначаю тебя начальником тыла. А, как известно, нет тыла, где же сила.

— Гляди, какую должность отхватил, как по блату.

— Товарищ Печенкин, — сказал Еж, — ваша задача подсчитать и доложить мне, сколько у нас боеприпасов, что есть из продовольствия и медикаментов. Понятно?

— Понятно, товарищ лейтенант.

— В свое распоряжение берите четырех человек. Место для склада подышите в подвале вокзала. Немецкие трофеи соберите. А теперь пойдемте, товарищи командиры, наметим для каждой боевой группы позиции. Оборона должна быть круговой. Куда фриц ни сунулся бы, везде по зубам получит. Оно известно, нет обороны — заклюют и орла вороны.

Еж собрался идти с командирами по боевым участкам, когда к нему подошла санинструктор Наташа Канашова. У нее перевязана левая рука и ссадины на лбу и левой щеке. Глаза усталые.

— Ранены?

— Контужена, когда вокзал брали. Но сейчас ничего.

— Как же быть с вами? Подождите, вот дам задания командирам, отправлю вас обратно в полк, с разведчиками.

— Нет, нет, что вы, товарищ лейтенант. Я никуда не уйду. У меня там столько раненых. Что вы?

— Понимаю, понимаю. Ну что ж, тогда, Печенкин, помогите санинструктору место отыскать для раненых. Медикаментами обеспечить, воды достать.

— Спасибо, товарищ лейтенант, а то я прямо растерялась. Не знаю, с чего и начать.

— Ничего, ничего, сестрица. Мы все вам помогать будем. Никому не дадим в обиду. Вы одна у нас, как королева. Как, хлопцы? — взглянул он на командиров.

Еж распределил бойцов по боевым группам, с одним из разведчиков отослал донесение командиру полка и отправился разыскивать Канашову. «Ну и боевая девчонка. Другие за плечами таких отцов, как у нее, дома сидят, а эта в самое пекло лезет. Тут мужику, и тому страшно, а ей хоть бы что. И подранили бедняжку, красоту на лице попортили».

Наташу Еж нашел в одном из подвалов вокзала. Видно, раньше здесь был какой-то склад. Кругом валялись разбитые ящики, бочки, пустые бутылки. И только вторая половина за деревянной перегородкой, очищенная бойцами, была приспособлена под госпиталь. На полу, на немецких одеялах и красноармейских шинелях, лежали тяжело раненные бойцы. Тусклый свет мерцающей коптилки едва позволял различать людей по белеющим то тут, то там повязкам.

Канашова сидела на ящике, а рядом с ней, Еж даже не поверил своим глазам, маленький мальчик. Это что за диво? Откуда мальчонка? Лейтенант подошел к ней. Она откинула полу шинели, которой прикрывала ребенка. Мальчик пугливо косил глазенками в сторону Ежа, прижимался к Наташе, высовываясь из-под шинели, как цыпленок из-под крыла курицы. Лейтенант заулыбался, поискал в карманах и протянул ему галету.

— Ты откуда будешь, хлопчик? — Он погладил его по голове. Наташа обняла мальчика.

— Ну скажи, Саша, дяде, кто ты такой?

Мальчик насупил бровки и обидчиво поджал нижнюю губу.

— Ниоткуда, — резко ответил он. — Сталинградец я. Маму мою фашисты убили.

— Мы уже окрестили его, товарищ лейтенант. Он не просто Саша, а Саша Сталинградович.

У Ежа запершило в горле. Он вспомнил о своих детях и с трудом сдержал нахлынувшие слезы.

— Сынок ты мой, — снова погладил он его по свалявшимся, жестким волосам.

— Нет, — покачал головой мальчик. — Ты не мой папа. — И, помолчав, добавил: — Мой на Дону с фашистами воюет. Мне мамка сказывала.

— Изверги проклятые, — донесся из темноты голос раненого. — Детей увечат. Одну бы мне здоровую руку, — со стоном прохрипел он, — душил бы людоедов.

— Куда же мы его? — спросил вполголоса лейтенанта один из раненых. — Нельзя же тут держать детенка.

Наташа обняла мальчика и прикрыла полой шинели:

— Останешься со мной, Сашенька?

Маленький диковатый мальчик истосковался, видно, по материнской ласке и доверчиво прижался к Наташе:

— Останусь с тобой.

Лейтенант Еж обратил внимание на то, что и раненые вели себя гораздо спокойнее. Они сдержанно и глухо стонали, будто стеснялись ребенка.

— Медикаменты Печенкин достал?

— Индивидуальных пакетов принес. И две немецкие походные аптечки. Вода есть.

Еж снял с ремня помятую флягу и передал Наташе.

— Тут спирт. Пригодится для раненых.

Лейтенант ушел в горьком раздумье. Положение батальона тяжелое. Много раненых. Почти нет продовольствия. (Кое-что в вещмешках бойцов и немного из трофеев). Но главное, как быть с ребенком? Может, его отправить сейчас в полк с разведчиками? Но это тоже небезопасно. Они в окружении. Кругом немцы.

Еж поднялся на второй этаж. В угловой комнате разместился командный пункт. Оттуда винтовая лестница вела в подвал.

Ночь пролетела незаметно в перестрелке с немцами. На востоке заалела едва различимая полоска рассвета. Пришел старшина Печенкин и доложил, каким располагали оружием, и сколько осталось боеприпасов.

— В общем, скудновато, товарищ лейтенант. Вокзал — глядите, какая махина. Сюда батальон полного состава в самый раз. А у нас и тридцати человек не наберешь и столько же раненых.

— Ничего, старшина, не робей, продержимся. А там, глядишь, и из полка подмога придет. Нам бы гранат побольше.

— Собирают ребята. Уже три ящика трофейных натаскали

— Ножами неплохо бы обзавестись. В рукопашной в нашем положении все нужно, — сказал Еж. — И лопата, и граната, и русская винтовка.

— Лопаты и ножи почти у всех имеются. Вот только с харчем, товарищ лейтенант, плоховато. Галеты и консервы, что из немецких ранцев повытряс, раненым снес, сестрице.

— Ничего старшина, бог даст день, даст и пищу. На голодный желудок оно легче драться. Злее немца бить будем. Думалось попить да поесть, а тут плясать заставили. Ты сам-то чего сегодня жевал?

— Никак нет, товарищ лейтенант. Воды вот, правда, вдоволь налил в брюхо. Вроде и сыт.

— А зачем же мне пачку галет? Решил меня на особый паек зачислить?

— А как же, товарищ лейтенант? Что нам без вас тут делать? Ходил я по боевым группам, ребята рады, что вы к нам пробились. Без командира что без головы. Как дед любил мой говорить: не сильна засада огородою, а сильна воеводою.